В окружающем мире что‑то неуловимо изменилось. На вид он был вроде тем же, что и раньше, но его однородность нарушилась. Тьма проявилась микроскопической и бесконечно далёкой точкой. Я могу туда идти, поняло безымянное сознание. В ту сторону можно двигаться. Усилие — и тьма приблизилась, заполнив собой весь объем пространства. Белый туман остался позади, потом исчез совсем. Сознание увидело на поверхности темноты свое отражение и прежняя память вернулась.

Очнувшись, я сполз с одеяла и снова отключился. Не знаю, сколько прошло времени до того момента как я снова пришел в себя, очевидно не меньше нескольких часов, потому что в желудке ощутимо сосало. Я перевернулся на другой бок и снова закрыл глаза. Ничего больше не хотелось, ни замка, ни правды, ни правосудия или каких‑то других красивых слов, в которые можно вложить такой смысл, что будешь чувствовать себя умным, хорошим и вообще положительным. Все это было невыносимо, нечеловечески омерзительно и страшно. Все эти каждодневные походы на работу, в костюме с галстуком, все вечеринки, праздники, хобби и прочая каждодневная хрень. Сидим в своем городе. «Последний оплот цивилизации». А где‑то…

Потом в голову пришла новая мысль, и я резко сел. Почему они убивают рейдеров? Одно дело, если бы это были те черноголовые или непонятные невидимые экспериментаторы, но причем здесь рейдеры? Им‑то за что мстить? Или это не месть? Все‑таки я узнал только начало историй этой парочки. Может их воспитала… э — м-м… та тьма? Сделала своими слепыми орудиями?

Но колонистов они не убивали. И кстати, они ведь знают, как порталами пользоваться, они легко могли попасть в город и устроить там резню похлеще, чем в Приемниках. Странная и бессмысленная избирательность. И вряд ли я ее пойму. Для этого, наверное, надо самому пройти через все ужасы, что я увидел. Может, их логика не понятна, потому что они сумасшедшие? В предыдущих историях они вели себя вполне адекватно. Хотя, это как посмотреть. Убивали одних людей, и при этом вели с другими вполне светскую, доброжелательную беседу. Нормой это не назовешь. Сейчас понятно только одно — слишком много неизвестных, по этим историям ничего не определить. Нужны новые вещи.

Я встал и посмотрел в коридор, ведущий куда‑то вглубь здания. Возможно, я найду там новые истории, а может что‑то пострашней и, самое главное, материальней. Сначала расскажу о том, что увидел. Я поднял рюкзак и вышел в центр купола. Зажмурил глаза и представил сиреневый круг из знаков, к которому ведут ступени, что за дверью под лестницей нашего архива. По телу пробежала неприятная судорога, в желудок опять положили кусок льда. Подняв веки, я с некоторым облегчением увидел знакомое свечение под ногами. Комнату оно практически не освещало, поэтому пришлось доставать из рюкзака фонарь. Дальше пошло по накатанной. Замки легко открывались отверткой, без шума и серьезных усилий. В холле теперь стоял не сумрак, а беспросветная тьма. На ощупь пробравшись к входной двери, я подергал за ручку, лишь после этого спросив себя, что же я делаю. На улице ночь, все закрыто, тут хоть задергайся. Правда у меня есть ключи от кабинетов. Можно открыть там окно, спрыгнуть со второго этажа — не самая большая трудность. Вот только куда потом? Домой среди ночи ломится? Как бы у матери после этого инфаркта не случилось. А уж как мне придется объяснять свое поведение… Нет уж, лучше в кабинете переночевать. Тем более у меня и еда в рюкзаке есть, и туалетные принадлежности. Не пропаду. Я поднялся по лестнице и открыл ту комнату, что привык считать своим кабинетом. У стены стоит узкий диван, к столу приткнута пара кресел с вычурными резными спинками и подлокотниками. Вполне достаточно, чтобы с комфортом провести остаток ночи. Умывшись и поужинав, я увалился на диван. Сон пришел не сразу, то ли я успел выспаться днем, после того как посмотрел историю, хотя то был не сон, а скорее беспамятство, то ли мне просто было страшно. Вообще‑то страх перед историями — это абсурд, но вот если видения вернутся во сне… Из головы не шла картина большого помещения, с сотнями детских тел на полу. Они убили себя, чтобы не достаться этим… экспериментаторам. Невообразимое мужество для детей, ведь самым старшим не было и десяти лет.

Вот так погиб очередной осколок человеческой империи, кто знает, может мы будем следующими? С этими тяжелыми мыслями я и уснул уже под утро.

Спать на диване, при всей его мягкости оказалось не так приятно, как на родной кровати. К утру тело затекло, а левую ногу пришлось разминать, прежде чем по затекшим пальцам забегали противные мурашки и закололо сотнями мелких иголок. Умывшись, я осторожно заглянул в холл. Охранник уже сидел с газетой на своем посту. Вот он удивится, если пройти сейчас мимо него на улицу! Ладно, не будем искушать судьбу. Я вернулся в кабинет и открыл окно. Насчет того, что выбраться отсюда не очень сложно, я, конечно, погорячился, от подоконника до земли больше четырех метров, пришлось поерзать животом по сливу, держась руками за раму окна. Наконец руки выпрямились, нужно было разжать ладони, но стало вдруг страшно. Отсюда земля совсем не видна, если спрыгнуть на какую‑нибудь неровность, точно сломаешь ноги. Перед глазами встал мальчик, спокойно воткнувший себе в грудь нож, и мне стало стыдно. Руки сами разжались, упав, я больно ударился коленом, но показать это стало вдруг зазорно, я выпрямился и пошел к пристройке, где оставил велосипед.

Горожане уже успели разъехаться по рабочим местам, по улицам города только кое — где расхаживали дворники, выискивающие оброненный мусор. Я поехал к инспектору, но на полпути остановился. Что я ему скажу? Его история Чеслава и орда черноголовых в ней не впечатлила, что эта изменит? Это нельзя рассказать, это можно только почувствовать. А логика в данном случае на его стороне — никто никогда не видел ни черноголовых, ни тем более черных замерзших миров. А вот когда он спросит, где я видел эту историю, что мне ответить? Немного подумав, я повернул к библиотеке.

Отец рылся в картотеке, обложившись вытащенными ящиками с карточками. Услышав шум, он на миг поднял глаза и снова вернулся к работе.

— Вернулся? Или приключения продолжаются?

Мне показалось или в его голосе недовольство? Кто, интересно меня втянул в это? Но сейчас не время для выяснения отношений.

— Отец, мне нужно с тобой поговорить.

— Говори, — ответил тот, не поднимая головы.

— Я увидел то, что, наверное, лучше не видеть.

Отец отложил карточку и внимательно посмотрел на меня. Я коротко пересказал историю Дэнила, а заодно и Чеслава. Отец встал и, махнув рукой, пошел в свой кабинет. Заперев дверь, он уселся за стол, вытащил из ящика вытянутую бутылку с незнакомой наклейкой и два округлых бокала на тонких ножках. Темная жидкость заструилась в них из тонкого горлышка. Я вопросительно поглядел на отца.

— Я не пью, — скривился он, — просто бывают случаи…

Зачем же наливаешь, если не пьешь, подумал я, но вслух ничего не сказал. Я к легким наркотикам спокойно отношусь, ведь они не запрещены официально. Просто у алкоголя невыносимый вкус, проще блевотину выпить.

Отец подвинул один бокал ко мне, взял второй и покрутив жидкость по стеклянным стенкам, залпом проглотил ее. Я последовал его примеру. Пищевод обожгло и на глаза навернулись слезы.

— Что, гадость? — спросил отец.

Я, зажмурившись, кивнул.

— А пить приходится. Это как со взрослой жизнью, Валентин, никого не интересует, что ты хочешь или что тебе нравится. Делай что должен, а свою рефлексию оставь при себе.

— Это совет? — спросил я, прислушиваясь к ощущениям в желудке. Там расплывался горячий ком, словно я откусил верхушку горящей свечи, и капли парафина застывают сейчас внутри.

— Именно, — сказал отец, убирая бутыль и бокалы в стол.

— А что я должен?

Отец недоуменно посмотрел на меня:

— Ты же сделал все, о чем просил тебя инспектор, посмотрел истории и рассказал ему. Чего еще?