— Сказал Ибрагим-паша, господине, пожалуй в мой шатер, и там мы переговорим государские дела.

Но в то время Ибрагим-паша был у султана, и Иван ответил чаушам:

— Ибрагим-паша сейчас на султановом дворе, а я здесь, и надобно мне пойти к султану и там переговорить государские дела, а в стан паши зачем мне ехать?

И сказали ему:

— Раз ты, господине, не пойдешь к паше, отправляйся в город.

Сентября месяца 12 дня пришли приставы и говорят Ивану:

— Султан велел, господине, чтобы ты собирался и ехал в свои края. И мы теперь идем готовить лодку, а придет время, будем здесь.

И до Скели они ехали на конях, а оттуда до султанова стана Иван и чауши плыли вместе в одном сандале. Они прибыли в стан после полудня, и в тот день Иван не видел султана. И поставили для Ивана шатер рядом с султановым, и там он ночевал. И в тот же день пришел в шатер к Ивану грек Адриан, посланный казначеем и дьяком султановым Авессаломом. И говорит Адриан Ивану:

— Велел, господине, тебе говорить Авессалом: «Мы должны, господине, получить свою долю, то, что принадлежит нам по праву. И ты нас не забудь». Так велел сказать тебе Авессалом, и тебе, господине Иван, пригоже его почтить, ибо Авессалом у султана ближний человек и дела государские большие на нем лежат. И если ты, господние, его не почтишь, знай, ничего не добьешься.

И Иван ответил Адриану:

— Меня послал мой государь не оделять подарками. И приказные люди государские дела справляют не посулов ради. Если Авессалом нам друг, за его дружбу и доброту мы почтим его, но ради государского дела как нам давать поминки?

Адриан ответил Ивану:

— Господине Иван, Авессалом говорит: «Если посол не хочет меня почтить, тогда иди и получи с него за проезд на корабле от Кафы до Царьграда и взыщи все пошлины за рухлядь — азовские, и кафские, и царьгородские».

Отвечает Иван:

— Ни в одной земле с послов не берут пошлин, и когда султанов посол Скиндер приехал к нашему государю, государь наш не велел с него получать пошлины и никогда не требовал; и с тебя, Адриан, когда ты приехал с султановой грамотой к нашему государю, пошлин государь наш не взял. А с меня теперь велит султан получить за проезд на корабле и пошлину за рухлядь, и я заплачу все, что ты говоришь, но поминков не дам.

И Андриан молвил:

— Авессалом говорит тебе, господине: «Пускай только меня почтит посол, и я ему выберу от имени султана добрые поминки, а если он меня не почтит, я отберу для него вещицы ничтожные».

И Иван говорит:

— Я приехал сюда справлять дела государские, а не поминков ради.

Ушел Адриан, идет чауш Мурат и говорит Ивану:

— Султан велел тебе, господине, молвить: «Авессалом у меня ближний человек, дьяк, казначей и мой зять. И раз я говорю, почти его и пошли ему что-нибудь».

И Иван ответил:

— Коли так говорит султан, что-нибудь мы пошлем.

И, приехав в город, послал ему Иван шубу горностаеву. И в тот же вечер доставили Ивану в шатер четырех баранов, десяток кур, семьдесят хлебов, дынь и арбузов, маслин и изюма.

Назавтра, сентября 13 дня, рано утром, явился на султанов двор Ибрагим-паша. Он проехал мимо Ивана и пошел к султану. И вскоре из султанова шатра пришли к Ивану два чауша, Мурат и Гайрадин, и следом за ними другие с жалованьем от султана. И сказали чауши Ивану, чтобы он пошел челом ударить султану за жалованье. Близ султановой палатки велели приставы расстелить ковер и на него посадили Ивана. И после того, как он немного посидел, сказали ему, чтобы он шел к султану. А сами остались снаружи. Ивана проводил толмач Чебан, никто больше его не встретил и не принял.

Иван вошел к султану, а тот сидит на своем месте и по обе стороны от него Ибрагим и Авессалом. Ибрагим-паша и толмач Чебан подвели Ивана к султановой руке. И Иван сказал:

— Не обо всех государских делах говорено. И не поговорить ли нам о них сейчас?

Но прежде чем ответил султан, молвил Ибрагим-паша:

— На речи, что ты сказал султану от твоего государя, получишь ответ от меня. И если у тебя есть и иные государские речи, скажешь мне потом в султановом шатре.

Иван султану челом ударил, а султан ему ни слова. Вышел Иван из шатра. И приставы усадили его на прежнее место. И Ибрагим-паша с Авессаломом долго оставались у султана, и первым вышел Авессалом, а потом Ибрагим. И принесли паше яства с султановой поварни. Все, кто были в шатре, вышли и сели по пять человек, и им принесли по одной мисе на пятерых. И тогда увидел Иван и Скиндера, тот вышел из шатра и сел в стороне.

И после того, как поел Ибрагим-паша, пришли два чауша и толмач Чебан и сказали Ивану, чтобы он шел к Ибрагиму-паше. Пошел Иван в шатер и увидел там пашу и Авессалома. Встает Ибрагим-паша, усаживает Ивана против себя. И Иван с Ибрагимом-пашой говорил о государских делах. И на словах Ибрагим-паша ответил на всё, но записи ответные не дал. И сказал Ибрагим-паша Ивану:

— А теперь наш государь отпишет грамоту вашему государю, и когда грамота будет готова, я тебе ее передам.

И сказал тогда Иван Ибрагиму-паше, чтобы отправил султан к великому князю своего посла, доброго человека, из самых близких ему людей, и тогда все дела государские пойдут на лад.

Ибрагим-паша ответил:

— Хочет и государь наш послать к вашему государю большого посла, доброго своего человека. И обо всем этом наш государь отпишет со своим послом. А ныне наш государь отправляет к вам Скиндера».

Выйдя из кельи Саввы, Максим не заметил монашка, который прятался неподалеку за поленницей. Пока два греческих старца беседовали, монашек подслушивал, приставив ухо к двери. А теперь, когда Максим вошел в церковь, он бесшумно, как кошка, выскользнул из своего укрытия и, держась поближе к стенам, стал пробираться к игуменским покоям.

После окончания заутрени два незнакомых монаха встретили Максима возле его кельи. Один из них, выступив вперед, спросил:

— Ты святогорский монах?

— Да, — ответил Максим.

— Иди за нами!

— А куда вы меня поведете?

— Раз есть у тебя глаза, увидишь, — последовал ответ.

— Я вас не знаю, и господь еще не осветил дня, — после некоторого колебания сказал Максим. — Как же я могу за вами последовать? Пойдемте сначала к игумену.

В игуменских покоях их встретил монастырский эконом Савватий. Взглянув на Максима так, будто видел его впервые, он пробурчал:

— Иди, старец, куда тебе говорят, таков приказ.

Они миновали ворота монастыря и пошли по улице. Сначала к большим Ризположенским воротам, и Максим уже решил, что его хотят бросить в каменный мешок, где держали самых опасных государственных преступников; их в стоячем положении замуровывали в камень, оставляя сверху отверстие для доступа воздуха. Но шедший впереди монах, не доходя до крепостных ворот, свернул направо. Было темно. На узенькой грязной улочке Максим, споткнувшись, упал.

— Проклял тебя господь, вот ты и падаешь, — проворчал тот, что шел позади.

— И Христос, подымаясь с крестом на плечах в гору, не раз пригибался к земле и чуть не падал, — сказал Максим.

— Погляди, вот окаянный! — обратился один монах к другому. — Равняет себя, ничтожного, с Христом! Что за гордыня! Разве удивительно, что он столько позорного наговорил и содеял?

Монахи замолчали. Долго блуждали они в темноте по грязным улицам. После бесконечных поворотов Максим не мог понять, где находится. В одном только был он уверен, что они не прошли еще через крепостные ворота, стало быть, кружат по Кремлю. «Что же будет? — задавал он себе вопрос. — Видно, со мной поступают, как царь Давид со своим войском, которое он шесть дней водил вокруг стен Иерусалима, а на седьмой устремились вперед воины и народ, и страх их разрушил стены».

Так кружили они, пока их не догнал третий монах. Остановившись чуть поодаль, он подозвал к себе монахов, сопровождавших святогорца. Максим узнал его, это был митрополитов келейник Алексей.