Он посмотрел на своего помощника и учеников.

— Ладно, — согласился Виктор, — я как-нибудь устроюсь.

— Хорошо, шеф, — проговорил Жюльен, — я тоже пойду.

Один только Морис промолчал.

— А ты что? — спросил мастер. — Живешь сам по себе?

— Видите ли, шеф, тут все дело в моем папаше. Коли отец узнает, что я ходил на такое собрание, боюсь, он рассвирепеет.

Мастер поскреб в затылке.

— Так-то оно так, — пробормотал он, — но ведь на сегодняшний день ты ученик. И что удивительного, если ты пойдешь со всеми?

Он остановился, немного подумал, переводя взгляд с Жюльена на Мориса, потом, усмехнувшись, прибавил:

— Жюльен, верно, тоже в один прекрасный день заделается хозяином. У его отца было свое дело, и он отдал сына в обучение, чтобы малый приобрел профессию и мог потом открыть собственную лавочку. — Мастер ухмыльнулся. — Это никому из нас не заказано. Нынче у нас в карманах пусто, но кто знает, что принесет нам завтрашний день.

Все же Морис не дал определенного ответа. Войдя в цех, хозяин, когда первые противни с рогаликами были посажены в печь и корочка их слегка подрумянилась, четко выделяя слова, спросил:

— Ну, так как с сегодняшним собранием?

Мастер объяснил, что идут все, кроме Мориса. Господин Петьо удивился, потом сказал:

— Ступай с ними, Морис. Если твой отец поднимет шум, я скажу, что сам велел тебе пойти.

И вечером, быстро поужинав, они тотчас же начали закрывать ставни, в то время как господин Петьо запирал магазин. Хозяин улыбался.

— Ступайте, ступайте, — сказал он, — не теряйте времени, а то опоздаете.

Отправились вчетвером: Колетта, Виктор и оба ученика. По дороге они остановились возле дома мастера, он накинул куртку и присоединился к ним.

Вечер был светлый, луна уже висела высоко в небе и отражалась в темной воде возле порта. Маленькие окошечки на баржах были освещены, за цветными занавесками двигались тени. Погода стояла тихая; переходя через канал, они слышали, как с арок моста падают вниз капли воды.

На Бирже труда их провели в помещение нижнего этажа. Там стоял некрашеный столик и стул. Против стола выстроились в ряд деревянные скамейки. На них уже сидели рабочие и ученики из других кондитерских. Начались рукопожатия, потом все снова уселись. Когда сторожиха, проводившая их в помещение, вышла, Виктор уселся за столик и принялся паясничать. Присутствующие покатывались со смеху. Но тут в коридоре послышались голоса, и Виктор поспешно вернулся на свое место. Вошла новая группа людей. Среди них Жюльен узнал своих товарищей по боксу. Зеф опустился на скамью рядом с ним. Худощавый юноша, вечно читавший книги и не раскрывавший рта, уселся в первом ряду. Жюльен заметил, что, кроме Колетты, других женщин не было.

Несколько минут все ожидали, перекидываясь словами; потом вошел какой-то человек с бумагами в руках. Был он невысокого роста и тщедушный. Очень длинные черные волосы обрамляли его бледное лицо с большим, немного кривым носом. Он поздоровался, положил бумаги на стол. Раза два кашлянул, обвел взглядом помещение и заговорил глухим невнятным голосом:

— Так вот, мы созвали вас сегодня потому, что нам кажется ненормальным существующее положение, когда рабочие кондитерских до сих пор еще не организованы.

— Громче! — крикнул кто-то.

Человек за столом смешался, помедлил, потом продолжал немного громче.

— Вас должен был принять самолично товарищ Поль Жакье, но он не мог освободиться. И поручил мне разъяснить вам главную цель этого первого нашего собрания.

Он сделал паузу. Несколько человек негромко переговаривались между собой. Худощавый юноша, сидевший в первом ряду, повернулся и крикнул:

— Помолчите! Те, кому не интересно, могут выйти.

Голоса смолкли. Никто не двинулся с места.

— Так вот, — продолжал представитель ВКТ, — по-моему, в вашей промышленности, по крайней мере в некоторых фирмах, закон о сорокачасовой рабочей неделе не соблюдается.

Послышался шепот, смешки. Человек, сидевший за столом, опять обвел взглядом собравшихся. Вид у него был смущенный. Каждую фразу он начинал довольно громко, но потом голос его звучал все тише и тише, и последние слова с трудом можно было разобрать. Несмотря на перешептывания, он еще некоторое время говорил, потом остановился. Слегка выпрямившись, он перевел дух, весь подобрался и, дождавшись минутной тишины, закончил:

— Итак, мы создаем секцию кондитерских рабочих. Те, кто захочет сразу получить членский билет, могут это сделать. Для сведения остальных — тех, кто предпочитает немного подумать, — сообщаю, что дежурства у нас бывают каждый вечер с пяти до девяти часов, а в воскресенье — все утро. Благодарю вас за внимание.

Все поднялись с мест, громко разговаривая. Некоторые смеялись. Жюльен взглянул туда, где стоял стол. К столу подошли только худощавый юноша из первого ряда да какой-то рабочий, которого мальчик не знал. Жюльен чуть замешкался и взглянул на Андре: тот, разговаривая с мастером, обучавшим Зефа, шел к двери. Потом Жюльен и сам последовал за ними. У выхода он оглянулся. Работник профсоюза протягивал незнакомому рабочему красный билет. Тот взял его, сунул в задний карман брюк, после чего они обменялись рукопожатием.

На улице люди разбились на группы. Ученики медленно поднялись по откосу, ведущему к бульвару. Жюльен шагал между Зефом и Морисом. С минуту ребята говорили о собрании, потом Морис заметил:

— Если теплая погода удержится, скоро можно будет тренироваться во дворе, а там, глядишь, и купаться начнем.

Ребята тут же забыли о собрании. Жюльен впервые оказался в этом квартале в такой поздний час. Они достигли перекрестка улицы Дюсийе, и он увидел на тротуаре женщину лет пятидесяти; она стояла под фонарем и смотрела на них.

Когда ученики поравнялись с нею, она шагнула вперед и поманила их рукой. Кто-то крикнул:

— Убирайся, старая дрянь!

Женщина сделала непристойный жест и удалилась.

— Кто это? — спросил Жюльен.

Остальные рассмеялись.

— Бульварная женщина.

— Кто?

— Ну, проститутка. Здесь их называют бульварными, потому что они стоят возле откоса, ведущего на бульвар. Эта — самая старая из них. Но иногда тут стоят две или три помоложе, они недурны собой.

— Знаешь, сколько она берет? — спросил Зеф.

— Нет, — ответил Морис. — Если даже и дешево, меня это не интересует, слишком она стара.

— И меня не интересует. Но мне говорил приятель, который имел с ней дело. Она берет сто су.

— А другие? — спросил Морис.

— Смотря какая. Иногда даже до пятидесяти франков.

— Пятьдесят монет! К чертям собачьим! Двухмесячное жалованье, чтобы разок переспать с бабой! Не такой я дурак! А главное, того и гляди еще что-нибудь подцепишь!

Жюльен молчал. Он дважды оглянулся. Старая проститутка вернулась на свое место под фонарем. Она немного горбилась, пальто ее слегка распахнулось, открывая тяжелую отвислую грудь.

Когда они возвратились к себе, в столовой еще горел свет. Виктор и оба ученика стали подниматься по лестнице, но тут в дверях цеха показался хозяин.

— Как, вы уже здесь? — спросил он с удивленным видом. — Я проверял, до какой температуры нагрелась печь, и собирался идти спать.

— Доброй ночи, господин Петьо, — сказал Виктор.

Теперь хозяин подошел к двери в столовую. По другую сторону двери, возле косяка, видна была тень хозяйки. С минуту все стояли, не двигаясь, и молчали; хозяин держался за дверную ручку, остальные застыли на ступеньках лестницы, опираясь о перила и глядя на него. Потом Виктор поставил ногу на следующую ступеньку. Ученики собирались уже последовать за ним, но тут хозяин спросил:

— Ну как, все прошло хорошо?

— Как нельзя лучше, — отозвался Виктор. — Мы вволю посмеялись.

— Но, по-моему, вы ходили туда не забавляться, — заметил господин Петьо.

Силуэт хозяйки приблизился вплотную к двери, замер возле стекла, потом дверь распахнулась.