Лазарь собрался ответить ей, но в последний момент был остановлен внутренним правдолюбом. Она права – что бы он сейчас ни сказал, прозвучит глупо. А потому лучше промолчать.

– Янику изнасиловали, но из-за некомпетентности во всех этих «женских уловках», она купила совсем не то, что нужно. «Ригевидон» не прерывает нежелательную беременность, а предупреждает ее. Но она не знала этого и побежала покупать первое, что запомнила из разговоров с подружками. Следовательно, возникла срочная необходимость. Изнасилование – самое логичное объяснение. Итак, все становится на свои места. – Лазарь обвел рукой схему. – Она изгой в этом мире. Отверженная для себя самой, она не достойна ни людей, ни отца, ни даже этого белобрысого хмыренка. Открыв ему правду, она находит для себя лишнее подтверждение – в стане нормальных людей ей места нет.

Лазарь умолк, как никогда остро ощущая свою беспомощность. Девчонка должна попасть в лагерь. Все что ей нужно – просто захотеть. Она – хозяин инсона, его демиург, альфа и омега. Лагерь – всего-навсего барьер, воздвигнутый ее могуществом. Барьер, который способна преодолеть только она сама. Но как убедить или вынудить ее, если неясно, какие привести аргументы? А главное, чем их подкрепить? Без доказательств она не сдвинется с места, а если упрется – ничто в мире инсона уже не сможет ее сдвинуть.

Лазарь упер указательный палец в верхнюю точку дуги, нарисованной Дарой, и провел им до нижней. Что-то не так было во взаимосвязи между лагерем и отчимом, что-то подозрительное ощущалось в этих взаимоисключающих параграфах. Последний кусочек пазла прятался именно тут, в этом противоречии. Точнее, его спрятал туда Ведущий Игры, как золотой ключик от каморки папы Карло.

– А что, если это он? – протянул Лазарь, зачарованно уставившись в палец.

– Кто – он? – спросил Сенс.

Лазарь обернулся, не отнимая пальца от мольберта:

– Калим. Что, если Калим пытался уберечь ее от себя? И теперь не может простить за то, что она осталась в квартире, когда он велел бежать…

«Хрясь-хрясь-хрясь» – дерево падает на дерево.

– Стой-стой! – Сенсор весь подобрался. – Намекаешь, что ее изнасиловал собственный отец?

– Отчим.

– Неважно! Это нереально, Лазарь. Девчонку изнасиловал сосед – тот, кто укусил ее в инсоне. Два дня назад Дара смотрела на Калима глазами Яники, как я сейчас смотрю на тебя. Допустим, ты прав, допустим. В таком случае Дара должна была увидеть гориллу, которая чуть не порешила тебя в первый же день, правильно? Так вот, она не увидела! Калим выглядел абсолютно нормально.

– Валуев – это нормально? – попытался пошутить Лазарь.

– Конечно, не Ален Делон, но до прокаженных даже ему далеко. Дружище, если ее изнасиловали, это был кто-то другой. Яника не видит в нем зверя. Не ви-дит!

Тут Сенс, конечно, прав.

Лазарь надолго ушел в себя, чувствуя, как замедляется лесоповал. Чтобы не допустить его полной остановки, он окинул взглядом гостиную в поисках новых идей. На глаза ему попался Марс. Мальчишка пытался изображать сосредоточенную задумчивость, но его выдавали чуть приподнятые уголки губ.

Лазарь смотрел на него долго, очень долго. До тех пор, пока Марс не почувствовал на себе его взгляд и не уткнулся носом в ковер. Потом набрался храбрости и снова поднял глаза на Лазаря. Казалось, в эту минуту парень и любил, и ненавидел его. Любил за то, что Лазарь вступился за него перед Дарой, и ненавидел, потому что не понимал, зачем ему это понадобилось. Заметив, что Лазарь изучает его, он заподозрил самое худшее.

А Лазарь тем временем пытался представить, каково сейчас мальчишке, и воображение тут же включилось в работу. На него накатило неприятное двойственное чувство. Так чувствует себя каждый, кто хотя бы раз не спал всю ночь, дожидаясь домой пьяного отца. Когда глаза бы не видели, если бы не были так рады.

– Она не видит, потому что не хочет видеть, – медленно проговорил Лазарь. – Думаю, после смерти жены Калим частенько душит зеленого змия. Знаете, у каждого пьяницы есть одно качество, за которое его неизменно любят дети, – иногда он бывает трезв.

Проговаривая все это, Лазарь не отрывал глаз от Марса, и тот принял все на свой счет. Улыбочка увяла, как водолюбивое растение в пустыне, на конопатое лицо набежали тучи.

– Квартира четырнадцать… – подключилась к разговору Дара. При виде потухшей физиономии Марса до нее тоже стало доходить. – Там никто не живет. И мы решили, что сосед – это плод ее галлюцинации. Мы подумали, что в квартире прячется ее болезнь. А на самом деле там пряталась…

– Чужая болезнь, – сказал Лазарь. – Вот что там было. Дело не в квартире – дело в тамбуре.

– В тамбуре? – переспросил Сенсор и тоже посмотрел на Марса. Раз уж все видят в нем ответ, который никак до него не дойдет, то, может, стоит приглядеться?

Теперь на мальчишку было больно смотреть. Под пристальными взглядами друзей парень совсем сник. Он явно не знал, куда себя деть, – глаза бегали из стороны в сторону, пальцы безостановочно теребили отвороты полосатой рубашки. Скорее всего, он не понимал и половины из того, что здесь говорилось, но от него и не требовалось этого. Как и все дети, он обладал врожденным даром интуитивно улавливать общее настроение происходящего, чувствовать его инсоном, а не умом. И то, что он сейчас ощущал, определенно не входило в список того, что Лазарь хотел бы опробовать на себе.

– Не в самом тамбуре. За ним. За дверью. Там, откуда приходит чудовище.

Калим никогда не напивался дома, но мог в любой момент заявиться «на рогах». А мог и не заявиться – тут уж как повезет. Лазарь снова включил воображение. Вот она ждет отчима вечером дома, час за часом. Вечер переходит в ночь, а его все нет. Она хочет спать, но боится уснуть. Ждет, прислушивается к каждому звуку на лестнице. Не стукнет ли дверь, не шаркнет ли нога? Вот грохнули дверцы лифта – и сердце в пятки. Нет, не он… Вот снова. Закружился в замочной скважине ключ. Сердце остановилось, притихло. Да – это он. Но кто – он? Какой из двух?

И так день ото дня. Пытка, к которой невозможно привыкнуть.

Наконец и до Сенсора дошло.

– Хочешь сказать, он напился… пришел и… и…

Лазарь еще раз посмотрел на Марса. Парень выглядел хуже некуда. Изумление, страх, стыд – все это изобразилось у него на лице, как если бы речь шла о нем.

– Да, – кивнул он. – Вспомни их приятную беседу перед «Гризли». В инсоне Яники подлинным Калимом был сосед. Он был соседом и был отцом. Знаешь, в драке с самим собой ты всегда обречен на поражение. Он боролся – и проиграл. Думаю, наяву он пытался сдержаться, возможно, гнал ее от себя… Но она не ушла. Понадеялась на его силу. И поплатилась… И если ты все еще сомневаешься, то давай спросим Дару. Знакомого в инсоне встретить нельзя, если ты не познакомился с ним там же, так?

Сенсор изогнул бровь:

– К чему этот каламбур?

– Валуев, Сенс! Калим показался Даре странно знакомым – мне тоже. Вот только похож он не на Валуева, а на нашего старого знакомца. Соседа, который преследует Янику, как легавая. Как зверь.

«Хрясь-хрясь-хрясь» – лесоповал с новой силой набирал обороты. Дерево валило дерево по принципу домино, открывая Лазарю все больше закономерностей, причем каждая новая порождала сверхновую.

– Все это косвенно, – отмахнулся Сенсор. – Отец в лагере. Ладно, допустим, Яника не видит в нем зверя. Но ты-то видел. Дара видела. Если настоящий Калим – тварь из соседней квартиры, то кто тогда раздает команды в лагере?

Сенс так самозабвенно выпрыгивал из штанов, стараясь развенчать чудовищную правду, что Лазарь понял – в дело вступила подсознательная защитная реакция. Сейчас он всеми силами старается минимизировать урон, нанесенный общему делу невнимательностью в аптеке, не отдавая себе отчета, что делает только хуже. Стоит ему узнать об этом, как он прикусит язык, надает себе пощечин, а то и придумает епитимью пострашнее. В другой раз Лазарь непременно надавил бы ему на совесть, лишь бы тот поскорее заткнулся – и он непременно бы заткнулся, – но не сейчас. Сейчас Лазарь и сам толком не знал, куда выведет его лесоповал, а упорное нежелание Сенса примириться с истиной подавало наводящие вопросы. Они-то и валили лес.