— А тебе зачем? — удивился Юнус.

— Замуж выйти…

— Что? — Юнус подпрыгнул как ужаленный, он ревновал свою красотку ко всем и каждому.

— Другого выхода нет, — жеманно произнесла шожа и игривой походкой, будто впервые показывая себя Юнусу, подошла к столу, подняла рюмку вина.

— Ну, скажи, зачем тебе понадобилось выходить замуж? — серьезно спросил Юнус.

— Вместе с мужем я «убегу» к Ма Цзыхуэю, — торжествующе произнесла Чжу-шожа, довольная тем, что оказалась хитроумнее толстопузых чаньту и взяла над ними верх.

— А поверит твоему «бегству» Ма Цзыхуэй?

— Чтобы поверил, придумай что-нибудь убедительное. Это твое дело, не то какой же ты нам начальник, Ю-шангун! — улыбнулась она Юнусу.

— А у нее мозги на месте, байвачча! — воскликнул Турди, начавший новое наступление на утку.

— Вы, приятель, обо всем судите так же легко, как жрете готовое!

— Придумаете что-то более подходящее — еще лучше. А я устала. — Чжу-шожа, покачиваясь, ушла к себе.

Юнус, хоть и понимал, что ее предложение наиболее разумное, не хотел ни при каких обстоятельствах отпускать красотку от себя и потому решил найти какой-то другой выход из положения. Лишь в самом крайнем случае мог он временно отказаться от своей любви. И тут вспомнил, как один из руководителей шэншицаевской разведки — Чжао Ян — сказал перед отправкой в Кашгар, что при необходимости Юнус может воспользоваться услугами агента по имени Ма Лин, и дал пароль для связи. «Вот его-то и надо завтра найти! — решил Юнус. — Это нетрудно, у него заведение, где делают сладости из патоки».

— Завтра я буду у Сабита-дамоллы. — Юнус выпил три рюмки вина и облегченно вздохнул. — А к моему возвращению, приятель, ваш Масак должен быть здесь!

— Ладно.

— Через перекупщиков нужно побыстрее скупить продовольствие, и не только в Кашгаре, а в Яркенде, Хотане, Аксу.

— Что за шутки? — вытаращил глаза Турди.

— Если мы завладеем продовольствием, Ходжанияз и все прочие окажутся в наших руках. Питание солдат будет зависеть от нас…

— Вот это да-а-а! Вы оказываетесь наравне с Чжу-шожой по уму!

— Вонючие слова летят от вас, приятель!..

— Но ведь в самом деле так. — Турди, не обращая внимания на грубость Юнуса, выбрал два самых крупных граната, выжал из них сок, выпил.

Вбежала Чжу-шожа с телеграммой в руке:

— Новое задание!

— От дубаня? Самого?

— Да-а!

— Что там?

Китаянка пересказала содержание зашифрованной телеграммы:

— Хм… Что-то новое, — заметил Турди.

— Изменений не будет, — повторил Юнус слова телеграммы. Это означало, что Шэн Шицай хочет перетянуть Ходжанияза на свою сторону, а оставленному в одиночестве Сабиту-дамолле нанести удар. «Кто знает, как бы и меня не сегодня завтра не обрекли на одиночество». Задумавшись, Юнус вздрогнул от этой внезапной мысли.

— У вас озноб, жар, наверное, начинается, байвачча. Выпейте-ка вот гранатового сока — на сердце легче станет, — Турди протянул пиалу.

Юнус с отвращением глянул на Турди и обратился к Чжу-шоже:

— Передай Шэн-дубаню: «Поняли» — и отдыхай.

Поднявшись на заре, Ма Цзыхуэй понаблюдал за военной подготовкой солдат, а потом взошел на стены крепости — осмотреть состояние оборонительных сооружений. Цитадель кашгарского Нового города, можно сказать, окружила себя баррикадами. На четырех углах возведены башни-паотаи с тремя пулеметными гнездами каждая, у всех четырех ворот по бокам установлены пушки. Вокруг цитадели построено новое ограждение высотой в рост человека, с бойницами для стрелков, а перед ограждением вырыт и заполнен водой широкий ров. Сколько раз уйгуры пытались взять цитадель штурмом, но все попытки разбились о прочность укреплений и неустрашимость дунганских солдат. Распорядившись добавить на стене еще мешков с песком, Ма Цзыхуэй остановился над южными Воротами прощения и приставил к глазам бинокль.

Солнце уже поднялось над хребтами Куньлуня и залило бескрайний оазис. Далеко-далеко виднелись крошечные фигурки дехкан, взмахивавших кетменями. «У нас тоже появилась первая зелень, тоже началась пахота… Эх, где те дни, когда я просто выращивал овощи?» — вздохнул Ма Цзыхуэй. Отец его был искусным огородником. Их зелень созревала дней на десять раньше, чем у других, и не его ли отца уважительно называли Ма-сифу — мастер Ма? Не думал Ма-сифу, что, дав образование единственному сыну, лишится его… «Что мне здесь надо, для чего я покинул родину, а? — затосковал Ма Цзыхуэй. — Ведь не учили же меня родители обрекать на лишения таких же тружеников, разорять их жилища, нарушать покой и даже убивать? Где то самое освобождение? С каждым днем я все больше погружаюсь в кровь…»

Ма Цзыхуэй, когда-то не вникнув в суть происходящего, сделал рискованный шаг, а теперь раскаивался, что стал одним из виновников резни и погромов, и жестоко осуждал себя и Ма Чжунина за это. Совесть терзала его из-за того, что стал он препятствием в борьбе за свободу уйгурского народа, который так же, как и его народ, страдал от произвола китайских притеснителей. «Мы ошиблись. Нужно было объединиться с уйгурами. Наши судьбы одинаковы. А теперь поздно, время упущено, и вражда зашла слишком далеко… — Глаза Ма Цзыхуэя затуманились, он сел на мешок с песком. — Эх, Га-сылин… Преклоняюсь перед твоим умом, отвагой, но мальчишеская заносчивость и строптивость мне не по душе. Будь ты вдумчивее, серьезнее, мы не оказались бы в таком положении…»

— Господин командующий! Прибыл связной от Га-сылина!

Ма Цзыхуэй спустился в бывшее военно-административное управление в Новом городе, превращенное в штаб обороны. Здесь его дожидался Ма Шоу — в недавнем прошлом китайский губернатор Кашгара.

— Где связной?

— Измучился в дороге. Я приказал ему отдохнуть. Вот письмо Га-сылина, — Ма Шоу протянул запечатанный удлиненный пакет.

Ма Чжунин сообщал о своем намерении прибыть в Кашгар в конце марта и требовал ни в коем случае не сдавать Новый город. Он советовал беречь основные силы, сеять раздоры между Ходжаниязом и Сабитом-дамоллой, предлагал попытаться хотя бы временно сблизиться с Шамансуром. Ма Чжунин собирался накопить после прибытия в Кашгар силы и перейти в контрнаступление против Шэн Шицая.

Ма Цзыхуэй передал письмо Ма Шоу и, дождавшись, когда тот прочтет, спросил:

— Что вы на это скажете?

Хитрец Ма Шоу уловил по тону, что командующий чем-то недоволен, и ответил двусмысленно:

— Слишком сложные задачи. Но в любом случае против желаний Га-сылина идти не стоит.

— А как по-вашему, господин губернатор, почему Га-сылин не остановился ни в Карашаре, ни в Аксу и продолжает отходить к югу?

— Трудно что-нибудь сказать. Все-таки, по-видимому, это проявление слабости, — опять уклончиво ответил опытный чиновник.

— Он понял, что не остановит Шэн Шицая ни в Карашаре, ни в Аксу. И что же — теперь собирается возложить на нас эту еще более трудную задачу? Мы и так еле-еле держимся в Новом городе, словно кусок ваты в море огня! — Ма Цзыхуэй раздраженно вскочил и начал ходить по комнате. — Хоть какую-нибудь бы помощь выслал…

— Шэн Шицай превращается из кошки в тигра. У него тыл крепче, — вздохнул Ма Шоу.

— Перепугались, господин губернатор? — преобразился Ма Цзыхуэй. — Может, уже мечтаете сговориться с Шэном?

— Когда Шэн Шицай отдавал Га-сылину Южный Синьцзян, надо было брать. А теперь, я думаю, он не даст даже одного села. — Ма Шоу в первый раз высказался решительно и открыто.

Ма Цзыхуэй удивился этому:

— Тогда, может быть, нам заключить соглашение с Ходжаниязом и Сабитом?

— Кхе… — задумался Ма Шоу. Он побаивался вспыльчивости Ма Цзыхуэя и потому слова свои тщательно взвешивал. И только все обдумав, он решил сейчас сказать то, к чему давно пришел в душе: — Полезнее всего заключить соглашение не с Сабитом-дамоллой, а только с Ходжаниязом. Если его не перехватит проворный Шэн Шицай.