Генерал-лейтенант Пеннефатер с офицерами штаба (капитаны Винг, Лайард, Элисон, полковники Вилбрахэм, Херберт, майор Таквел и доктор Вуд). На Альме — командир бригады 2-й дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г.
С одной из таких псин связана история, которая не могла произойти ни в одной другой армии мира, кроме английской. В строю полка Гвардейских фузилеров шел и полковой пес по кличке Боб — всеобщий любимец. Испугавшись разрывов снарядов, он метнулся в сторону и после нескольких перемещений оказался в строю 44-го полка. Там его приняли, обласкали, накормили, и Бобу это настолько понравилось, что он предпочел веселую компанию солдат армейской пехоты суровым порядкам гвардии. Гвардейские фузилеры записали его в списки пропавших без вести (не шутка, в списке потерь полка, которые вы можете увидеть в конце этой книги значится единственный рядовой — это и есть Боб). Через несколько недель, разобравшись и выяснив, собаку вернули в гвардию о чём доложили рапортом в Лондон.{533}
Над полем боя царило возбуждение. Солдаты эмоционально встречали каждый разрыв, оглашая окрестности бранью, быстро окрестив русские батареи именами наиболее скандальных сержантских жен, попутно давая шутливые советы офицерам, каким способом нужно ехать верхом, чтобы избежать попадания.
Но еще через пару сотен шагов британцам стало совсем не до шуток. В батальонах стали разрываться русские гранаты, некоторые долетали даже до второй линии. Медвежьи шапки фузилеров гвардии зашатались — и на землю рухнул первый раненый рядовой Элайя Райченс. 1-й дивизии было приказано остановиться и лечь.{534}
А русская артиллерия продолжала «веселиться». В подтверждение высокой оценки работы русских артиллеристов можно привести впечатления тех, кто ощутил ее результаты на себе. Думаю, что о победе никто из них уже не думал. Сержант Ричард Ибсли, 47-й полк: «…когда ядра начали свистеть над нашими головами…, это вынудило нас броситься в дым горящей деревни и искать укрытия за каменной стенкой…».
Сержант 19-го пехотного полка Чарльз Ашервуд, говоря о том, что первыми же попаданиями были тяжело ранены (у обоих раздроблены ноги) рядовой и офицер из гренадерской роты, был в ужасе от бушевавшего через несколько минут «…железного шторма».{535}
Командир конной батареи капитан Уолпул Ричардс как артиллерист профессионально оценивал ситуацию, отмечая качественную работу русских коллег:
«Русские успели установить множество белых вешек, по которым и наводили теперь орудия.
Как следствие, 24-фунтовые ядра рвались в самой гуще наших рядов; повсюду взрывались снаряды, один из которых, просвистев аккурат над моей головой, рассыпал целый дождь осколков.
Однако меня не задело, хотя кое-какие из них попали в мою ташку,[63] оцарапали голову лошади и порвали мне мундир».{536}
Повезло не только Ричардсу. Русская граната разорвалась в середине свиты Брауна. По счастливой случайности осколки не зацепили ни одного из офицеров, но адъютант (Лайсонс) приказал всем лишним покинуть свиту генерала:
«Вы привлекаете ядра!».{537} Второго напоминания не потребовалось.
Таких свидетельств масса. Гоуинг обращает внимание на то, что чем ближе подходили англичане к Альме, тем более тяжелым становилось их положение.
«…Мы находились прямо под вражеским огнем, и бедные наши ребята падали замертво совсем близко от меня. На подступах к деревне Бурлюк, что находилась на нашей стороне реки (на правом берегу), мы заметили, что мерзавцы подожгли ее; но мы по-прежнему наступали…».{538}
Очевидцы вспоминали, что путь, который пришлось проделать британцам от Альмы до русских позиций, после сражения напоминал широкую дорогу, отмеченную красными пятнами убитых и раненых солдат. Русская артиллерия буквально опустошала строй британской пехоты.{539}
Генералы Горчаков и Квицинский с вершины Курганной высоты видели, как ядра и гранаты проводили кровавые борозды в рядах врагов, но они снова смыкались и с новой силой, под прикрытием густой цепи штуцерных и батареи, поставленной за дымившимися развалинами Бурлюка, выстраивались и стремились форсировать переправу».{540}
Бригадный генерал Буллер. На Альме — командир бригады Легкой дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г.
Генерал-лейтенант Дж. Браун. Командир Легкой дивизии. Фото Р. Фентона. 1855 г.
Потери исчислялись не только убитыми. Многие английские пехотинцы считали строй не самым надежным укрытием и предпочитали покинуть строй, найдя более спокойное место. Больше всего страдали 19-й, 23-й, 33-й, 7-й и 95-й полки.
«Моему полку… пришлось идти сначала в наступление через горящую деревню под настоящим ливнем пуль и артиллерийских снарядов, разрывающихся вокруг нас», — писал родным капитан Б. Фэншоу.
По мере приближения к русским позициям открыли огонь английские артиллеристы батарей, находившихся в интервалах бригад первой линии. Результат был плачевным: две английские батареи, открывшие огонь по русским из боевых порядков пехоты 2-й дивизии, оказались неэффективными.{541} Малая дальность стрельбы не позволяла им подавить батареи Меншикова.
Со времени битвы при Ватерлоо англичане не концентрировали столь значительное число орудий. Вначале боя батарея Е вместе с батареями В и G своими пушками поддерживала продвижение бригады Кодрингтона в направлении русского укрепления. Считается, что именно ее орудия произвели первые выстрелы англичан на Альме. Вскоре стало понятно, что малая мощность британских 9-фунтовых пушек не позволяет им тягаться с артиллерией русской батарейной №1 батареи 16-й артиллерийской бригады, тем более прикрытой эполементом. В артиллерийской дуэли погиб лейтенант Коккерилл, убитый ядром (умер уже после сражения из-за ампутации ноги). Его упоминает в своих воспоминаниях лейтенант Уолпул Ричардс, констатируя, что все погибшие офицеры в артиллерии были убиты ядрами. Ричардс не прав — убит[64] был только Коккерилл, остальные были в различной степени тяжести ранены или контужены.
Фредерик Стефенс в письме брату говорил, что английские пушки не могли соперничать по мощности с русскими и, сделав буквально несколько выстрелов, прекратили огонь.{542}
Рядовой Королевской конной артиллерии Хорн не ожидал, что на Альме будет столько страшного. Еще вчера его орудие сделало первые выстрелы по русской кавалерии на Булганаке — и вся грядущая война виделась молодому парню такими перестрелками. 20 сентября он увидел разницу: «Так много для первого знакомства с войной… Как только мы оказались на расстоянии пушечного выстрела, они загремели один за другим. Гранаты и ядра свистели мимо нас, как молнии. Враг поджег деревню, чтобы ослепить нас. Наши пушки оказались слишком слабыми, и поэтому не было никакой возможности выбить противника, кроме как штыками».{543}