Несколько позже был обнаружен и освещен прожекторной станцией сержанта Матлина, находящейся в тылу четвертого поля, двухмоторный бомбардировщик. Он крался на высоте четырех тысяч метров. Подхваченный прожекторами зоны зенитной артиллерии, «юнкере» начал маневрировать. Вокруг него разрывались зенитные снаряды.

Летчик истребителя, находившийся примерно в километре от освещенного бомбардировщика, очередью трассирующих пуль в направлении пойманного самолета противника дал знать на землю зенитчикам, что собирается атаковать цель. Артиллеристы поняли его и на время прекратили огонь. Сделав небольшой доворот, истребитель выстрелил реактивными снарядами. Но «юнкере» ушел вниз, и ракеты проскочили мимо. Тогда летчик истребителя ударил из пулемета/

Противник стал отстреливаться. Красные пунктиры прошли рядом с крылом истребителя. Летчик успел отвернуть и зашел в хвост бомбардировщику для новой атаки, но был ослеплен светом прожектора и проскочил мимо. Еще раз повторил атаку, но сам попал в лучи прожекторов. Стрелок фашистского бомбардировщика воспользовался этим, чтобы обрушить удар из пулеметов по освещенному истребителю. Однако тот сумел увернуться.

Тут подоспел еще один И-16. Вдвоем они успешно атаковали врага. Бомбардировщик, раскидав бомбы в районе 916-й позиции четвертого СПП, попытался выйти из лучей и из-под огня истребителей, но вскоре, охваченный пламенем, разбился за пределами СПП:..

На востоке уже поднималась заря. Небо над столицей посерело – его перестали рассекать лучи прожекторов и трассы пулеметных очередей. Не вспыхивали больше разрывы зенитных снарядов. Не было слышно и гула самолетов. Зенитно-артиллерийская канонада утихла. Стали видны аэростаты заграждения. Они медленно опускались вниз, все увеличиваясь в размерах.

Радио объявило отбой воздушной тревоги. Из метро и бомбоубежищ выходили москвичи. Пахло дымом. Под ногами хрустело битое стекло. Но разрушений было мало. О них узнавали из разговоров с бойцами групп самозащиты и команд местной противовоздушной обороны…

После отбоя воздушной тревоги на командный пункт 1-го прожекторного полка поступило распоряжение из корпуса: принять третье положение. Это означало, что работа прожекторных станций прекращалась, техника зачехлялась и маскировалась, расчеты могли отдыхать и вести необходимые работы вне позиций. Только часовые-наблюдатели были оставлены для охраны позиций с боевой техникой.

На рассвете Волков спустился в основное помещение КП полка. Во время налета он ни на минуту не покидал наблюдательного пункта, а теперь надо было проанализировать закончившуюся боевую работу.

Возле стола-планшета уже собрались капитан Зорькин и его помощники – лейтенанты Винниченко, Поляков, Сорокин. Заместитель начальника штаба старший лейтенант Еминов, удобно расположившись в стороне от них за небольшим столиком, что-то подсчитывал по журналу боевых действий.

Перевод прожекторных частей в положение номер три разрядил напряженность. Все вздохнули с облегчением. Но когда от Сарбунова поступило распоряжение представить к десяти часам утра донесение о результатах боевых действий за прошедшую ночь, командование полка снова сосредоточилось. Нужно было вспомнить этапы боев. Зорькин уже дал необходимые указания командирам батальонов – они должны были представить отчеты к семи часам.

– Вот и получили боевое крещение,– произнес Волков и спросил начальника штаба:– Александр Иванович, так сколько всего самолетов освещено в наших полях?

– Подсчитываем,– ответил Зорькин и обратился к заместителю:– Товарищ Еминов, успели подсчитать?

Еминов поднял голову.

– В световых полях – двадцать четыре самолета. А от Виноградова данных пока нет.

– Сколько сбито из числа освещенных?

– Точно сказать трудно. В световых полях или около них сбито, очевидно, три.

Раздался звонок. Волкова вызывал майор Сарбунов.

– К вам, в четвертое поле, собирается полковник Аноров,– сообщил он.– Намерен проехать к месту падения первого сбитого самолета. Через некоторое время он выезжает на КП Цыганенко. Рассчитывает быть там около шести часов. Прошу сопровождать его в этой поездке. Потом доложите мне.

– Есть, я поеду с ним сам,– сказал Иван Ефремович. Положил телефонную трубку и повернулся к начальнику штаба: – Александр Иванович, выясните количество пойманных и сбитых самолетов и укажите это в боевом донесении. А я поехал к Цыганенко.

О предстоящем приезде начальника управления зенитных прожекторов Волков предупредил комбата по телефону. Командный пункт третьего батальона находился в березовой роще за деревней Часцы, растянувшейся на два километра вдоль Можайского шоссе.

Занималось теплое июльское утро. На высокой траве сверкала роса, желтели купавницы, голубели незабудки. Брезентовые палатки, почти полностью скрытые листвой молодых берез, напоминали скорее туристский лагерь, чем воинское подразделение.

Волков еще издали заприметил высокую, сутуловатую фигуру старшего лейтенанта Цыганенко, вышедшего встречать командира полка. Не успели они обменяться и несколькими фразами о прошедшей ночи, как показалась машина полковника Анорова. Волков отдал рапорт, Цыганенко представился.

– Ну как дела? – спросил Аноров Волкова.

– Полком в световых полях поймано и освещено двадцать четыре самолета противника. Пока, по предварительным данным, рота Виноградова, что в черте города, осветила более десяти самолетов. Таким образом, полком поймано и сопровождалось свыше тридцати бомбардировщиков.

– Это хорошо. А сколько из них сбито?

– Ориентировочно три в световых полях и три-четыре в зоне зенитной артиллерии и над Москвой. Сейчас эти сведения уточняются в штабе корпуса.

– Не будем терять времени. Поедем посмотрим первый сбитый самолет. Кто его поймал и освещал?

– Поймали искатели взвода лейтенанта Кузнецова восьмой роты. Сопровождали до самой границы СПП многие станции,– доложил Цыганенко.

– А кто его сбил?

Волков пояснил, что, по сообщению Сарбунова, этот самолет противника сбит командиром эскадрильи кубинского авиаполка истребителей капитаном Титенковым. И когда Аноров, коротко кивнув, направился к своей эмке, предупредил Цыганенко:

– Кто из ваших знает дорогу, пусть едет впереди в моей машине. И вы садитесь. Вам тоже следует посмотреть на своих отличившихся подчиненных.

Обе эмки направились во взвод Кузнецова.

Приняв рапорт лейтенанта Кузнецова, полковник Аноров поздоровался с построенным расчетом прожекторной станции и объявил благодарность. После команды «Вольно» долго расспрашивал людей. Его интересовало, как обнаружили, запеленговали, осветили, сопровождали и атаковали вражеский самолет, где он упал.

– Кто же все-таки первым поймал его? На этот вопрос Анорова ответил Кузнецов:

– Поиск лучами одновременно производили станции-искатели сержантов Паршикова и Спасского. Луч Спасского мазнул по хвосту, а наводчики Паршикова остановили свой луч и осветили самолет. Расчет Спасского тут же присоединился. Так что почти одновременно поймали, товарищ полковник.

Аноров был удовлетворен.

– Молодцы! Действуйте так же и при последующих налетах, бдительно производите поиск!

Он пожал руку Кузнецову и добавил, явно адресуясь к командиру взвода и его прямым начальникам:

– Пойманные цели нужно передавать как можно быстрее своим станциям-сопроводителям и сопроводителям расположенных в тылу подразделений с тем, чтобы освободить станции-искатели для поиска других подходящих целей. Ни один самолет противника не должен пройти неосвещенным через прожекторные поля!– Аноров оглядел утомленных красноармейцев.– Отправляйте, товарищ Кузнецов, людей на отдых!

Миновав Старую Рузу, командирские эмки свернули на проселочную дорогу. Пробитая по опушке могучего подмосковного леса, она вскоре вышла на просеку, разделявшую кварталы многолетних елей и сосен. На дороге видны были следы недавно проехавших автомашин. Бросались в глаза деревья со сломанными верхушками. Чем дальше ехали, тем больше попадалось таких деревьев.