Шейх похвалил его:
— Прекрасно, мой милый! Я вижу, учение твой ум отточило.
И снова он вызвал ученика, сказав:
— Задача твоя легка: велю я тебе такие стихи написать, которые буквы «ра» не должны в себе содержать.
Мальчик, словно разбуженный львенок, вскочил и, повинуясь приказу, тут же такие стихи сочинил:
Знай, милость Аллаха достигнет того,
Кто все отдает, не щадя ничего,
Кто помощи божьей послушливо ждет,
Не сетует, если лишится всего,
Кто хочет спасенье и счастье добыть,
Ничем не обидев нигде никого,
Кто в помыслах благостных тихо живет
И бога всевышнего чтит одного!
Шейх прочел и сказал:
— Спасибо, моя отрада, старческих глаз услада!
И опять позвал:
— Подойди-ка, Малыш, целый день ты сегодня молчишь! Теперь пришла и твоя пора: сочини стихи, чтобы в каждом слове слышна была буква «ра»!
Шустрый маленький мальчик вышел вперед и громко продекламировал, чтоб услышал его народ:
Щедро просящим подарки дари,
Щедро дарящего благодари!
Брату прости, прегрешенья скорей,
Твердой рукою добро сотвори!
Против неправды упорно борись,
Правду открыто друзьям говори!
Неотвратимая старость придет —
Бурные страсти заране смири!
Старик похвалил Малыша, и тот на место пошел не спеша.
Потом он позвал:
— Подойди, Слоненок, хитрый, как дьяволенок!
Выступил рослый юноша — горе влюбленным, красивей яйца страусиного, что лежит на лугу зеленом; и шейх сказал ему:
— Тебе покажется трудным едва ли сделать, чтобы во всех строках буквы начальные с конечными совпадали.
Ответил юноша:
— Учитель, слушай, и пусть у врагов твоих оглохнут уши:
Наши души терзает страстей ураган,
Насыщает их сладкий греховный дурман,
Навлекая на разум глубокий туман.
Не потворствуй страстям — в них и ложь и обман,
Неустанно читай вдохновенный Коран,
Неизменно ты пост соблюдай в рамадан
[329]!
Нападет на отступника злобный шайтан —
Не спасет от него и могучий султан.
Нам для жизни Аллахом путь праведный дан —
На заре пусть отправится твой караван!
Шейх сказал:
— Обрадовал ты меня! Буду я за тебя молиться до последнего дня.
Потом он отдал приказ:
— А ты, Говорун знаменитый, выстрой в своих стихах слова все по алфавиту!
Вышел юноша, взором остер; лицо его было светлее, чем радушных хозяев костер. Очень громко, что было сил, стихи он такие заговорил:
Аллаха благое веление
Готовит друзьям единение.
Желание зависть использует —
Какое лукавое мнение!
Надежда — опора печальному —
Рождает святое терпение,
Уменье философа хитрого
Ценить червяка шевеление.
Щедрее щедрот эха юности
Яснеющей яви явление.
Старец юношу похвалил и такие слова ему говорил:
— Язык твой ловок, и ум не туп, горе тому, кто будет с тобою груб! Ты юн, но память твоя таит больше сокровищ, чем в недрах земля хранит!
Чистой водою знания всех я вас напоил и словно копья ваши умы отточил. Вспоминайте меня — и я буду вас вспоминать; остерегайтесь неблагодарными стать!
Сказал аль-Харис ибн Хаммам:
— Я подивился, веря ушам с трудом, — как глупость смешана с удивительным мастерством. Стал я разглядывать шейха внимательно, внешность его изучать старательно, но был я как путник осторожный темной ночью в пустыне бездорожной. Долго длилось мое заблуждение, затянулось смущение, но тут пригляделся ко мне старый плут и с усмешкой сказал:
— Нынче прежних друзей уж не признают!
Намек его сразу я угадал и по улыбке Абу Зейда узнал. Я упрекнул его:
— Каким же ветром в город глупцов тебя занесло? И зачем ты избрал дураков ремесло?
Посерело, как пепел, лицо Абу Зейда, во взоре погасло пламя, и он ответил мне такими стихами:
Решил я учителем в Химсе пожить,
Чтоб сладкую долю глупцов разделить —
Всегда к дуракам благосклонна судьба,
Богатством спешит их страну наделить,
А умный что вьючный осел во дворе,
И как же о доле его не тужить!
Потом он сказал:
— Ремесло учительское хорошую прибыль дает и недаром лучшим товаром слывет. Оно считается ремеслом благородным и Аллаху всевышнему угодным, людям внушает оно почтение, вызывает всеобщее уважение. Окружает учителя паства смиренная, приказу послушная неизменно. Учитель властвует, как эмир, распоряжается, как вазир[330], он подобен могущественному владыке, облеченному властью великой. Но приходит в расстройство ум его славный, и глупость скоро становится явной: он словно в ребенка превращается снова, от него не услышишь ты разумного слова.
Я сказал:
— Спасибо за мудрейший урок, ты нашего времени великий знаток, чародей, которому сердца подчиняются, перед кем слова ковром расстилаются!
Так, погруженный в его красноречья поток, я пробыл в его компании сколько мог. А когда веселые дни сменились тяжелыми днями, расстался я с ним, обливаясь слезами.
Перевод А. Долининой
Хаджрийская макама
(сорок седьмая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— В Хаджр аль-Йемаме[331] меня одолело недомогание, и почувствовал я потребность в кровопускании. Мне указали шейха, что кровь отворяет ловко и в этом деле имеет большую сноровку. Не мешкая слугу я за шейхом послал и ожидать его с нетерпением стал. Слуга помчался — не догнать скороходу — и пропал, точно канул в воду. Я уж думал, что он меня покинул иль но дороге где-нибудь сгинул. Наконец он вернулся в большом огорчении, не исполнив моего поручения. Рассердился я:
— Ты Финда медлительней[332]! Тебя ожидать — муки любой мучительней!
Слуга стал клясться своей головою, что лекарь, мол, занят, у него от больных нет отбою. К цирюльнику я побрезговал обращаться и хотел уж от намерения своего отказаться, но известно — коли нужда прижмет, каждый сам в отхожее место дорогу найдет. На ноги встав с трудом, я отправился к шейху в дом. Нашел я там старца, с виду чистого, в движениях быстрого, окруженного толпой посетителей и кольцом зрителей. К лекарю повернувшись спиной, стоял юноша стройный с непокрытою головой. Старец юноше говорил:
— Вот ты голову обнажил, а денег не предложил, затылок свой подставляешь, а карман зажимаешь. Но я не из тех, кто довольствуется обещаниями пустыми или ищет источник в безводной пустыне. Заплатишь мне монетой наличной — из двух вен тебе кровь отворю отлично. А если скупиться станешь и жаться, то лучше тебе отсюда убраться.
