— Как здорово, Ника, что твой собственный корпус практически цел, — посмеялся вместе с нею Семен. — Могла ведь запросто парочку ребер сломать, да и шею впридачу… И хорошо, что я перед больницей в кондитерскую заскочил — вспомнил твою любимую поговорку: «Друзья познаются в еде». А на душе-то у тебя как, милая?

При слове «милая» Ника, конечно, всплакнула — и от пережитого потрясения, и от благодарности к заботливому и преданному Мармеладову, который всю ночь искал ее по больницам и моргам.

— Всё нормально, Сёма, только как-то неожиданно и больно…

Потом Ника рассказала Мармеладову обо всем, что произошло с ней накануне вечером.

— Ох, как хорошо, что я ту фотку из сумки в кабинете не выложил, — обрадовался он. — Посмотри внимательно, не она ли фотографом в ателье работает?

Ника взглянула на заурядно-молодое женское лицо с не по годам глубокой складкой над переносицей.

— Да, это она. Но я не уверена, что именно она следила за мной и потом напала на меня в подъезде. Может, мне вообще вся эта слежка примерещилась, а злодейское покушение совершил какой-нибудь дебильный подросток. Я не ощутила запаха духов или еще чего-нибудь дамского — настолько была ошеломлена.

Семен протянул Нике ее рюкзачок:

— Проверь-ка, всё ли на месте.

— Как ни странно, да, — улыбнулась она, порывшись в рюкзачке. — Ключи, кошелек, книжки и даже пакет молока. Наверное, уже скисло.

— Ну, уж если молоко на месте, — подмигнул Сёмка, — значит твое имущество этому агрессору точно было без надобности. А вот ты лично чем-то о-очень его обозлила. И я думаю, что агрессором была именно она, Юлия Мельпоменова, фотосалон которой ты посетила. Похоже, у нее было веское желание избавиться от тебя раз и навсегда…

— Но почему? — изумилась Лосовская.

— Я сильно подозреваю, Никуша, что в фотоателье ты сболтнула — случайно или намеренно — чего не следовало. Разнервничавшись, она опрокинула штатив, отправила тебя в другое ателье, а сама устроила слежку с последующим членовредительством твоей не в меру разговорчивой персоны…

Ника молча проглотила мармеладовские предположения и поинтересовалась биографией преступной Юлии:

— А кто она вообще такая?

Семен обстоятельно пересказал свою беседу с Леонидом Сергеевичем Мельпоменовым и признался, что, после того как Мельпоменов упомянул свою питерскую племянницу, ему, Мармеладову, впервые подумалось, что «женская» версия в музейном деле может оказаться верной. К тому же, музейные перформансы явно отдавали сумасшедшинкой, а Юлия, по утверждению Мельпоменова, была весьма неуравновешенной особой с неудавшейся личной жизнью. И тогда Семен решил, подобно Нике Лосовской, опереться на легкомысленный девиз: «Используй то, что под рукою».

Начал он с продукции фабрики Мельпоменова. В Петербурге ему были известны две владелицы блокнотов с тибетским рисунком — Мария Асламазян и Юлия Мельпоменова. Но у Марии был «круглый» вариант рисунка, а у Юлии — «квадратный», то есть именно тот, что красовался на листе, выпавшем из бюстгальтера уборщицы Анастасии Степановны.

Итак, Семен добыл фотографию Юлии и через некоторое время получил сведения о том, что она состоит на учете в психоневрологическом диспансере, хоть и была признана на очередной медкомиссии трудоспособным и социально адекватным членом общества.

— А потом выяснилось следующее, — наклонившись к Нике, Мармеладов поправил на ней одеяло. — Юлия Мельпоменова была давно знакома с погибшим Карасиковым, так как раньше он жил с нею в одном доме и даже в одном подъезде. Я поговорил с жильцами, и они сообщили, что, выехав из этого дома после расселения своей коммуналки, Карасиков частенько наведывался туда и обходил все квартиры подъезда подряд, чтобы выпросить у кого-нибудь денег на бутылку. Потом я показал фотографию Юлии потерпевшей Анастасии Степановне, — продолжал Семен, — и та вспомнила, что недавно фотографировалась в ее мастерской на удостоверение ленинградского блокадника. И еще один факт — тоже интересный. Диспетчер железнодорожных касс по моей просьбе отыскал корешок билета до Москвы, приобретенного Юлией Мельпоменовой. И представь, она гостила в нашей славной столице как раз в ту ночь, когда пострадала «Девочка на шаре»!

— Ты молодец, Сёмка! — воскликнула Ника и даже приподнялась на кровати.

— Лежи, лежи, — испуганно остановил ее Мармеладов. — На самом деле это не я молодец, а ты… Вот только одного я не могу уразуметь, Никуша. Чьи же это мужские «пальчики» остались и на «музейной» брошке, и на альбоме по сюрреализму, который ты мне подсунула?

Тут уж Нике пришлось расколоться и выложить Мармеладову всё, что она разузнала о Владиславе Курочкине, о его жене Любе Левкасовой и любовнице Кире Ампировой. Неужели Юля была еще одной пассией этого Дон-Жуана и специально подставляла Курочкина, используя его вещи — тельняшку и брошку с «пальчиками»?! К тому же, во время свадебного путешествия по Австрии Курочкин вполне мог купить точно такой же блокнот с тибетским рисунком, как и тот, что достался Юлии от дяди. И тогда, чтобы усугубить улики против Владислава, девушка положила в бюстгальтер уборщицы лист, вырванный из его блокнота… Но и этого ей показалось мало. Коварная Юлия решила поехать в Москву именно в тот день, когда туда должен был отправиться за очередной партией фольклорного товара сам Курочкин. В таком случае уж точно все подозрения пали бы на него. Но она не могла предугадать, что Владислав сдаст свой железнодорожный билет, проведет эти сутки в Питере и даже побывает в магазине «Маска», где его вместе с Кирой Ампировой встретит Ника…

— Ты знаешь, Семен, — задумчиво сказала Лосовская, — похоже, что эта компашка — Курочкин и все его бабы — буквально помешалась на изобразительном искусстве. Как минимум двое из них задвинуты на сюрреализме. К тому же, трое сами умеют рисовать. Я только одного не понимаю: сколько среди них чокнутых и умеет ли рисовать сам Владислав?

— Ну, это я узнаю в самое ближайшее время, — пообещал Мармеладов. — И выясню, была ли Юля Мельпоменова номером третьим в курочкинском гареме.

Поезд в метро несмотря на поздний час был переполнен. Я стояла, прислонившись к двери, ведущей в соседний вагон. Рассеянно наблюдала сквозь эту дверь за многолюдным, но безмолвным «аквариумом» отделенного от меня стеклом и железом пространства.

Иногда я прислушивалась к разговору двух своих соседок. Одна из девушек — с очень умным видом — сидела. Другая стояла рядом, вожделея, как и все, о свободном местечке. Мне же жутко хотелось лечь и свернуться калачиком. Солнечное сплетение было сжато спазмами отчаянья и гнева, как и все предыдущие месяцы. При каждом вздохе казалось, что какая-то змеюка вытягивает из меня последние крохи моей тающей жизненной силы…

Девушки продолжали беседовать. Я поняла, что сидевшая училась на психфаке университета. Сейчас она демонстрировала усвоенные знания:

— Могу тебя прямо сию секунду протестировать. Если хочешь, конечно. В арсенале практикующего психолога есть такой нехитрый опыт. Он наливает полстакана «аш два о» и спрашивает пациента: «Что вы видите перед собой?» Что бы ты, Люсьен, ему ответила?

«Передо мной стакан, который до половины заполнили водой», — мысленно ответила я, невольно включившись в чужую экзаменовку — давно мне известную, но сейчас по-новому значимую.

— Я вижу, профессор, что стакан пустой даже не на половину, а — о ужас! — почти на две трети, — съязвила стоявшая девушка.

— Опять ты, Люська, выпендриваешься! Хотя, возможно, у тебя сложностей в жизни больше, чем мне казалось… Ну так вот. В ходе этого теста психически здоровые люди утверждают, что видят стакан, наполовину заполненный водой. Те же, у кого в данный момент жизни есть психологические проблемы, обычно констатируют, что перед ними наполовину пустой стакан…