Штепан бегом отправился выполнять приказание, и через два часа хлеб с нацарапанным крестом, как две капли воды похожий на прежний, лежал уже в корзине в общей куче хлебов.
С огромным усилием брат Горгоний был разбужен при помощи нескольких ушатов снеговой воды и куска льда, положенного ему за шиворот. Протерев глаза, он хмуро зевнул и подозрительно огляделся по сторонам.
- Ну и крепок же ты спать, дружище! - беззаботно заметил Блажек, протягивая ему полкружки сливовицы. - На, опохмелись и иди - велел ведь через два часа разбудить.
Монах опустошил кружку, сморщился, закусил хлебом и вытер рот:
- Спасибо, друзья, за угощение! Однако надо идти торговать.
Монах надел шапку, взял корзину и заковылял к воротам, на свое обычное место.
Перед закатом, когда корзина наполовину опустела, к нему подъехал на пегом коне человек в одежде зажиточного крестьянина и крикнул с седла:
- Эй, старичок! Почем хлебцы?
- Геллер штука! Свежий, прямо из печки!
- Дай штуку! - бросив медную монету, сказал всадник, принял от брата Горгония хлеб с нацарапанным крестом и, небрежно кивнув ему головой, быстро отъехал прочь.
Штепан, глядя вслед удаляющемуся всаднику, не в силах был удержаться от веселого смеха. Ему вторили Гавлик и Франтишек. Брат Горгоний не стал дожидаться, пока раскупят всю корзинку, и, надев ее на руку, отправился домой.
- За ним! - скомандовал Штепан. Спустя полчаса брат Горгоний сидел уже в крепостной башне, закованный в цепи.
- Енек, ни одной души не выпускать из города! Строго гляди! - потребовал Ян Жижка от Рогача, услышав, что монах уже под стражей.
Допрашивал монаха воевода Пльзеня - Брженек Швиговский вместе с Прокопом Большим и Штепаном.
Горгоний сначала попробовал прикинуться простачком что ничего, дескать, знать не знает и ведать не ведает.
Но, после того как Брженек Швиговский напомнил об ожидаемой его участи в случае дальнейшего запирательства, Горгоний растерянно заморгал своими белесыми глазками, которые в эту минуту выражали лишь один животный страх, круглое лицо его побледнело и приняло скорбно-жалобное выражение.
- Ах, пан Брженек, пан Брженек! Всевышний видит и знает, что я лишь жертва в руках сильных и злых людей, заставивших меня выполнять их волю. Пусть покарает меня рука всемогущего, если я враг чаши!
- Довольно, монах! - сурово осадил его Брженек, не спуская с перепуганного монаха пристального взгляда. - Перед тобой выбор: или ты расскажешь все, что знаешь о заговоре наших врагов, и назовешь, кто пересылал пану Ченку через тебя письма, или сегодня же я пришлю к тебе духовника для последней исповеди. Выбирай.
Горгоний сгорбился и вовсе поник. С минуту он сидел, уронив голову на грудь, но затем, исподлобья взглянув на строгие, не предвещающие ничего хорошего лица Брженка, Прокопа и Штепана, умоляюще забормотал:
- Я готов служить чаше, как верный пес, весь остаток жизни, если мне ее оставят.
Брженек, поднимаясь с места, повторил:
- Мое слово: раскроешь все, что знаешь, - будешь жить; нет - получишь по заслугам. Брат Прокоп тебя выслушает, - и, гулко ступая по каменному полу, вышел из башни.
Прокоп Большой прищурил глаза и усмехнулся:
- Итак, отче Горгоний, поговорим начистоту? Штепан, бери, брат, бумагу, перо и записывай все, что нам расскажет наш приятель.
Горгоний говорил почти до утра. Когда зимнее утро осветило серые стены тюремной камеры, Прокоп и Штепан вышли из башни с объемистой рукописью в руках - признанием Горгония - и направились прямо к Яну Жижке.
Размеренно шагая из угла в угол, слушал Ян Жижка монотонное чтение Штепана о заговоре в Пльзене. Горгоний назвал множество видных людей города и немало скрывавшихся священников. Были замешаны даже некоторые коншели.
- Но кто пересылал письма к Ченку? - не глядя на Прокопа, хмуро спросил Ян Жижка.
- Монах клянется, что он получал их уже в готовом хлебце от неизвестного ему горожанина и передавал неизвестному всаднику, который отвозил их к барону Ульриху фон Зикингену для передачи пану Ченку.
- Ульрих фон Зикинген? Да разве его не повесили в Книне? - удивился Ян Жижка.
- Его обменяли на плененного католиками кнеза Антоха.
Ян Жижка только недовольно нахмурился:
- Доложи все брату Брженку, и пусть он сегодня же всех, кто указан в списке, посадит в башню. Нам надо немедля собраться и все обсудить. Штепан, ты тоже будешь мне нужен.
После бессонной ночи Штепан почти весь день спал, но, когда над Пльзенем сгустились сумерки, он был уже в доме воеводы.
Совещание еще не кончилось. Через закрытые тяжелые двери слышны были громкие голоса - между вождями шел горячий спор. Перекрывая другие голоса, раздался раздраженный бас Яна Жижки:
- Вацлав, один только дурак не поймет, что Пльзень не может стать нашим оплотом! Скорее он станет нашей общей могилой.
В ответ зазвенел высокий голос Вацлава Коранды:
- Изобьем всех антихристовых слуг и превратим Пльзень в божью крепость!
Но вот шум и возгласы стали постепенно стихать, слышен был только резкий голос Яна Жижки. Затем все смолкло, послышался грохот отодвигаемых скамей, шарканье ног, и дверь широко распахнулась. При мигающем свете свечей мимо Штепана проходили обветренные бородатые люди в простом воинском платье или в потертых и заплатанных рясах кнезов. Вот низенький, щупленький Прокоп Малый, или Прокупек, и рядом с ним, на две головы выше его, красавец Прокоп Большой; серьезный, как бы с застывшим лицом, всегда невозмутимый Микулаш из Пельгржимова; нервный, порывистый Вацлав Коранда, с напряженным, сосредоточенным выражением сухого, аскетического лица; широкоплечий шумный и грубоватый Хвал из Маховиц; белокурый бородатый Брженек Швиговский; сдержанный и спокойный, с проседью в темных волосах, усах и курчавой бороде Збынек из Бухова и, наконец, сам Ян Жижка, еще не остывший от споров, уверенно шагавший рядом со своим любимцем - Яном Рогачем, который с улыбкой на открытом, прямодушном лице глядел на словно вылитую из железа фигуру Яна Жижки.
Все разошлись, кроме Жижки, Брженка Швиговского и Яна Рогача. Когда дверь закрылась, Ян Жижка, снимая на ходу нагар со свечей, вернулся в комнату и позвал Штепана:
- Сынок, изготовь на утро объявление к жителям Пльзеня о том, что такие-то и такие-то заговорщики схвачены и брошены в темницу. В случае если вспыхнет в городе малейшее волнение или если кто-нибудь попытается бежать из города к Сигизмунду или в ландфрид - все заговорщики будут тотчас обезглавлены... Напишешь - покажи брату Брженку. А ты, брат, - повернулся он к Брженку, - пошли глашатаев объявить на всех рынках и площадях. - Ян Жижка устало опустился на скамью. - Ты тоже садись, - обратился он к Штепану, - мне надо еще сказать тебе самое главное.
Когда Штепан сел, воевода с горечью произнес:
- Нам нужен оплот... Но где мы его найдем? Прагу сделать им не удалось. Брат Вацлав уговорил меня, что Пльзень можно сделать нашей опорой. Но надо выгнать сначала чуть ли не половину жителей, чтобы город стал нашим. Да и для обороны Пльзеня надо в десять раз больше сил, чем есть у нас.
Ян Жижка положил локти на стол и в раздумье стал крутить длинный ус.
Ян Рогач подошел к Штепану и шепотом спросил:
- Ратибора сегодня увидишь?
Штепан кивнул, не сводя глаз с Яна Жижки.
- Скажи ему, чтобы завтра был у меня - надо подумать о пушках.
Ян Жижка вздохнул и слегка ударил ладонью по столу:
- Что ж, попытаемся что-нибудь сделать вместе с братом Громадкой!.. Штепанек, ты бывал в Бехиньском краю?
- Я там странствовал с нашим покойным мистром Яном Гусом в дни его изгнания.
- Может, ты бывал в Сезимово-Усти под Лужницей?
- Бывал не раз. Неподалеку оттуда мистр Ян Гус скрывался - в Козьем замке.
- Рад слышать, что ты те места знаешь. Мы поручаем тебе очень важное дело. Хочу надеяться, что ты его выполнишь не хуже других. Короче: поедешь с одним человеком из Громадкиных друзей в Сезимово-Усти. Хорошенько осмотри там всё. Оттуда поедешь в горы к ушедшим еще с лета нашим братьям. Повезешь мое письмо к кнезу Ванчку и звонарю Громадке, Вместе с ними обдумай, как можно взять Сезимово-Усти. Если есть возможность, то пусть братья штурмуют его и займут.
