— Ты просто переутомился, сынок, — ласково сказал отец. — Пойдём домой, приведёшь свои мысли в порядок, потом поговорим…

— Потом уже не настанет! — голос мой против воли сорвался на крик.

Люди вокруг, словно единый организм, сдвинулись плотнее. Я отпрыгнул назад и сдернул с плеча тубус. Слетела с рукояти обёрточная бумага, через мгновение по лезвию побежали солнечные зайчики.

— Не подходите!

Все замерли, в воздухе повисла тишина. На меня смотрело множество глаз, и ни в одной паре не отражались ни страх, ни удивление, ни единой эмоции. Словно и нет перед ними сумасшедшего с опасным оружием. Им нечего было мне сказать, и самое ужасное, что я, как никогда чётко, осознал: у меня тоже нет для них нужных слов. Есть слова для того, чтобы обманывать себя, есть такие, что помогут оправдаться, а вот для этих людей слов нет. Здесь они — норма, а я урод. Моя правда для них — гнусная ложь. Я родился здесь, рос, ничем не отличаясь от других, а теперь я для них настолько инородное тело, что они даже не знают, как на меня реагировать, только толкает их ко мне что‑то вроде инстинкта.

Толпа снова сдвинулась.

— Не подходите! Или умрёте!

Рукоять меча вздрогнула, вибрация прошла по руке, добравшись до кости. Люди снова замерли, множество взглядов сошлось на празднично сверкающем лезвии.

— Что тут происходит? — раздался из‑за спин строгий мамин голос. — Пропустите меня!

При этих словах меня самого словно полоснули, то ли ножом, то ли самым остро заточенным отчаяньем. Она протиснулась вперёд и посмотрела взглядом, которому невозможно сопротивляться.

— Всё будет хорошо, — искренне сказала она, и я понял, что проиграл.

— Просто у парня нервный срыв, — добавил отец.

— Мы позаботимся о тебе, — пообещала Ирен.

— Не подходите! — закричал я, но множество рук протянулось ко мне, как спрут. Сзади схватили за локти и прижали руки к туловищу. Меч выдернули из рук, множество голосов одновременно заговорили, словно гипнотизируя. Перед глазами всё поплыло, я не сразу сообразил, что мое тело теперь в горизонтальном положении, поддерживаемое на весу. Как бревно в реке, я поплыл над головами.

В странном онемении, с пустой, без единой мысли, головой, я всё же понял куда меня несут. Это здание было совсем недалеко, с другой стороны площади.

— Мы ему поможем, — неожиданно отчётливо сказал где‑то рядом Антон и яркий солнечный день сменился полумраком неосвещённого коридора.

Справа и слева поплыли двери, точнее — их верхние части. Становилось всё темнее, так что, когда один из проёмов открылся и проглотил меня и несущих, разобрать что‑либо было уже непросто. В комнате включили свет — я лежал на столе, ко мне склонились два лица. Антон и Бергер. Последнего я вроде тоже по имени знал. Кристоф, кажется. Как же давно мы познакомились… Или просто слишком много событий вместилось в короткий отрезок времени? Главное сейчас, что теперь они меня поймали. Не знаю уж как, видимо в части эмоциональных привязанностей я так и остался уязвимым. В общем‑то я и не жалею об этом. Страшно представить, что я бы натворил, будь всё по — другому.

— Мы тебя сделаем лучше прежнего, — миролюбиво пообещал Антон.

Бергер одобрительно кивнул. Понимают ли они, что сейчас делают? Кто они — безвольные марионетки, в которых проснулась аварийная программа, или же действуют по собственному, вполне осмысленному плану? Впрочем, о чем это я? Я же сам видел ту часть города, которая приводит в движение этих кукол. Сломают её — здесь всё остановится. Так чего же я лежу на столе и притворяюсь такой же куклой? Глаза мои враз прозрели и взгляд, упёршийся в потолок, вместо белой поверхности увидел словно бы стекло, за которым растёкся плотный туман. Две фигуры, прижавшиеся к прозрачной мембране, смотрели вниз, на меня. Их отрешенные, равнодушные лица словно говорили — всё что здесь происходит уже не имеет никакого значения, всё предрешено. Но, тем не менее, они ждали. Смотрели, что вылупится из кокона, в который я залез, как гусеница и никак не могу переродится.

Бергер наклонился надо мной и что‑то сказал. Его широкое лицо в маленьких шрамах заслонило от меня двух единственных людей, что я знал за свою жизнь. Они мне не нравились, они были циничны и жестоки, но то, что других в моей жизни не было, говорило скорее о том, что по — настоящему я жил совсем немного. Наконец‑то я понял, что чувствовал призрак и что он мне хотел сказать.

Я поднял руки, как будто и не было никакого паралича и вдавил большие пальцы в глазницы Кристофа. Он закричал и с грохотом опрокинулся назад. Я сел и с изумлением обнаружил лежащий в ногах меч. Какая беспечность! Мои хозяева так и не поверили, что я могу быть больше, чем просто живая кукла. Наверное, меч мне и не нужен теперь, но с ним наверняка будет проще. Чуть тёплая рукоять легла в ладонь и отозвалась приятной дрожью. Предостерегающе вскрикнул обернувшийся Антон. Вскочил Бергер, невероятно, но над кровавыми потёками сверкали целые глаза. Он с ошеломляющей скоростью ударил меня в грудь, выбив дыхание, ломая рёбра. Меня отбросило на стол, но дрожь уже побежала по руке, взмах и меч медленно, будто через смолу, а не воздух, полетел вверх. Вот на его лезвии отразился свет лампы, лениво пополз от гарды к острию, сверкнул в глаза отражённым лучом… В следующий миг меч воткнулся в прозрачную мембрану и по ней во все стороны побежали трещины. Ещё через мгновение она с протяжным звоном превратилась во множество мелких осколков.

Вот так я и остался один. К счастью, когда в городе «выключили свет», то погас он и для меня. К ещё большему счастью, произошло это практически мгновенно. Не знаю, что случилось в этот момент с остальными, и боюсь даже задумываться об этом. Впрочем, я не знаю и что со мной тогда случилось. Скорее всего, если бы меня не вытащили оттуда, так и лежал бы в отключке где‑то в темноте, во внутренностях гигантского механизма. Или не лежал, а вовсе исчез, я ведь даже приблизительно не могу представить сущность этого процесса. Тело моё материально, его можно пощупать, если возникли какие‑то сомнения, по идее оно не должно куда‑либо исчезнуть, если только не исчез весь мир, в котором оно существовало. А как на счёт сознания или того, что называют душой? Если и произошли во мне какие‑то изменения, я их не заметил — слишком многое закрутилось внутри в тугой узел и пытаясь распутаться, грозило разорвать моё я на куски.

Вокруг меня не было ничего, кроме холодного песчаного грунта под задом и плотного тумана, навалившегося со всех сторон. Ни звуков, ни запахов — такое ощущение, что я в абсолютно стерильном мире. Кажется, я не раз видел его в историях Дэнила и Чеслава.

Сквозь белесую мглу проступили две тени. Причём именно проступили, а не приблизились — не издав ни единого шороха, не сделав даже небольшого движения. Застыли на границе видимости, словно статуи.

— И что теперь? — спросил я.

— О смотри — разговаривает! — удивлённо воскликнул Дэнил, кажется он стоял слева. — А ты говорил, что он станет как овощ.

— Я говорил, что шансы — пятьдесят на пятьдесят, — возразил Чеслав. — Либо станет, либо не станет.

— Вот почему ты в прогнозах никогда не ошибаешься, — съязвил Дэнил. — Потому что они у тебя все такие.

— Главное, что работают.

— Так что теперь? — повторил я. — Вы уничтожили мой мир, надеюсь вы счастливы?

— Чувство глубокого удовлетворения присутствует! — признал Дэнил. — Только не от самого уничтожения. Это лишь первый шаг к тому, чтобы построить правильный мир, настоящий. Ты же сам видел, как легко система сделала из твоих родственников и друзей безмозглых болванчиков. У тебя что, нет желания исправить их и жить с настоящими людьми?

— Разве они не исчезли?

— Система, что создала их и тебя — не сломана, — вставил Чеслав. — Мы только выключили её. Несколько варварским способом…

— Зато крайне эффективным! — парировал Дэнил.

— … но при этом ничего не сломали. Так что всегда есть возможность всё вернуть.