— А вы, значит, теперь всё под себя изменить хотите, а нас в зоопарк?

— Это очень грубая аналогия, но…

— Я тебе покажу настоящую грубость, — Дэнил ударил ногой Антона в лицо, потом ещё раз и ещё. Кровавая маска продолжала улыбаться.

Да, именно это я видел. Открыв глаза, я не удивился, увидев рядом Антона. Он с увлечением разглядывал древние черепки, которые я хранил дома.

— Пришел память стирать? — спросил я.

Антон, не глядя на меня, качнул головой:

— Нет, это уже не поможет. Ты, как Дэримон, снова всё почувствуешь. Хочешь забыть — постарайся сам.

— Так это правда? — я сам не знал, о чём спрашиваю, потому что не понял, чему в этой истории верить.

— Вроде того. — Антон пожал плечами. Положил черепок обратно в коробку и наконец посмотрел на меня.

— Он сказал, что мы твои марионетки, а ты — что ты и есть город, — тупо повторил я.

— Ага, — легко согласился Антон.

— Что это такие, как ты делали эксперименты над ним.

— И это верно. — Антон взял новый черепок и стал вертеть в пальцах. — Только это был не я. Я никого не убивал. Настоящие люди неинтересны. В них нет ничего особенного — серая масса, которая лишь жрёт да спит. Намного интересней самому притворяться ими. Можно сделать их умными, добрыми, трудолюбивыми. А чтобы стало ещё интересней — можно добавить некоторым особых способностей, таких, которых у настоящих людей никогда не было. Этих я особенно люблю — настоящие произведения искусства. Каждому нужно придумать что‑то оригинальное, создать легенду, откуда это взялось, приспособить особенность к потребностям социума, сделать обыденностью, которой никто не удивляется…

— А весь город — это ты.

— Ага.

— Ты понимаешь, что это звучит, как бред? — спросил я после паузы.

Антон кивнул:

— Если ты будешь считать меня сумасшедшим — это будет очень хорошим решением.

— Для кого?

— Для твоей психики.

Я яростно почесал затылок. От безумного количества частей головоломки мозги постепенно закипали.

— Что произошло, когда тебе отрезали голову?

— Небольшой кусочек меня умер. — Антон показал мне черепок. — Вот примерно такой.

— А что случилось после смерти с Дэримоном?

— Я восстановил его. Из резервной копии.

Я непроизвольно хмыкнул.

— Ничего смешного здесь нет, — сказал Антон. — Дэримон — уникальный экземпляр, одна из самых сложных моих работ. Он ушел из города больше двух тысяч лет назад, и если бы я заранее не позаботился на этот счёт, то одна из моих шедевральных работ просто сгинула бы в пустыне.

— Двух тысяч лет? — переспросил я. — Как это?

— Там он не старел. Как и ты, кстати, в тот короткий срок, что был в Пустоши. Вы — часть меня и в городе живёте по законам, имитирующим человеческую биологию. Но уходя из города, вы, можно сказать, остаётесь одни. Часть города, которая окукливается и законсервируется, пока не вернется домой.

Я помолчал, обдумывая услышанное.

— Странным образом, эта информация не вызывает у меня сильного отклика. Это из‑за её абсурдности или по другой причине?

— Я немного присматриваю за твоим эмоциональным фоном — доверительно сообщил Антон. — А то ты ненароком сделаешь какую‑нибудь глупость.

— Это я могу, — согласился я. — Значит у меня нет свободы?

— Ты часть меня, — сказал Антон. — Посмотри на свою руку.

Я посмотрел. Рука взяла черепок у Антона, подбросила, ловко поймала и вернула своему настоящему хозяину.

— Впечатляет, — сказал я напряженным голосом.

— Ты не волнуйся, — Антон посмотрел покровительственно. — Этот фокус только чтобы не затягивать твои расспросы. Я никогда не покушаюсь на свободу воли. Дэримон две тысячи лет жил в пустыне, и я ему не мешал.

Мои мысли перескочили на другую часть загадки.

— А для чего тебе наша «элита?»

— Людьми всегда руководили подонки, — серьёзно сказал Антон. — Мне хотелось реалистичности. На самом деле они только думают, что что‑то решают.

— И до куда тянется твоя власть? Рейдеры — это люди?

Антон отрицательно покачал головой.

— Массовка. Я даже не дал им возможность размножаться. Клепаю заготовки, по мере необходимости.

— А у нас, значит, в этом плане всё по — настоящему? — я не смог сдержать нервный смешок.

— С точки зрения биологии нет никаких отличий от «диких» людей.

— Диких… — как эхо повторил я. — А мы, значит, одомашненные. А куда вы диких деваете? Тех, что из колоний?

— Никто их не мучает, зря вы всё в чёрном свете пытаетесь представить, Валентин. Люди сами виноваты в том, что почти полностью вымерли. Они живут свой срок, во вполне комфортных условиях. Стерильные.

— Ну да, вполне разумная мера для домашних зверушек. Теперь понятно, почему Дэнил с Чеславом так легко всех убивают… — Я сделал паузу и, собравшись с духом, задал главный вопрос. — А кто ты на самом деле?

— Это будет трудно объяснить. И поверь, я не пытаюсь уйти от вопроса, на самом деле трудно. Скорее даже невозможно. Я — город, — Антон доверительно улыбнулся. — Это определение самое верное.

— Но есть и другие, — упрямо сказал я.

— Большая часть из них безнадёжно устарела. Они только уведут тебя от правильного понимания.

— И что мне теперь с этим делать?

— Жить нормальной счастливой жизнью, — Антон развёл руки в патетическом жесте. — Как все в моем городе!

Всё было, как всегда — люди шли или ехали с работы, солнце светило, и день по — прежнему идеально подходил для пикника. Друзья перехватили меня за квартал от дома, и поволокли за город. Я бы наверно не пошел, но Ирен уже была с ними, и наседала пуще других.

Мы вшестером разместились на одном из газончиков, специально устроенных для отдыха. Я увалился на траву, остальные решили повозиться с мячом. Я наблюдал за их беготнёй, и невольно улыбался чересчур громким победным крикам и излишне эмоциональным негодованиям. Через полчаса все набегались, девчонки расстелили коврик и достали еду из корзинок. Я переполз с травы поближе к друзьям и еде.

Томас и Виктор — мои армейские товарищи. Когда день за днём ходишь в караул с одними и теми же людьми, возникает чувство, куда более близкое чем простое товарищество, или даже дружба. Эти отношения очень похожи на связь между родственниками — ты знаешь человека так, как он сам себя не знает, и положительные его качества и отрицательные. Причём последние вызывают у тебя не справедливое негодование, а наоборот, или иронию, или даже умиление. Со временем эти чувства несколько бледнеют, но до конца уже наверно никогда не уйдут — старые армейские друзья перешли в разряд близкой родни.

Томас трудился инженером в конструкторском бюро — в его семье, как и в моей, это наследственная профессия. Он всегда был пухлым, даже армия не сделала его подтянутым, но при этом пользовался оглушительным успехом у девушек. Секрет был в умении, как он сам выражался, «сесть на уши». Томас легко и непринужденно мог запудрить мозги любой, самой неприступной красавице. Чем постоянно и занимался, превратив это во что‑то вроде спортивного состязания. Я ему, честно говоря, завидовал, хотя и не был «ботаником». И постоянно отпускал шуточки на счёт его ветрености. Тем удивительнее для всех стал факт, что он первый из нас женился. Жену его звали Аллой — бледная худая блондинка, почти без груди (что было ещё удивительнее в плане пристрастий Томаса), впрочем, довольно милая и смышлёная. Где она работала я плохо помнил: работала в каком‑то офисе — у меня отношение к ней было настороженное, замечая её преданно — восхищенные взгляды, бросаемые на Томаса, я почему‑то злился и хотел обвинить девушку в похищении большой части моей счастливой юности.

Виктор так и остался в армии, поступил после срочной службы в училище, получил звание лейтенанта и теперь командовал взводом таких же оболтусов, какими мы были лет пять — шесть назад. Девушка у него была новая, я её видел в первый раз. Вик познакомил меня с ней, и Кристина понравилась мне больше чем Алла. У нее тоже была врожденная способность, причём очень милая и идеально подходящая для девушки — Кристина работала детским психологом и положительно влияла даже на самых асоциальных детей. «У нас по материнской линии все с детьми возились» — сказала она и моё настроение вдруг резко испортилось.