После нескольких бутылочек я отправился прогуляться по пляжу мимо алтаря на северной оконечности городка. Я по-прежнему был слегка под кайфом, и усевшись на камни, принялся наблюдать за стаей пеликанов, «бомбочкой» нырявших прямо в косяк цихлид. Интересно, думал я, сколько раз за свою жизнь ныряет пеликан?

Мне надоело считать. Угол солнца изменился, и яркое мерцание на воде погасло. Начали собираться серые облака.

Я вернулся на свое место в тени утеса и перенес вещи под крышу хижины на берегу. Громкоговорители на парковке разразились объявлением, что автобусы отправляются, и пляж и море начали пустеть.

Пока мои соотпускники, готовясь к отъезду, собирали сумки и сувениры, я махал им рукой. По этому случаю я воспользовался творческой комбинацией махов, которым выучился еще в Хартэйке, когда участвовал в родео. Не очень-то просто держать флагшток одной рукой и приветствовать толпу другой – тут, знаете ли, надобно уменье. Я научился смешивать разные стили махания, начиная с маха «откручивание лампочки» и заканчивая махом «мытье окон» или нестареющим махом «Папа Римский». Последний был особенно сложен: я поднимал вверх обе руки, коленкой прижав флагшток к седлу. На родео я всегда имел огромный успех. Зрители махали в ответ, свистели и хлопали. Правда, на берегу в Тулуме люди смотрели на меня так, словно мне надо в психушку.

– Автобус уезжает, сэр, – прокричала мне одна властная американка.

Я помахал ей и сказал:

– Я не еду в автобусе, мэм, – и услышал, как она сказала своему мужу, ковыляя мимо:

– Он что, поедет на крыше?

Все это махание меня утомило. Кроме того, я по-прежнему не имел представления, как, черт возьми, доберусь домой. Я позвонил на базу с платного телефона у сторожки, но нарвался на автоответчик. Они еще рыбачили. Выражение лица Сэмми Рэя сегодня утром обещало рыбалку до заката. Я оставил сообщение о джипе и сказал, что придумаю, как вернуться.

Мой день в стране чудес прошел без всяких мыслей о том, как может произойти это самое возвращение. А потому, решил я, самое время составить какой-нибудь план. Я расстелил полотенце на водонепроницаемом мешке и устроил импровизированную подушку. Надо же думающему человеку куда-нибудь положить голову.

Через какое-то время думающего спящего человека разбудили странные звуки. Я открыл глаза и увидел Гектора. Он перебирал воображаемые струны своего М-16 и пел «Со сторожевой башни».[68] Призыв Гектора сопровождался шелестом первых жалящих капель дождя. Солнечные лучи быстро уступили место внезапному шквалу, солнце спряталось, а горизонт заволокло туманом. Совсем близко ударил гром, вспыхнула молния, и я ринулся с пляжа в убежище под нависающим утесом.

Гектор бежал следом.

– Ты видел большую лодку? – спросил он по-испански.

– Какую лодку?

– Да вон ту, – ответил он, тыча карабином в сторону берега. Я посмотрел на серый океан. Сначала я ничего не видел, а потом услышал звон судового колокола. Мгновения спустя огромный бушприт внушительного парусного судна проткнул завесу дождя и тумана. За ним последовали грациозные очертания длинного зеленого корпуса.

Я мог поклясться, что вижу очень старую женщину в желтом непромокаемом плаще (или это травка до сих пор действует?). Она выкрикивала приказы команде, проворно сновавшей по палубам одной из самых красивых двухмачтовых шхун, которые я только видел в своей жизни.

– Увидимся позже, Талли. Мне надо работать, – крикнул Гектор и побежал под дождем на вершину утеса.

Я едва расслышал его. Снова ударил колокол, очередную команду передали серией выкриков, и большой якорь, качавшийся на стальном тросу под бушпритом, с шумом упал в воду.

Если первая встреча с Клеопатрой Хайборн в тот вечер на берегу в Тулуме – начало одиссеи к далекому берегу Кайо-Локо, то ее судно – острие крючка, которым она втащила меня на борт.

Я подхватил «шхунную лихорадку» в раннем детстве, еще в Вайоминге. Носителями вируса были «Отважные капитаны», Бабушка-Призрак, сочинитель песен по имени Фред Нил, писатель по имени Патрик О'Брайан[69] и капитан Адам Трои.

Капитан Трои не был призраком из моего прошлого или какой-то семейной страшилкой. Если верить моей матери, он был намного хуже. Он – актер, а его настоящее имя – Гарднер Маккей. Он играл шкипера шхуны «Тики» в сериале «Приключения в раю».[70] Он попадал на экран нашего телевизора прямиком из павильона киностудии «Двадцатый век – Фокс» в Голливуде. Чтобы узнать о Гарднере Маккее, мне не пришлось идти в библиотеку: он сам постучался в дверь нашего дома в Хартэйке. Прямо с обложки журнала «Лайф». Я с жадностью набрасывался на любую информацию о своем новом герое.

Гарднер Маккей родился в семье потомственных кораблестроителей и моряков. Он дрессировал львов, играл за студийную баскетбольную команду и, если верить статье в журнале, не особенно пекся о славе.

Телевизионное плавание «Тики» длилось три года. Я был на борту все тридцать одну серию, хотя рос в мире коров, ранчо и снега. Я четко помню, что последний эпизод шоу назывался «Макет рая». Именно этим мне и казалась шхуна «Тики».

И вот, десяток или три десятка лет спустя, я стоял под дождем на тропическом берегу, и в мою жизнь снова вернулась шхуна. Команда спустила шлюпку и под руководством самой настоящей морской ведьмы направилась к берегу.

Если провел много времени среди кораблей и вдруг видишь, как к пристани или берегу плывет маленькое судно, просто инстинктивно подходишь ближе – чем помочь или линь подхватить. Эта привычка, вкупе с интересом к самому паруснику, бросившему якорь у руин, и погнала меня к берегу, куда направлялся тендер со шхуны.

Моя помощь не потребовалась: двое из четырех крепких чернокожих гребцов выпрыгнули из шлюпки и держали ее, стоя по колено в воде, пока выбирались остальные. За ними последовала женщина. Скоро она будет прокладывать курс и моей жизни.

Старушка проворно зашлепала ко мне по воде. Она была одета в зеленую соломенную шляпу с большими полями; из-под синей ленты торчал увядший цветок розового гибискуса. Декорациями к этому спектаклю служила зеленая шхуна, мерно покачивающаяся на бирюзовых волнах. Тем временем серые тучи порвались, как папиросная бумага, и заходящее солнце вновь появилось над горизонтом. Вот это было зрелище для ковбоя из Вайоминга.

– Эй, гринго! – крикнула старуха, обращаясь ко мне. Ее голос и взгляд заставили меня буквально примерзнуть к песку. – Я ищу Дестина Уокера. Слыхал о нем?

– Парень, помешанный на маяках? – спросил я.

– Мне он известен как доктор Уокер из Национального географического общества.

– Да, мэм, я его знаю. Недавно я выполнял для него кое-какую работу здесь, в Тулуме. Это было около месяца назад, – неловко ответил я.

– Эй, да ты просто кладезь информации, юноша. Ты кто будешь?

– Талли Марс.

– Скажи мне, Талли Марс, ты из тех пляжных лоботрясов, что околачиваются в Мексике без дела, или из тех, что пытаются тут его найти?

– Нет, мэм. Я живу здесь.

– Пусть так, но ты точно не отсюда.

– Не-а. Вообще-то я из Вайоминга. Я рыболовный гид.

– Помнится, ты говорил, что работал с доктором Уокером в Тулуме.

Один вопрос тащил за собой другой. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Любому другому я бы посоветовал не совать свой поганый нос в мои дела – но только не Клеопатре. В ней было что-то особенное. Я покорно выдавал запрашиваемые сведения.

– Я работал на полставки: мне были интересны его эксперименты с маяком. Но моя настоящая работа…

– Тпру, тпру, тпру! – прервала она. – Сынок, ты только что произнес волшебное слово. Какие такие эксперименты с маяком?

Я вкратце объяснил ей суть экспериментов доктора Уокера с окнами и светом.

– Ты живешь в Тулуме, сынок?