Это — Аллах, и нет для людей божества другого, никто не избегнет того, что Аллах ему уготовил. Он послал Мухаммеда[200] главой над исламом и для правителей всех имамом[201], чтоб избавить невежд от их заблуждения и внушить им к идолам отвращение, законам веры их научить, запретное от дозволенного отделить. Аллах даровал ему почет и покров, свято имя его во веки веков! Да будет бог его славной семье помощник и страж, пока дрожит в пустыне мираж, пока страусенка проворен бег, пока плавает в небе солнца ковчег, пока люди радостной и шумной толпой приветствуют месяц молодой[202].

Творите добро — да хранит вас Аллах, — ревнуйте о благе на дозволенных богом путях, покайтесь в грехах! Приказ Аллаха слушайте и запоминайте: узы родства упрочивайте и укрепляйте, страсти свои отбрасывайте и отвергайте! Роднитесь с людьми благородными, праведными, Аллаху угодными. Рвите связи с людьми алчными и порочными, в своей добродетели непрочными.

Тот, кого я сватаю вам, чист и высок рождением, знатен происхождением; щедрость его — источник сладкий, его обещанию верить можете без оглядки. Вот он прибыл в ваш дом, к беспорочной невесте добродетельным женихом. Он поклялся — а клятва его нерушима — столько дать за невесту, сколько посланник давал досточтимый. Это — самый прекрасный зять, ему вы без страха можете дочь отдать. Я, как сват, за него поручиться готов: он не знает изъянов и грехов. Пусть живется вам без печали и страха, чтобы каждый день могли вы славить Аллаха! Да внушит он людям стремление к исправлению их положения, чтобы каждый к Страшному часу делал приготовления. Господу миров — хвала неустанная, а посланнику его — слава постоянная!

Так он речь, искусно нанизанную, завершил и брачный договор огласил. Затем снова запел, как соловей, желая мне счастья и сыновей. А потом он сласти принес, изготовленные его руками, — память об этих сластях будет храниться веками! Как и все, потянулся я к угощению, отнюдь не испытывая к нему отвращения, но Абу Зейд меня за руку удержал, сделав знак, чтоб я только подавал. Клянусь Аллахом, не прошло и минуты — упали все, как подкошенные, словно детищем чаши сброшенные, словно пальмы, гнилью внутри искрошенные. Понял я хитрость Абу Зейда, великую, многоликую, и сказал:

— О души своей погубитель и денег своих ревнитель! Ты что для людей приготовил — сласти или же горькие напасти?

Он ответил:

— К этим блюдам, которыми я угощал, я немножечко банджа[203] подмешал.

Я сказал:

— Клянусь тем, кто заставил звезды сиять, чтобы путнику верный путь указать, — этот поступок черный будет в памяти у людей среди деяний позорных!

Потом я подумал, что хитрость раскроется с наступлением дня, и испугался, что все обернется против меня. От боязни сердце мое трепетало и душа улетала. Когда Абу Зейд заметил, что мое беспокойство растет и страх меня гложет и грызет, он сказал:

— К чему обжигающие сомнения и явные опасения? Если, старую дружбу храня, боишься ты за меня, то беспокоиться нужды нет — не успеешь моргнуть, от меня простынет и след, я в таких переделках не раз бывал и всегда ускользал. А если дело твое таково, что ты боишься за себя самого, если ты опасаешься злобы и мщенья, то доешь что осталось от угощенья. Я же с собой прихвачу для виду твою рубаху, и нечего будет тогда дрожать от страха: найдешь человека, который заступится и поможет и достаток твой приумножит. А если не хочешь — беги скорей, чтобы спастись от гнева просыпающихся гостей.

Затем Абу Зейд обошел все худжры, перерыл сундуки, обыскал кошельки, самое ценное он забирал, прочим пренебрегал, и то, что оставил владельцам он, было подобно кости, из которой мозг извлечен. Потом он мешок наполнил и завязал, полы одежды для пути подобрал, подошел ко мне как ни в чем не бывало, словно его бесстыдство дружбу нашу не нарушало, и сказал:

— Не хочешь ли ты в аль-Батиху[204] поехать со мной, там я женю тебя на красотке другой!

Я же поклялся тем, кому Аллах ниспослал правдивый Коран, тем, кому чужды коварные каверзы и обман, что не в силах жениться на двух женах одновременно и общаться с ними попеременно. Потом я сказал, привычке его подражая и его же мерой ему отмеряя:

— Достаточно мне одеяний позора от свадьбы с одной, — жени уж другого на другой!

Моим словам Абу Зейд улыбнулся и обнять меня потянулся, но я сердито от него отвернулся. Когда он увидел мой отказ и понял, что котел моей злобы вскипел от его проказ, он продекламировал:

Говорит рассказчик:

— Закончив стихи, он разразился рыданиями и стал просить у Аллаха прощенья с воплями и стенаниями, так что сердцу пришлось моему смягчиться и сам я тут же за Абу Зейда начал Аллаху молиться. Вскоре поток его слез прекратился, взял он под мышку мешок и в путь пустился, сыну сказав:

— Остальное ты захвати, и пусть Аллах нас охраняет в пути!

Говорит рассказывающий эту историю:

— Когда я увидел обоих плутов уход и подумал о том, что меня неизбежно ждет, понял я, что в городе оставаться — это значит с жизнью своей распрощаться. Ночь провел я в дороге, тревогой и страхом томим, надеясь, что сам Аллах рассчитается со сватом моим!

Перевод А. Долининой