— Вы настоящий чародей, дядя.
— Э, дорогой, каждый в своем деле должен быть чародеем. В старину говорили: «Лучше початок, чем бесполезная трава…» О-о! Пока мы болтаем, вода-то грядки размыла!
Сулейман, подцепив кетменем пласт дерна, так метко швырнул его в размытое место, что Заман изумился:
— Ловко же у вас это получается!
— Думаешь, свою бороду я выкрасил? Она побелела от работы с кетменем, сынок, У кого слабая поясница, тому лучше за кетмень не браться. Ты все еще работаешь у бая?..
— Да.
— Наверное, немного поправил свои дела, а?.. Хотя у бая лишнюю монетку не вырвать. Вот я уже тридцать лет работаю в этом саду, но к халату халат не прибавляется.
— Душа спокойна, и на том спасибо. Растите цветы, ухаживаете за садом — что может быть лучше?
— В саду, около цветов, душе действительно спокойно, да ведь уши-то слышат…
— Что слышат?
— Не хитри, — обиделся Сулейман, — ты все знаешь, зачем со мной хитришь?
— Вы говорите о кумульских событиях?
— А о чем же еще? Сам видишь — цены растут, баи прячут свои богатства. Что будет завтра-послезавтра?
— Это забота баев…
— Нет, сынок. В таких случаях все беды сыплются на головы бедняков.
— Может, кумульцы для того и восстали, чтобы избавиться от этих бед?
— Чего не знаю, того не знаю.
— А не стыдно нам, дядя, сидеть сложа руки, когда поднялись кумульцы? — продолжал Заман.
— Разве это очередь к столу с угощением?.. Куда спешить? Да и кто знает, как идут дела у кумульцев?
— Наверное, плохо стоять в стороне, когда они хотят освободить всех нас, мусульман.
— Ты оставь мусульманство… Мусульмане, сынок, вместе держатся только в мечети, а выйдут — и у каждого против другого нож.
— Не говорите так, дядя Сулейман. Есть разные люди…
— Э, пустой все это разговор… — Сулейман вскинул кетмень на плечо и, вздохнув, добавил: — Будем жить, как все живут.
«Как все… — повторил про себя Заман, шагая домой. — Значит, нужно всех раскачать, поднять…»
За маленьким столиком собралась вся шумная семья, и мать, или, как ее звали соседи, тетушка Раушанхан, совсем расцвела. Заман с удовольствием ел поря — свежие, только что испеченные слоеные лепешки с зеленью, запивая их соленым чаем с молоком.
— Бери, бери, сынок, ты ведь в детстве так любил поря, — придвигала мать к нему поближе румяные лепешки.
— Еще! Еще, ака, — подталкивали Замана сидевшие по обе стороны брат Азиз и сестренка Азиза.
— Я скоро лопну, если буду слушать вас, — рассмеялся Заман, но, уступая уговорам младших, положил себе еще одно поря.
— Когда ты уезжаешь, ака, мама каждый день…
— Хватит! — перебил сестренку Азиз, считавший себя по сравнению с нею взрослым.
— Ты командуешь, как глава семьи! — погладил брата по голове Заман.
— Ака, знаешь, он…
— Говорю тебе — хватит! — опять покосился Азиз.
— Ты, кажется, братец, и в самом деле держишь себя так, будто много старше сестренки. Так нельзя, скажу я тебе.
— Вечно они спорят, — вмешалась мать. — Чай уже остыл, выпей. Работает он ничего, но вот насчет шалостей…
— Что ты работаешь, хорошо, братец, а шалить надо в меру. Главное, давай не будем обижать единственную сестренку! — Заман по-отцовски похлопал Азиза по плечам и нежно погладил мелко заплетенные косички Азизы.
— О аллах, пусть дети мои растут здоровыми! Пусть наша жизнь пройдет так же хорошо и шумно, как сегодня, — вздохнула мать.
Застольную беседу прервал громкий стук в ворота.
— Опять, наверное, твои дружки, сынок! Не дадут даже спокойно поговорить…
Заман пошел к воротам. Вернулся он с совсем незнакомым человеком. Мать, проводив гостя и Замана в комнату, оставила их вдвоем.
— Салам от Пазыла-афанди, — проговорил гость, едва за ней закрылась дверь.
— Какого Пазыла-афанди?
Гость показал условный знак.
Заман не скрывал своей радости.
— Давайте знакомиться! Как вас зовут?
— Салим. Сам я из Турфана, — ответил Салим-каска. Он начисто сбрил бороду, был одет по-кульджински — штаны и бешмет из вельвета, на голове тюбетейка, на ногах сапоги с длинными голенищами.
— Как вы нашли наш дом? Когда приехали?
— Приехал вчера вечером. Ваш дом нашел легко — по рассказу Пазыла-ака. Я из тех, что вырастают из-под земли…
Предупреждая вопросы Замана, гость рассказал о положении дел у повстанцев, об их успехах, а потом, распоров подкладку бешмета, достал письмо Пазыла. Заман прочел:
«…Борьба перешла во вторую стадию. Раньше мы не всегда шли по прямой, допускали ошибки. Раскрыться нашим глазам помогли враги. Мы стали бдительны. Теперь у нас достаточно сил для борьбы. Народ бурлит, как река, не вмещающаяся в берега. Если направить всю ее мощь в единое русло, мы сможем одолеть врага.
Необходимо, не упуская момента, повсюду поднимать народ, организовать его. Глаза и уши мои обращены к вам. Когда зажжете пламя восстания? Время пришло, еще раз повторяю — время пришло…»
В конце письма Пазыл рассказывал о предательстве Ма Чжунина. Заман вспомнил слова Пазыла, сказанные во время встречи на дороге из Цзяюйгуаня в Кумул: «Нелегко найти бескорыстного союзника… Лучше всего опереться на собственные силы…»
«Он был прав», — подумал Заман.
— Вы где остановились? — спросил он Салима.
— В хотанском караван-сарае.
— Хм… Там не очень удобно. — Заман немного подумал и добавил: — Приходите к нам вечером.
— Хорошо, — ответил Салим, поднимаясь.
— Посидите немного, чайку попьем.
— Угостите, когда придет время…
2
Проводив Салима, Заман поспешил к Лопяну поделиться новостью.
Его путь лежал через шумный базар. Уже гостеприимно открыли свои двери столовые и чайханы, зазвучали призывные крики шашлычников, начали торговлю хозяева ларьков, где продавались одежда, ткани, всякая утварь, наперебой предлагали свой товар ремесленники, — словом, базар кипел. Судьбы базарных завсегдатаев, целиком ушедших в каждодневные заботы жизни, были связаны в одно целое невидимыми нитями. Эти люди, кто как мог, боролись за жизнь: сильный брал верх над слабым, умный обманывал глупого, ловкач простака. Тех, кто упускал птицу своего счастья, безжалостно втаптывали в серую пыль. Кто, когда и для чего обрек на все это род человеческий? На такой вопрос никто не мог ответить, все лишь проклинали свою судьбу, и этим дело кончалось…
Заману базар был знаком с детства, но все-таки каждый раз он открывал здесь что-то новое. Несколько лет назад он бегал сюда, чтобы продать сшитые отцом тапочки, и на вырученную мелочь покупал у пекарей хлеб, в деревянной будке мясника — мясо, у зеленщиков — овощи. Если хватало денег, покупал еще арбуз или дыню. И сейчас все эти мелкие торговцы привычно сидели в своем тесном ряду. Все как будто то же и не то — во внешнем виде базара что-то показалось ему необычным. «Эх, Кульджа, родная моя Кульджа! — зашептал Заман, окидывая взглядом базар. — Есть ли на земле другой такой изобильный город?»
А в толпе продвигалось несколько вооруженных солдат. За ними следовало около десятка пароконных арб на высоких колесах. «Эти изверги опять забрали у кого-то урожай, — догадался Заман. — Если бы не они, как вольготно жилось бы народу… Не пришлось бы изнывать под зноем с утра до вечера этой старушке с рукодельем, сидящей на корточках, или вон тому сапожнику, или дунганину, что чинит разбитую посуду… Ничего, скоро настанут дни, и мы навсегда сбросим ненавистное иго!»
— Шагай полегче, чего людей давишь? — остановил Замана его близкий друг Зикри. — Куда торопишься?
— Есть срочное дело!
— Вай-вуй… Что-то ты забегался, приехав из Шанхая, дружище! Думаешь, мы не замечаем?
— Ну хорошо, если заметил…
Их разговор прервали звуки бубна и барабанов. За двумя барабанщиками в плотной толпе продвигались шесть-семь вооруженных всадников. У центра базарной площади они остановились. Все повернулись к ним, потому что обычно в таких случаях сообщали что-нибудь важное от имени губернатора.
