— Просто я не понимаю, зачем тебе наши отношения…

Я выдохнул, надеюсь, незаметно. Всё‑таки подготовку я провел в правильном направлении. Дальше стало проще — когда ясно видишь цель, попасть в нее намного легче. Заготовленные слова потекли из меня почти без участия в этом процессе головного мозга. Он был тут скорее помехой. Вишенкой на сладком пироге моей речи стало приглашение на домашний ужин и знакомство с моими родителями. Ирен растаяла — она, как приличная девушка, ждала именно серьёзных отношений. Я даже несколько возгордился, получив огромную дозу облучения заботой и вниманием. А что? Парень я действительно хоть куда, приятен снаружи и внутренним миром не обделён, с престижной работой, из уважаемой семьи… Правда некстати из глубин памяти вылезла старая мысль о том, что Ирен лишь передатчик моего генетического материала в следующее поколение, что смазало всю радость, но я хоть и с трудом, отогнал эту мысль. В конце концов, я ведь не политик, зачем мне думать такими категориями. Винить наших предков, что они таким хитрым способом обеспечили выживание города тоже глупо, но у меня, как у любого двадцатичетырехлетнего парня совсем другие приоритеты. Красивая, умная, воспитанная — вот что важно. А та мысль, без сомнения была вредной, глупой и несвоевременной.

Ужин прошел ещё лучше. Родителям моя девушка понравилась даже больше чем мне. С некоторой обидой я понял, что они не ждали от меня на этом фронте настолько рассудительных и взрослых решений. Впрочем, бог с ними, с обидами, я действительно в некоторых случаях действовал несколько незрело. Теперь приходилось исправляться.

После ужина я проводил Ирен до дома, слава богу, с её родителями я уже был знаком и, как‑то так вышло, остался на ночь. Передавать генетический материал.

Следующие несколько дней прошли по старой, накатанной колее. Я немного поковырялся в диссертации, там остались только мелкие недочеты. Разгрёб наметившийся завал на работе. Просмотрел истории небольшой партии очень древней керамики. Как всегда, истории были эталонно блеклыми и скучными. На выходные мы с друзьями устроили пикник. Дома я почти не ночевал, но теперь родители смотрели на это благосклонно. Встать внутрь фиолетового или сиреневого круга мне уже почти не хотелось. Есть город, а есть Пустошь. Я и до этого знал, что там, за городом, всякое бывает. Если бы город мог помочь, разве кто‑то из нас не откликнулся на призыв о помощи? Вот только не оживить те миры, теперь они дом для уродов.

Я сходил в здание, принадлежащее таинственному сообществу, в которое меня едва не приняли. Только для того, чтобы рассказать, что увидел и сообщить, что на меня больше не стоит рассчитывать. Но там никого не было — все двери оказались заперты. Ну и ладно. Судя по тому, что ко мне никто не пришёл, им и самим это не сильно нужно. Конечно интересно узнать, каково жить после того, как тебе голову отрезали, но вряд ли Антон скажет правду.

Эндрю на моё объяснение, куда делся обрез, только махнул рукой. Столь простая и грубая конструкция в число его любимых не входила. «За вечер новый сделаю!» — самоуверенно заявил он. На вопрос, где Антон, только пожал плечами. Сказал, с едкой ухмылкой, что тот ему не докладывает.

Последний, с кем нужно было закончить дела, был Ференц. Дел, как таковых, не было — бумаги, какие надо, я ещё в прошлый раз подписал. Расследование закрыли. Да, мы узнали немало нового, но нужно ли это кому? По идее — нужно. Вот только я понимал, не знаю уж откуда, что такие истории видели и до меня. Может все поколения моей семьи. И те, кто принимает решения, всё прекрасно знают. Может когда‑то пытались что‑то исправить. Может сразу махнули рукой на то, что им не по силам, сконцентрировав усилия на том, что могут сделать. Может именно поэтому построены Приемники — собирать тех, кто достаточно близко.

Для меня это не сильно меняло дело. Я должен рассказать правду, пусть её знают без меня, и она никому не нужна. Пусть Давер запишет всё, что я видел или пошлёт куда подальше. Я позвонил в участок и попросил соединить с Ференцом. Дежурный замялся, что‑то невнятно пробурчал и соединил с кем‑то другим.

— Инспектор Симонте, — сообщил женский голос.

— Простите… — сказал я. — Тут ошибка. Мне нужно было к инспектору Даверу.

— Никакой ошибки. За него пока я. Инспектор Давер пропал.

Как такое могло случиться? Я пошел в здание тайного общества (название ужасно банальное и безвкусное, но лучшего я не придумал). Да, здесь снова никого не было. Словно вымерли. Я зашел в участок и попросил домашний адрес Давера.

Открыла мне невысокая брюнетка лет тридцати, самую малость, приятную такую малость полноватая. Если это жена Давера, подумал я, то у них серьёзная разница в возрасте. Лет десять, как минимум. Женщина была явно не в настроении принимать гостей, но я заговорил первым. Она меня не слушала, только кивала, ожидая, когда я заткнусь, чтобы сразу захлопнуть дверь. Я, повысив голос, сказал, что пришел помочь. Взгляд её сконцентрировался на мне.

— Кто вы? — спросила она.

Я терпеливо повторил.

— Библиотекарь? — тупо переспросила она.

— Я могу видеть истории. Вы понимаете о чём я? Смотрю информационно — биологические отпечатки.

Женщина кивнула.

— Я помогал Ференцу в последнем деле. Мы вернулись домой и всё было в порядке. А сегодня звоню в участок и узнаю, что он пропал. Когда это случилось?

Лицо женщины скривилось, я решил, что она сейчас расплачется, но надо отдать ей должное — выдержка у нее не хуже, чем у Давера.

— Позавчера. Он просто ушел на работу и не вернулся. У него так бывает, поэтому я не волновалась. Но на следующий день позвонили из участка, спросили, почему он не явился на работу. Теперь его ищут.

— Его вещи смотрели?

— Приходила женщина — инспектор.

— Можно я тоже взгляну? Я могу увидеть намного больше.

Женщина помедлила секунду, потом приглашающе махнула рукой. Пока она вела меня к кабинету Ференца, мы успели познакомиться. Её звали Валерия — красивое имя. Она действительно была женой Давера, а работала врачом — педиатром.

В кабинете стену справа полностью закрыл шкаф с книгами. У окна стоял огромный письменный стол с кипами бумаг. На левой стене висела картина — банальный пейзаж. Больше в кабинете не было ничего. Прямо скажем, обстановка спартанская. Сидящий за огромным столом Давер был наверно похож на интеллектуала — философа, безразличного к роскоши и удобствам.

Я прикасался к папкам, лежащим на столе, но они не отзывались. Только в одной сохранился отпечаток, но абсолютно бесполезный — шорохи и негромкие голоса в почти кромешной тьме. С разрешения Валерии, я сел за стол и залез в ящики. В первом опять были только бумаги, а во втором я нашел наконец более занимательные вещи. Во — первых, мой обрез с поясом, а во — вторых — маленький компас, такие вплавляют в рукоятки армейских ножей. Стекло его было исцарапанным, с одного края на корпусе большая зарубка, видимо его выковыривали другим ножом. Этот компас был явно не на своём месте, пыльный и зашарканный, среди чистых, аккуратных стопок бумаги. Словно его сюда кинули второпях. Или специально положили, чтоб в глаза бросился. Я сжал его в ладони.

Давер стоял где‑то в Пустоши. Вокруг до горизонта простёрлась бесплодная земля, только ветер гонял пыль вдоль дороги. Перед Давером сидели два человека. Дэнил прямо на земле, сложив ноги крест — накрест: Чеслав на большом куске выщербленного бетона.

— Как ты догадался? — спросил Дэнил.

— Я нашел Дэримона, кузнеца, — ответил Давер. — Он живет в городе, в одном уединённом месте.

— И он тебе рассказал, — констатировал Дэнил.

— Нет, — качнул головой Давер. — Он ничего не рассказал. Но по его намёкам, пусть невольным, сложить все части загадки было нетрудно.

— И чего ты пришёл? — спросил Дэнил.

— Я сам не знаю, — сказал после паузы Ференц. — Вообще‑то я думал, что вы меня сразу убьёте, без разговоров.