Вошла Чжу-шожа:

— Чем занимаешься, Ю-шангун?

На ней сегодня атласное платье, в ушах золотые серьги, на руках круглые золотые браслеты, на голове расшитая цветами тюбетейка — в общем совсем как шестнадцатилетняя девушка. Она была обворожительна, и Юнус не утерпел, поднял ее на руки и закружился по комнате. Потом, продолжая обнимать, усадил к себе на колени.

— И та прожорливая тварь придет? — Чжу-шожа игриво потянула Юнуса за нос.

— Придет. Он не помеха нам с тобой, шожа. А к твоим ушкам ничто, кроме бриллиантов, нейдет. — Юнус коснулся языком похожих на пельмешки ушей китаянки.

— Чтоб порадовать тебя, я оделась по-уйгурски.

— Спасибо! И я из-за тебя лишь скрываюсь, душа моя.

— И я за тобой лишь поехала в эту дыру. Ах, Шанхай мой…

— Осталось недолго. Теперь не Шанхай — Париж, Лондон, Рим… Весь свет объедем. — Юнус прижал китаянку к сердцу.

— Осторожно, спину сломаешь, медведь…

— Тебе надо теперь называть меня чжуси — председателем.

— Нет, из тебя председатель не получится. Ты лао мэй-мэй — старый торгаш!

— Сучка! — В горькой обиде Юнус сбросил ее с колен, шожа шлепнулась возле порога.

— Эй-я! — Она, согнувшись вдвое, жеманно замерла на полу.

Раскаиваясь в своей грубости, Юнус поднял китаянку, уложил на кровать.

— Душенька шожа, не сердись! Прости меня, сделаю все, что захочешь…

Чжу-шожа не двигалась, будто лежала без чувств. Не добившись ничего уговорами, Юнус стянул с нее чулки и начал целовать ноги. Всхлипывания прекратились. «Лижи, старая скотина, лижи. Ты у меня еще не те места оближешь…» — думала она.

Вдруг шожа пнула пяткой Юнуса в лоб и соскочила на пол, Юнус преградил ей путь:

— Куда?

— Пусти!

— Простишь меня?

— Что обещаешь?

— Пару бриллиантовых перстней.

— И только-то?

— Две пары!

— Простила. — На лице ее заиграла улыбка, Чжу-шожа пальцами прищемила Юнусу нос, насмешливо протянула: — Чжуси-и, — и выскочила.

Будто по ее следам, тут же вбежал Турди, размахивая руками:

— Дело плохо! Дело плохо!

— Что, что случилось? Да не маши, говори без причитаний!

— Ибраим… Ибраим… Ибраим попался!..

— Подлец! — бессильно сел Юнус.

Турди даже сейчас, увидев всевозможные яства, не смог сдержать себя, сделал шаг к столу, но остановился из боязни перед Юнусом.

— Как он попался?

Когда разбрасывал листовки.

— Погибли! На первом допросе он все выложит да еще будет глаза таращить. Черт возьми! — Юнус заходил по комнате.

— Можно ли было доверять слабому человеку важное дело?

— Да хватит тебе, — отмахнулся Юнус. Он и так уже бранил себя. — Теперь нам нельзя оставаться, — решил он. — Надо найти укромное местечко за городом.

— Вернее, чем мой сад в Когане, места нет. — Турди снова взглянул на стол.

— Не годится. Надо найти такое место, о котором не знает Ибраим. Если попадемся, Ма Чжунин вывернет наизнанку наши шкуры.

— О святые защитники наши! Не говорите так, байвачча! — У Турди прошла дрожь по рукам и ногам.

— Есть у тебя приятели шейхи среди кладбищенских старцев?

— Ну как же нет, байвачча! Я многих знаю.

— Я спрашиваю не о знакомых, а о надежных, — одернул Юнус.

— Надежен Ислам-шейх при гробнице Аппака-ходжи. Он в каждый рамазан[41] разговляется весь месяц в моем доме. — Турди теперь уверенно подошел к столу. — Я не обедал сегодня, мой желудок обточился, как оселок. — Он ухватил приготовленную под паром курицу.

— Оставьте! — крикнул Юнус. — Надо заботиться о жизни, а вы заботитесь о брюхе.

— Как говорится, принимать еду — наслаждение и выводить еду — наслаждение. — Не обратив внимания на упрек Юнуса, Турди оторвал куриную ножку.

«Тварь!» — с ненавистью подумал Юнус, грубо отстранил его и раздраженно сказал:

— Разыщите сначала своего демона шейха, притащите для троих войлочные одежды одержимых дервишей, а потом уж тяните руки к блюдам!

— Ладно. — Турди, недовольный, вышел.

Юнус взглянул на часы. Восемь. Ворота крепости закрывают в десять. Нужно успеть. «Чуть-чуть не попался. А ведь будут мучить, если схватят… — Юнусом овладели сомнения. — И зачем ввязался я в это дело? Чтобы стать председателем? Дадут ли мне в самом деле председательскую должность? Поговаривают, что Шэн Шицай кормит обещаниями — как из тысячи грудей. Так не подсовывает ли он мне пустой сосок?.. — Мысли его будто натолкнулись на что-то, а сердце беспокойно забилось. — У меня тысячи овец и лошадей, земля, капитал… Чего еще не хватало? Разъезжал в свое удовольствие с торговлей от Ташкента до Тяньцзиня и Шанхая… А теперь на каждом шагу опасности, страхи…»

— Ты что, бредишь? — появилась в двери Чжу-шожа.

— Еще какие-то новости? — спросил Юнус.

— На, читай.

Юнус взял только что полученную телеграмму:

— Приказы! Приказы! — заскулил Юнус. Он хоть и был доволен быстрым продвижением шэншицаевских войск, однако сейчас, после ареста Ибраима, его больше всего заботило, как сохранить голову на плечах. — Собирай вещи! Упакуй получше радио!

— Так ведь едва неделя, как мы здесь!

— Обстоятельства требуют.

— Ты так переменился… Кто похитил твою радость?

— Нечаянная нелепость… — Юнус решил скрыть происшествие с Ибраимом.

— Подожди-ка… — Шожа подошла совсем близко. — Ты не хочешь сказать мне, что тебе это надоело?

— Что? — испугался Юнус.

— И я сыта по горло шпионством!

— Шпи-он-ством? — выдохнул Юнус. Он не считал себя шпионом. Пожалуй, даже гордился, что он соратник Шэн Шицая. Слово «шпион» оскорбило его.

— Да, да, мы профессиональные шпионы, — повторила шожа. — И не вырвемся из когтей Шэн Шицая до самой смерти.

— Не болтай глупостей! — Юнус подумал, что она ловит его на слове.

— Не веришь — воля твоя. Когда наступят черные дни, поймешь все, шпион. — Чжу-шожа вышла.

«Ну и наговорила! Или насмехалась? Нет, шожа сказала правду. Жизнь того, кто знает многие тайны, может укоротиться. Шэн Шицай, чтобы скрыть следы, способен… и меня… Господи! — На лбу Юнуса выступил холодный пот. Он выпил две рюмки коньяку, глубоко вздохнул. — А! Не жаль и умереть за то, чтоб хоть день побыть председателем Синьцзяна…» — решил он, и к нему снова вернулась уверенность.

Вошел Масак, даже не поздоровался. Юнус вздрогнул, внезапно увидев его.

— Ты откуда взялся?

— Хи, вот! — Масак вытянул зз-за пазухи пачку листовок.

— Где взял?

— Баба Ияима…

— Чего болтаешь, бестолочь!

— Ияима схватили…

— А ты жену Ибраима откуда знаешь?

— Хи, чего ж не знать! Кому не известна шлюха Шерек?

— Ну, поганцы… Все запакостили! — Юнус вышел из себя. — Кто дал тебе эти бумаги?

— Шерек, подлая…

— А она где взяла?

— Хи, кто знает?

— Астахпирулла! Боже сохрани!

Юнус не знал, что предпринять. Он обошел комнату, у него кружилась голова. Хотел тут же пристрелить Ма-сака из маленького пистолета, который всегда лежал у него во внутреннем кармане, но передумал:

— Ты посиди в передней.

— Хи, ладно. — Масак бросил взгляд на еду, облизал углы широкого рта и с тоской посмотрел на Юнуса.

— Захвати с собой мясо с блюда, ешь!

— Хи, спасибо. — Масак схватил блюдо и вышел.

«Если скотина Масак попадется, выдаст на первом же допросе… Подлец Турди! Набрал идиотов, одни беды от них. Только бы Замана прикончить! Как не станет его, пусть меня хватают…»

Юнус открыл чемодан, достал склянку величиной с мизинец. Жидкость из склянки вылил в начатую бутылку коньяка, встряхнул несколько раз, вышел в переднюю.

— Пьешь, Масак?

— Хи, чего ж не пить. — Тот проглотил кусок мяса.

— На! — Юнус протянул коньяк.

— Хи, спасибо!

— Никуда не уходи, понадобишься.