Так состоялось второе приобщение Максима к лику святых. Как бы то ни было, и это второе приобщение предопределилось все в ту же страшную ночь в Симоновом монастыре, когда монах был избит ратниками великого князя. Потому что в полузабытьи, теряя сознание от дикой боли, он все-таки поднял с пола свой шестой палец. И хранил его как зеницу ока, чтобы не увидели и не отобрали. И неустанно слагал в его честь гимны, тропари, благодарственные каноны.

— Что он там делает? — спрашивал Нифон своих монахов.

— Пишет, святой игумен, — с недоумением отвечали монахи. — Пишет, окаянный. Мы бьем его, а он пишет. Мы напускаем в его келью дыма, а он пишет, тычем в него факелами, поливаем кипятком, делаем, несчастные, все, что можем, но тщетны наши старания, он знай себе пишет!

— После кипятка лейте на него холодную воду из бочки, — советовал им Нифон.

— Разве мы не лили, святой игумен?

— Ну и что же?

— Пишет!

— Что же он, окаянный, пишет? — терял терпение Нифон. — Как и на чем?

— Пишет он на ладонях. Раскрывает ладонь скрижалью и водит по ней пальцем. Мы сломаем ему один палец, он пишет другим, сломаем второй — пишет третьим. Сломали все пять, а он, святой отец, продолжает писать, а как пишет, мы и сами не можем уразуметь. Все смотрит куда-то, все что-то шепчет и пишет, пишет…

— Волховство! Разожгите перед дырой в келью двенадцать охапок сырой соломы и двенадцать корзин помета!

Так было много лет. Его били, жгли, обыскивали и отбирали все, но только шестой палец не нашли, не отобрали. Его он сохранил. И, склонившись над ним, шептал:

Потому что и в самом деле шестым пальцем, который монах подобрал в ту ночь с пола, было не что иное, как скромное его перо, перо лебединого крыла.

Так заканчивается вторая часть

В погожий летний день 1547 года семнадцатилетний царь Иван со своей молодой женой Анастасией отправился с Воробьевых гор, где у него был летний дворец, в Москву — посмотреть, как идут работы по восстановлению дворца и храмов, пострадавших весной и летом от страшных пожаров.[182]

Кремль отстраивался заново. Всюду мастера, строительные леса, груды бревен и камня. В больших храмах и во дворце работа кипела день и ночь. Не впервые этим летом царь Иван приехал в Москву и остался весьма доволен тем, что успели сделать мастера. Они привели в порядок уцелевшие здания, побелили закопченные стены, почти надо всем дворцом возвели новую кровлю.

Еще больше Ивана порадовало посещение Благовещенского собора, куда его привел протоиерей Сильвестр. Домовая церковь русских князей, примыкавшая ко дворцу, сильно пострадала от пожара. Сгорело много икон, почернели стены, погибли росписи. Митрополит Макарий, сам хороший иконописец, и протоиерей Сильвестр привезли из Новгорода прекрасных мастеров, чтобы заново расписать храм, и послали знающих людей за лучшими иконами в разные города и богатые монастыри, в Новгород, Смоленск, Псков, Звенигород, Ярославль, Троицкий и Кирилловский монастыри. За всеми работами наблюдали Сильвестр[183] и митрополит Макарий.[184]

— Великий государь, — сказал Сильвестр, когда они вошли в храм, — как будет блистать твое царство в летописях наших, пока стоит Русь, так будут сверкать и наши храмы, которые мы украсим превосходными иконами и великолепными росписями. Мы пригласили сюда из Новгорода лучших художников; они расскажут о славных, добрых днях твоего правления, кои сохранятся навечно в памяти потомков. Логика, Непорочность, Мудрость, Истина и прочие добродетели христианские, древняя история предков твоих и блестящие твои подвиги найдут достойное воплощение. И займут место рядом со священными сценами Ветхого и Нового завета, ибо жизнь не стоит на месте и самые важные события не те, что происходят где-нибудь, в другом конце земли, на иноверческом Востоке и еретическом Западе, а те, что творятся здесь, в твоем прославленном христианском царстве. Именно здесь, где мы живем, сбываются, царь, древнейшие пророчества о судьбе вселенной.

Протоиерей Сильвестр действовал на душу молодого царя, как некая сила мистических миров. Вокруг его худощавого вытянутого лица словно плясали еще языки страшных летних пожарищ. Иван видел в его глазах отблески этого бедствия. Исходившее от Сильвестра сияние проникало ему в душу. Никого не слушал он так внимательно, как Сильвестра. Молодого царя, вспыльчивого, раздражительного, порой выводили из себя длинные речи и бесконечные наставления протоиерея. Но Иван никогда его не прерывал. Твердая воля Сильвестра гасила взрыв его гнева, проясняла голову.

— А ты, государь, ныне новоявленный Давид, Август и Константин Великий, — продолжал протоиерей. — Мысли и дела твои своим блеском озаряют вселенную. Посему мы со святым митрополитом великое значение придаем тому, как в дни славного твоего царствования воплотят мастера дух божий в священных иконах и других картинах. Отныне мы будем наблюдать за их работой, чтобы не повторилось старое, когда каждый игумен и жертвователь, ведая или не ведая божественный промысл и множество разных тайн искусства, наставлял, как хотел, мастеров, и те выполняли его наказ или делали, что хотели. Теперь мы будем решать, что и как подобает делать. При украшении храмов, дворцовых палат, монастырей, всего, куда бы ни приложил руку мастер, должны мы исходить из нашего плана и действовать обдуманно, со знанием дела, подобно тому, как ты, великий государь, управляешь своим царством. Темы мы выбираем со священной строгостью и располагаем в иерархическом порядке, чтобы каждый, кто их увидит, уловил связь повествования, а также понял его смысл и значение. Помимо выбора сцен и картин, — с глубоким поклоном заключил он, — надобно нам позаботиться о средствах, ведь для воплощения задуманного потребуется много золота. И нуждаемся мы в твоей поддержке. Позолота должна царить повсюду, задавать тон. Только сверкание и прочность золота способны передать блеск и могущество твоего царствования.

Когда Иван, увлеченный речью протоиерея, услышал о царском золоте, он сразу встревожился, весь обратился в слух. Избегая прямого ответа, он лишь спросил:

— Стало быть, много понадобится золота?

— Сколько понадобится, государь, мы еще не знаем, но золотой тон должен господствовать среди прочих.

— Царская казна понесла большой урон, — после некоторого раздумья проговорил царь. — Мало у нас золота. Пусть помогут церкви и монастыри.

— Золото, что понадобится для украшения храмов, даст церковь, — сказал Сильвестр, — а как быть с дворцом? Стены в нем должны сверкать первозданным великолепием, словно они из чистого золота. И конечно, не сделать всего за один-два дня. Потребуется немало времени и труда. Многое хотим мы изобразить в отдельных картинах. И вот каковы наши планы…