Человека, подарившего ее мне, звали Джонни Красная Пыль. Он был старым приятелем моего отца. Они вместе воевали с японцами на Аляске во время конфликта, позже названного «Забытой войной», пережили пули и страшный мороз, а в награду за свои старания получили назначение на Гавайи, где и провели остаток военных лет.

После войны отец возвратился домой в Вайоминг, а Джонни отправился в резервацию в Восточной Монтане и взялся за свое старое ремесло шамана. Мы с отцом навещали индейца каждую осень во время ежегодной «Ярмарки Кроу» в Литл-Бигхорне, на которую собираются все племена. Папа верил в магию индейцев и передал эту веру мне.

– Талли, городские жители каждый год ходят к доктору на обследование, а парни из семьи Марсов подзаряжают свою полосу везения у Джонни Красной Пыли.

Больше всего мне запомнился наш с отцом последний визит. Мне только что исполнилось восемь, и до несчастного случая оставалось всего несколько недель.

Обычно в гостях у Джонни мы только и делали, что ели, рыбачили и смотрели ритуальные танцы. Но в тот год все было иначе. Однажды поздно вечером, когда смолк барабанный бой, Джонни Красная Пыль присел к тлеющему костру, взглянул на моего отца и сказал:

– Время пришло.

Следующее, что я помню, – я оказался в самой середине какой-то церемонии. Папа с Джонни курили длинную трубку. Джонни что-то пробормотал на неведомом языке, потряс своей сумкой вокруг моей головы и высыпал ее содержимое на землю.

Из нее вывалились деревянный геккон, хвосты гремучей змеи, когти медведя, наконечники для стрел, волчьи зубы, лунные камни и полосатая фиолетово-белая раковина моллюска. Ракушка упала прямо мне под ноги. Джонни взглянул на меня, улыбнулся и сказал:

– Подними ее.

Я подчинился.

– То, что ты сейчас держишь в руках, называется Strombus Listen, или раковина Листера.

Я посмотрел на прекрасную маленькую ракушку с фиолетовыми и белыми полосами вдоль всей поверхности до самого острия.

– Эту ракушку достали со дна Индийского океана, и как она попала в Вайоминг, по-прежнему остается загадкой, которую даже я не в силах разрешить. Но я знаю одно: если ты поднесешь ее к уху, произойдет нечто волшебное.

Дальше меня можно было не подначивать. Я приложил ракушку к уху и слушал дольше минуты.

– Что ты слышишь?

– Кажется, я слышу музыку.

– Я тоже такдумаю, – сказал Джонни Красная Пыль. – Это песня океана.

– Что-что? – переспросил я.

Старый индеец оторвал ракушку от моего уха и положил ее в карман моей рубашки.

– Когда придет время, поймешь, – ответил он.

Мы с папой вернулись на ранчо. Я тогда понятия не имел, о чем он говорит, и все же каждый вечер подносил раковину к уху и засыпал под ее песню, словно она была спасательным жилетом, а я тонул в море.

Все свои детство и юность я хранил эту раковину и за всю жизнь потерял ее лишь однажды. В то утро, когда я нашел ее в снегу, солнце светило с такой силой, что я ошущал его тепло каждой клеточкой своего тела. Ракушка была знаком.

Вечером того же дня к моему трейлеру подъехал один из ковбоев и передал мне записку от дочери Джонни Красной Пыли. Если я снова хочу увидеть старого индейца, мне следует отправляться в путь немедля.

Последний раз я видел его пять лет назад. Я приехал в Восточную Монтану на охоту и наведался в резервацию. Но на этот раз я нашел его не в резервации, а в госпитале для ветеранов в Бьютте. Его сморщенное высохшее тело безвольно лежало на кровати, укрытое от вечернего солнца застиранными простынями. Окна были задернуты темными шторами. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что кончина Джонни Красной Пыли таилась в пачке сигарет «Мальборо», лежавшей на прикроватной тумбочке. Лицо старика скрывала прозрачная кислородная маска.

Услышав скрип двери, он очнулся, сорвал маску и поприветствовал меня старой, до боли знакомой улыбкой.

– Ты нашел ее, – вот и все, что он сказал.

Я взглянул на раковину, лежавшую у меня на ладони.

– Ну, давай поболтаем, – проворчал он. – У меня осталось не так уж много времени. Черт, да впусти же немного света в эту дыру!

Он потянулся к пачке, прикурил, затянулся и тут же страшно закашлялся. Вскоре кашель утих, и он сел, зажав сигарету в пожелтевших от табака пальцах.

– Гвозди в крышку гроба, – тяжело дыша, прохрипел он, смотря на сигарету. – Вот кто они такие, эти сукины дети, Талли. Гвозди в крышку гроба. А-а, черт с ним, я и так одной ногой в могиле.

Я положил ракушку на столик рядом с кроватью.

– Я потерял ее и думал, что уже не найду. А потом сегодня утром…

– Я знаю, – хрипло выдохнул он. – Что ж, думаю, лучще рассказать тебе всю историю до конца.

И с этими словами Джонни Красная Пыль вновь разжег в моем сердце магию, в которую научил меня верить отец. Он затушил сигарету, прижал кислородную маску к лицу, сделал несколько глубоких вдохов, сел и крепко сжал мою руку.

– Талли, в песне океана нет слов, но в ней содержится одно нехитрое послание: мы не должны забывать о том, откуда пришли. Песня заключена в воде, из которой состоим и мы сами. Большинство людей не замечают ее, она доступна лишь избранным. Ты один из тех счастливчиков, что несут ее в своем сердце. Но будь осторожен: это беспокойная песня, гонимая ветрами и течениями. Она может превратить тебя в бревно, которое прибивает то к одному, то к другому берегу. Но ты однажды найдешь нужное место и пустишь корни. Отправь мне открытку, когда доберешься туда.

Прежде чем я ушел, он попросил меня подать ему старую холщовую сумку, лежавшую в углу палаты. Я выполнил просьбу, и тогда он начал смеяться и хрипеть одновременно. Секунд через десять приступ кашля утих, и он извлек из недр видавшей виды парусины потертый кожаный мешочек. Именно из него он когда-то достал мою ракушку. Вот и сейчас он запустил трясущуюся руку внутрь и вытащил маленького вырезанного из дерева геккона на кожаном шнурке.

– Надень-ка его, – сказал он. – Отныне он будет сопровождать тебя во всех твоих странствиях.

Я взял брелок и повесил на шею.

– Может, сейчас тебе так и не кажется, но ты направляешься домой. Раковина будет напоминать тебе о том, куда ты идешь, а геккон станет твоим товарищем в пути, так что тебе никогда не будет одиноко.

– Что-то подсказывает мне – в будущем меня ждет долгое путешествие, – сказал я.

– На любой работе дерьма хватает. Тебе просто надо найти такую, где его поменьше. Насри на ранчо, живи своей жизнью.

Я обнял Джонни на прощание, вышел из палаты и еще долго стоял на ступенях госпиталя, глядя на его окно и зная, что больше никогда его не увижу. Помахав пустому оконному проему, я поднес раковину к уху и понял, что время пришло.

Джонни оказался прав. Очень скоро все изменилось. Неделю спустя ранчо в Вайоминге, где я проработал большую часть своей жизни, купили калифорнийцы, чтобы разводить пуделей. Это меня как громом поразило. Новая владелица Тельма Барстон привнесла новый смысл в титул «Злая Ведьма с Запада». Ей стоило бы сменить имя на Бастинду. А потому рано или поздно, но мы схлестнулись. Сражение на пуделином ранчо в Хартэйке вряд ли войдет в учебники истории, но тот день изменил всю мою жизнь. Не осознавая, что делаю, я выкинул массажный стол Тельмы в окно. Час спустя я поставил раковину на приборную панель моего пикапа, сунул в пищевой отсек лошадиного фургона седло, коллекцию произведений искусства из двух картин, одежду и радиоприемник, загрузил Мистера Твена, потер деревянного геккона на шее – и ни разу не оглянулся. Я вез своего коня к морю.

Одна из многих жемчужин мудрости, подаренных мне капитаном Клеопатрой Хайборн, звучит так: «Странное удовольствие получаешь от шторма, когда плывешь на непотопляемом корабле».

Только вот дело в том, что я не был знаком с Клеопатрой, когда вышел в открытый океан первый раз в жизни. С собой у меня тогда были только мои талисманы: геккон Джонни Красной Пыли, раковина моллюска и картина. Услышав рассказ о том, как я ее нашел, капитан Кирк Паттерсон разрешил повесить картину на переборке рулевой рубки на время нашего путешествия в рай. На удачу.