На Анхеле был темный костюм, плохо подходивший к Ируайну, и дядя вновь заговорил о его элегантности. «Ты по поводу костюма? Да будет тебе известно, это моя рабочая форма, – защищался тот. Затем он представил своего спутника: – Этот господин – мсье Нестор». – «Я тоже вовсе не элегантен. Я просто беден», – сказал мсье Нестор, делая шаг навстречу дяде и протягивая ему руку. Букву «эр» он произносил на французский манер. «Бедный и элегантный? Как это?» – спросил его дядя, когда они пожали друг другу руки. Мсье Нестор поднял палец именно так, как привык это делать на занятиях: «Как совершенно верно сказал Петроний, элегантность – это последняя надежда бедняков. Если бы я одевался в соответствии с моим банковским счетом, меня никто бы не нанимал». Это был крупный мужчина со светлыми вьющимися волосами. Он тоже был в своей форме, своей обычной одежде: костюм кремового цвета, белая рубашка, темно-красный шелковый галстук и белые, в тон рубашке, ботинки.
«Вижу, ты еще жив! – сказал мне Анхель, как будто только что заметил мое присутствие. Он улыбался, но как подчас говорила мама, делал это, чтобы не раскричаться. – До каких пор ты еще собираешься оставаться здесь? До Рождества?» – «Посмотрим», – сказал я. Меня стесняло то, что свидетелями нашего разговора были дядя и мсье Нестор. «В последнее время все меня только о тебе и спрашивают. – Анхель вернулся к исполнению своих обязанностей. – Спрашивает твоя мать. Спрашивает Мартин. Поэтому я и привез твоего учителя. Он тоже спрашивал о тебе. Правда, мсье Нестор?»
Дядя открыл дверь в дом. «Оставь своего сына в покое и расскажи нам, как идет строительство нового района и спортивного поля, – сказал он Анхелю. – Сколько денег вы уже заработали?» Анхель улыбнулся: «Я тебе уже много раз говорил, не все такие, как ты. Мы трудимся на благо городка, бизнес нас не интересует». Внешне между ними не было заметно неприязни. Дядя обратился к мсье Нестору: «Вы не хотите зайти?» Учитель ответил, что нет. Он предпочитал оставаться на воздухе. «Но вы выпьете что-нибудь, не так ли?» – «Пиво. Только, пожалуйста, из стакана. Не так, как пьют варвары».
«Как бы нам стереть с лица земли такое страшное имя, как мсье Нестор?» – сказал учитель, когда мы остались одни, садясь на каменную скамейку. Он сформулировал вопрос по-французски, словно мы были на занятии, и слово, которое он употребил, чтобы передать понятие «страшный», было epouvantable. «Впрочем, я признаю, что сам виноват, – продолжал он. – В первый день, когда я приехал в гостиницу, Тереза с Женевьевой вышли поздравить меня с прибытием и спросили: «Мсье Нестор?» И мне не пришло в голову ничего лучше, как сказать им «да». Вместо того, чтобы ответить: «Я Нестор. Просто Нестор». И вот, видишь: ко мне приклеилось это имя. Даже в ресторане на площади официанты зовут меня мсье Нестор. Причем они произносят мусье, мусье Нестор. Нет, серьезно, так больше продолжаться не может». Я засмеялся, но он говорил, по-видимому, серьезно. «Почему оно вам не нравится?» – «Очень просто: потому что это имя для хомяка. Мсье Нестор. Именно так. Очень симпатично для хомячка». Он извлек из кармана белоснежный платок и промокнул пот на лбу.
А на крыльце появился Анхель с бутылкой пива. «Стакан!» – воскликнул он, вновь направляясь в дом. «Я уже говорил твоему отцу, – объяснил мсье Нестор. – Пиво нельзя пить так, как это делают жители Обабы, прямо из горла. Таким образом они заглатывают весь газ». Теперь он говорил по-испански, употребляя выражения типа «пить из горла», которое я никогда не слышал. «Вот ваши бутылка и стакан, мсье Нестор», – сказал Анхель, вернувшись. «Мой сын рассказал вам что-нибудь? Почему он не выполняет свои обязанности?» – спросил он затем, не удостаивая меня взглядом. «Он говорит, что здесь он очень счастлив», – выдумал мсье Нестор. «Как все лодыри. Я не люблю лодырей». Анхель повернулся к нам спиной и снова вошел в дом.
«Во всяком случае, мы зовем вас не мсье Нестор, – сообщил я учителю. – Тереза да, а остальные нет. Мы зовем вас Редин». Вначале он наморщил лоб, но тут же лицо его просветлело: «Редин? Как Рединг, английский город? Но почему? Я даже представить себе не могу, в чем тут дело». – «А вы не помните? На одном из первых занятий вы сравнивали французское и английское произношение. Вы сказали, что английский язык сложнее, и рассказали о том, что с вами как-то раз приключилось в Англии. Что вы говорили Редин, и вас никто не понимал. И что кто-то наконец понял, о чем идет речь, и закричал: «О, ррединг!» или что-то в этом роде. Отсюда и ваше прозвище. Как видите, полная глупость». – «Это лучше, чем мсье Нестор. Гораздо лучше!» – воскликнул он и допил остатки пива.
Он загляделся на пейзаж. «Какое красивое место! Так и хочется упасть в траву», – сказал он. Затем вынул из кармана пиджака пачку сигарет, дешевых, светлого табака без фильтра. «Иногда мне хочется превратиться в какое-нибудь животное. Как, например, сейчас. Какими счастливыми кажутся эти лошади!» Ловким движением он зажег сигарету. Указательный и средний пальцы были у него желтыми от никотина.
Все три кобылы, Блэки, Ава и Миспа, стояли вместе у изгороди, в то время как Фараон пасся в самой середине луга. Через несколько дней, когда выздоровеет Зиспа, это равновесие вновь нарушится. Зиспа явно стремилась вырвать лидерство у Фараона.
Мне стало жаль мсье Нестора. О нем рассказывали, что несколько лет назад, когда он еще был монахом в Ла-Салье, он потерял голову по причине «избытка ума» и пристрастился ходить на вокзал в Сан-Себастьяне, чтобы сесть в первый попавшийся поезд. История эта был известна среди его учеников в гостинице «Аляска», и большинство думало, что он сложил с себя духовный сан как раз по причине помешательства. Когда над ним хотели подшутить, Адриан и Мартин называли его Поезда.
«Я, должно быть, никудышный преподаватель, – сказал мсье Нестор, или, если называть его так, как предпочитал он, Редин. – Первой перестала ходить на занятия Сусанна. Потом настала твоя очередь. И Адриан, поскольку он нездоров, тоже почти не ходит. Просто катастрофа». Его костюм кремового цвета был изрядно потрепан. Как и его рубашка, у которой, как мне показалось, манжеты были подштопаны. Он не преувеличивал, говоря о бедности. Потеря группы в гостинице «Аляска» могла означать для него настоящую катастрофу.
«Это не из-за вас, – сказал я. – Сусанна перестала ходить из-за Мартина, потому что они не ладят между собой. Они с Хосебой хотели организовать новую группу». – «Это было бы совсем неплохо. Для меня было бы замечательно иметь еще один урок. Мне нужно купить очки. Просто невероятно, какие они здесь дорогие. В Англии они гораздо дешевле». Он задумался, как будто занявшись подсчетами. «А ты почему не ходишь?» – спросил он меня затем. Я повторил свою ложь: «Я пытаюсь сосредоточиться. Хочу писать».
«Чтобы писать, нужно иметь деньги, – сказал он, разглядывая Фараона. – Вспомни о Хемингуэе. Я много раз читал, что он был беден и, когда жил в Париже, ходил в парк ловить голубей, чтобы было хоть чем-нибудь перекусить. Ухх!» Редин махнул рукой, чтобы продемонстрировать, что истории вряд ли можно верить. «Legendes!» – воскликнул он. Или, может быть, по-английски, legends, поскольку он постоянно путал языки. «Вы уверены?» – спросил я его. «Абсолютно. Я много раз говорил вам, что очень хорошо его знал». По этому поводу среди тех, кто посещал занятия, не было общего мнения. Некоторые считали историю о знакомстве Редина с Хемингуэем выдумкой. Именно так полагали, как и следовало ожидать, Мартин и Адриан, но так же думал и Хосеба. Последний говорил, что, может быть, где-то они и оказались вместе, например на празднике в Памплоне, и на Редина это, должно быть, произвело сильное впечатление, потому что Хемингуэй был очень популярен в Испании. Я тоже сомневался. «Хемингуэй на корриде» – такова была подпись под фотографией, которая каждое лето непременно появлялась в прессе. – Трудно было представить такого известного человека в обществе Редина.
