Сенсор обернул перекошенное злобой лицо:

– Ну, вот и поболтаете с ней об этом. Мы едем в больницу!

В столовую вошел Матвей. Электронный таймер на микроволновой печи показывал полночь. Полумрак комнаты разбавлял свет фонаря с веранды, проникавший в помещение сквозь не зашторенное окно. Лазарь сидел за столом и пил кофе, водрузив загипсованную ногу на стул.

– Будешь?

– Сиди, сам налью. – Матвей прошел к плите и пощупал чайник. – Пьешь холодный или давно сидишь?

– И то и другое.

Лазарь принял от Матвея новую чашку с кофе и посмотрел в окно. Мороз рисовал на стекле ледяные узоры, напоминавшие потертости от диска шлифовальной машинки. За окном свет фонаря выхватывал из мрака стайки мелких снежинок, кружащихся на ветру золотистым конфетти.

– Ее родной отец погиб, – Лазарь перевел взгляд на Матвея. – Был в рейсе – и не вернулся. Даже тела не нашли. Утонул. Никто не знает, как и почему. Ей тогда было меньше, чем Малому сейчас, – лет десять. На место родного пришел приемный. И тоже моряк, близкий друг отца. Не знаю, любила его мать или нет, но мужик в доме нужен. Особенно когда на плечах не лисье манто, а малолетняя дочка. Жизнь пошла дальше, а какая жизнь у моряка? Полгода в рейсе, полгода дома. А иногда и того меньше. Наверное, полюбить падчерицу он так и не смог. Не успел. Это как в спортзал ходить – если через месяц тренироваться, ничего на том месте, где должны быть бицепсы, не вырастет. Вот и у него не выросло…

Когда Янике исполнилось пятнадцать, мать забеременела. Счастья полные штаны, все готовились к пополнению. Да видно, не судьба. Тяжелые роды вышли, преждевременные. Ребенок умер, прихватив на тот свет и мать. Еще один удар по девочке. А у нашего моряка тогда жизнь круто повернулась – несовершеннолетняя падчерица осталась одна. Ничего не поделаешь, пришлось ему профессию свою маятниковую бросать. Думаю, с этого все и началось. Только представь: семью построить не удалось, карьера – псу под хвост, остался один, да еще с чужим ребенком на руках. Неродным ребенком. Калиму нужен был козел отпущения, и он стал искать его.

Дальше – хуже. С работой не клеилось. На судне он, конечно, важным человеком был – старший механик и все такое. Только на большой земле плевать все хотели, что он шарит в устройстве клинкетных дверей и умеет ремонтировать опреснитель воды. Пришлось заняться интеллектуальным трудом. Зимой – грузчиком на склад молочной продукции, летом – на стройку разнорабочим.

Матвей слушал собранно и сумрачно, попивая холодный кофе. Налетавший на холм ветер порывами бил в окно, заставляя золотистые конфетти бросаться врассыпную, точно стайки рыб, спугнутых хищником. Некоторые прилипали к стеклу и там таяли, присоединяясь к композиции морозного рисунка.

– С женщинами тоже не катило. Денег мало, работа ломовая, домой приползал на четвереньках и на майскую розу явно похож не был. И вот он понимает, что ему сорок пять, а в жизни – полный ноль. За полвека ничего не нажил – ни жены, ни детей, ни машины. Одна отдушина…

– …бухать, – опередил Матвей.

– Конечно, – кивнул Лазарь. – Многие поступили бы так же на его месте. Но нашему герою не повезло вдвойне. В его инсоне поселился Ведущий Игры.

Лазарь потянулся к плите за чайником. Матвей забрал у него опустевшую кружку и сам пошел наливать воду.

– И вот тебе картина маслом. Если позвать сюда Дару, она бы так ее расписала: никому не нужный, смердящий беспорточник с паперти с ушанкой для подаяний, а рядом подрастает и наливается, как яблочко, соблазнительная пигалица с попкой сердечком, которая одним своим видом насмехается над его закатом. Не попка – пигалица. Гумберт Гумберт[4] не устоял.

– Она не пигалица, – раздраженно буркнул Матвей.

В отличие от Лазаря, свои поражения он всегда принимал близко к сердцу. Не самая полезная черта для хирурга.

– Знаю. Но именно такой Калим видел ее в инсоне. Именно такой должен был увидеть ее ты.

Матвей заулыбался:

– О, вот мы и подошли к главной идее монолога. Даже не пытайся. Мы оба облажались, ладно? Оба!

– Ладно. Но ты первый. Сначала не разглядел в нем ненависти к падчерице и позволил ее изнасиловать…

– Пошел ты! – вспыхнул Матвей. – Он нажрался в дым, и дал выход своей похоти. Ты хоть раз бывал в инсоне пьяного?

Лазарь не обратил на него ни малейшего внимания:

– А потом дал ему ее убить!

С последним обвинением он немного перегнул. На самом деле к тому времени, как Яника решилась залезть в ванну и поработать бритвой над венами, Калим уже подчинялся Ведущему. Матвей не мог ничего изменить, хотя и пытался под нажимом совести исправить что-то с помощью Аймы. Но сейчас Лазарю было плевать на это. Его разбирала злость, и ее нужно было на ком-то сорвать.

– Она сама себя убила, тебе бы не знать, – горячился Матвей. – Уже забыл, как вытаскивал ее из кровавой бани? Только ты можешь спрыгнуть на батут, помнишь?

– А еще она сама себя изнасиловала. Если бы не я, ее бы вытаскивали оттуда не врачи, а менты. Чтобы потом запихнуть в мешок!

Разговор перешел на повышенные тона; в тишине ночного дома каждое слово звучало как крик. Наверху послышался шорох, потом щелчок дверного замка и шлепанье босых ног по дощатому полу.

Матвей затих и прислушался.

Лазарь поднял голову к потолку:

– Развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел обратно в комнату.

Звук шагов моментально стих.

– Малой, я непонятно выразился? Брысь отсюда!

– Откуда взял, что это я? – после паузы обнаружил себя Марс.

– Девочки надели бы тапочки, а у Сенсора нога тяжелее. Доволен?

Мальчишка помедлил немного, потом не удержался:

– Вы чо там грызетесь?

– Не суй нос в чужие дела, пока не прищемили! – рявкнул Матвей.

Внятно выговорив «уроды», Марс вернулся в комнату. Когда дверь за ним захлопнулась, Матвей отставил пустую кружку и встал.

– Ладно, все с тобой ясно. Я спать.

– Сядь.

– Поуказывай мне.

– Пожалуйста.

Немного подумав, Матвей неохотно присел на край стола. Чтобы видеть его лицо, Лазарю пришлось стащить больную ногу со стула и повернуться. Острая боль пронзила кости от голени до бедра, когда гипс гулко бухнул об пол.

– Твоя правда – мы оба облажались, – признал Лазарь. – Если бы не играли друг с другом в молчанку, уже давно сложили бы два и два.

– Сложили, – согласился Матвей, а потом сделал нечто такое, чего никогда не делал перед сном, – вынул из трико пачку сигарет, вытряс одну и закурил. Затянулся полной грудью, выдохнул и сказал очень серьезно: – Для нее теперь каждый мужик как та горилла.

– Не мужик, а особь мужского пола. Причиндалы под плавками еще не делают тебя мужчиной. Она должна это понять.

Лазарь неловко поднялся, придерживаясь за край стола, и потянулся за костылями. Повис на них, сделал несколько неуверенных шагов и остановился напротив Матвея.

– И еще кое-что, что я собираюсь ей объяснить.

– Слушай, – снисходительно начал Матвей, – если ты запал на девчонку, то так и скажи. Ее неделю как выписали, а ты все ездишь к ней. Зачем? Занимаетесь психотерапией на дому? Ты на себя глянь только! Тоже мне, доктор Курпатов на костылях. Еле ползаешь, калека долбаный.

Лазарь едва сдержал улыбку – оскорбительные замечания Матвея могли быть очень забавными.

– Неплохо, но мимо. Амур здесь ни при чем. Все объясняется проще.

– Да ну?

– Ну да. – Лазарь устроил костыли поудобней под мышками. – Дело в том, что Яника – одна из нас. Она Эмпат.

От удивления Матвей раскрыл рот. Горящая сигарета выскользнула из губ, прокатилась по колену и шлепнулась на пол.

– Ты сдурел… – пробормотал он. – Нет, тебе там окончательно отбили мозги.

Лазарь перенес вес тела на костыли и раздавил тлеющий окурок загипсованной ступней.

– Я понял это, когда вытаскивал ее из ванны. Как только притронулся.