— И что же тебе ясно?

— Они тебя изменили. С самых первых контактов с их отпечатками в тебе что‑то менялось: картина мира, логика, воспоминания. Понемногу, чтобы никто не заметил, а потом ты попал в их руки, и стал послушным орудием. Тебе твои действия кажутся естественными и единственно правильными, но на самом деле заложены в тебя, словно программа, и ведут к цели, для которой ты и предназначен.

— Хочешь сказать, что я псих?

— Тебе кажется, что твои доводы логичны, но попробуй сам их соотнести с реальностью.

— А тебе легко соотнести с реальностью то, что наш город четыре тысячи лет стоит среди выжженной пустыни, нетронутый апокалипсисом, хотя от остального мира не осталось и следа? То, что мы живём не зная бед, при том, что остальной мир заселён настоящими чудовищами.

— Таким он выглядит только в твоей голове.

— А как вот это выглядит в твоей? — Я сдёрнул с плеча тубус и вытащил меч. Острие описало плавный полукруг и уставилось в сторону Антона.

— Раритетная вещь, — сказал он хладнокровно. — Но что дальше? Ты зарубишь меня этим примитивным оружием и это станет свидетельством твоей правоты?

Честно говоря, я и сам не представлял, как действуют скрытые в нём функции. Не успел спросить, когда его мне давали. Что‑то вроде особого отпечатка внутри, если я правильно понимаю. Только его надо не смотреть, он здесь не в качестве истории, а как инструмент. Я, получается, всегда выступал во время «чтения» в роли пассивной стороны, отпечаток влиял на меня, а здесь нужно наоборот. И при этом не отключится от окружающего мира.

Не знаю, чего я ожидал, но контакт установился легко, сознание на мгновение померкло под натиском нахлынувших, почти не поддающихся осмыслению образов. То я шел по матово — чёрной поверхности, которая упруго прогибалась под ступнями и начинала засасывать ноги, если задержаться хоть на мгновение. То падал в абсолютной темноте, а то вокруг начиналась цветовая и звуковая какофония. В следующее мгновение я снова стоял на такой знакомой улице, а напротив снисходительно улыбался Антон. Механически я подумал о том, что город, каким я его вижу, это лишь сцена, заставленная фанерными декорациями и одним взмахом я могу разрубить их, выйти к Дэнилу с Чеславом. Меч тут же ожил, отозвался в ладони еле слышной вибрацией. Антон моментально изменился в лице и отскочил назад.

— Осторожно! — воскликнул он, даже не пытаясь скрыть страх.

— Кажется, в твоей голове возникли фантомы, сильно схожие с моими, — с издёвкой сказал я.

С лица Антона легко, как будто их и не было, стёрлись все эмоции. Он упёрся в меня напряжённым взглядом.

— Что? — растерянно спросил я, потом неожиданно для самого себя сообразил. — Хочешь снова мне память стереть?

— Кажется тебя сломали, — в голосе Антона проступили удивление и разочарование. — Долго чинить придётся.

Во мне волной поднялась злость.

— Сначала себя почини! — длинное, слегка изогнутое лезвие прочертило дугу, сверху вниз и слева направо. С необычайной лёгкостью, словно это действительно был фантом, оно прошло сквозь тело Антона.

Две неравные части плюхнулись на дорогу, разбрызгивая во все стороны кровь, внутренности вывалились на брусчатку, обдав тяжёлым, сырым духом. Я успел подумать, что меня сейчас, наверное, вырвет, или, того хуже, в обморок грохнусь. Но ничего не произошло.

Искать Давера теперь не было никакого смысла, и я отправился на работу. Отец — самая подходящая кандидатура для моих откровений. Первые пять минут я против воли оглядывался, ожидая, что вот — вот раздастся крик и за мной погонятся. Но, похоже, никто меня не видел. Я так легко стал убийцей и ещё легче ушел от ответственности. Впрочем, об этом рано… Но никаких угрызений совести не наблюдалось — и это страшило меня. С такой же лёгкостью я стрелял в мутантов на заброшенной станции, не считая их за людей. Кого тогда я сейчас собрался спасать, если сам уже не верю своим доводам?

К счастью, мои сомнения теперь не играли никакой роли. Дэнил и Чеслав уже проникли в город, хотя и не вышли на «сцену». Если я и мог на что‑то влиять, то это было до того, как я умер. Если быть до конца честным, я давно понял, что всё предрешено, а я лишь инструмент, просто принять это не мог. В конце концов, если бы я не умер, они сами могли меня порешить. Кстати, почему они этого не делали? Всё было бы для них гораздо проще, но я ведь «вспомнил» кусок непрожитой жизни, кода я отказался им помогать и Дэнил мне ничего не сделал. Жаль, уже нет возможности спросить.

Путь к библиотеке лежал через центр и только я вышел на площадь, как меня окликнули. Я обернулся — шагах в двадцати тесной группкой стояли мои друзья. Томас с Виктором, Алла с Кристиной и Ирен. Все они, как один, радостно замахали мне руками. Непринуждённые, словно ничего не случилось. Хотя, что это я говорю? Для них ничего и не случилось. Даже Ирен улыбается, значит для неё я никуда не исчезал.

Я так и стоял на месте, соображая, что делать, поэтому они подошли сами. С довольной ухмылкой Том хлопнул меня по плечу, я машинально пожал руку Виктору, Ирен поцеловала меня в щёку. Они что‑то говорили, но слова летели мимо моих ушей.

— Ребята, мне надо идти, — наконец выдавил я.

— Куда? Зачем? — Меня обступили ещё плотней.

Я дёрнулся, толкнул Тома, они немного отпрянули и замерли. Я огляделся — на меня смотрели все, кто находился на площади. В мою сторону, как по команде, обернулись сотни лиц. Где‑то хмурые и озабоченные, где‑то беззаботно — оживлённые, но все одинаково внимательные.

— Мне сейчас надо идти, — быстро выговорил я, — но потом я вам всё объясню. Вам, наверное, трудно будет мне поверить, я и сам хотел, чтобы всё было по — другому…

— Конечно — конечно, — мягко сказала Ирен и тронула кончиками пальцев мой локоть. — Ты просто скажи, чем мы можем тебе помочь.

Я перевел дыхание и с некоторым облегчением продолжил:

— Не знаю, как долго меня не было по вашим ощущениям, но я основательно попутешествовал по Пустоши. Там много чего есть, о чём и представления не имеем… Я вам всё обязательно расскажу, но сейчас мне надо к отцу…

— Так вон же он! — радостно сказала Алла и помахала рукой кому‑то за моей спиной.

Я быстро обернулся. В двадцати шагах от нас и вправду был отец, быстрыми шагами сокращавший это расстояние.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросил я, обуреваемый подозрениями.

— Мне сказали — у тебя неприятности, — хмуро бросил отец.

— Кто сказал?

— Не важно, — отмахнулся отец. — Давай, лучше, рассказывай.

Но я успел заметить мелькнувшее среди зевак широкое лицо с коротким ёжиком рыжих волос. Я своими глазами видел, как ему снесли полголовы и в другой раз бы подумал, что обознался, но не сегодня.

— Кажется там Бергер, — вполголоса сообщил я.

Отец даже не моргнул. Люди вокруг медленно приближались к нашей группе, словно их тянуло к этому месту. Кто‑то сдвинулся в толпе, и я увидел Антона. Рядом с ним стоял Давер, такой же невозмутимый. Я мазнул взглядом по беспристрастным лицам и всё понял. Точнее — не смог больше себя обманывать. Что я им сейчас должен сказать? Что они — не люди? Что они должны разрушить свой город, всё, что составляет уклад привычной им жизни, ради сумасшедших историй из мест, которые для них существуют только в сказках и анекдотах? В их глазах был приговор моим надеждам.

— Вот значит, что чувствуешь, когда остаёшься один, — сказал я в пространство, уверенный, что те, кому это предназначалось меня услышат.

— Ты не один, — ответил отец, видимо решивший, что я обращаюсь к нему. — Так что ты мне хотел сказать?

— Помнишь старую историю о том, как один человек увел весь свой народ в поисках страны, в которой они станут свободными?

Отец кивнул:

— Конечно. Но причём тут религия?

— Если ты мне веришь, если я здесь не разговариваю с программой, поселившейся в сотнях живых трупов — пойдём со мной. Я не смогу доказать тебе что‑то словами, всем вам доказать, но если вы мне поверите…