— Ну и что же? Мало ли что лежит в чужих карманах!

В каждом доме среди разных ножей оказывается один, который режет лучше других, хотя от частого употребления лезвие его бывает стертым, а ручка чаще всего сломанной.

Такой ножик был и у нас. Мама посылала за ним:

— Ну-ка, принеси тот нож: этот не чистит картошку.

Отец просил:

— Принеси-ка тот нож: надо поточить карандаш.

Брат говорил:

— Найди-ка тот нож…

А я думал: «Если бы этот нож был моим, я бы всех победил!»

Старый острый нож жил на кухне, тогда как другие ножи хранились в комнате, в шкафу. И хотя они были тупы и ничего не умели резать, по праздникам они все-таки оказывались вместе с ладонями гостей на столе, обменивались ломтями, звонко беседовали с вилками и самодовольно сияли, явно считая, что мир померк бы без их блеска. А тот — старый — оставался на кухне, забытый всеми.

Но однажды во время праздничного ужина мама сказала мне:

— Пойди принеси тот нож.

Я поискал, но на кухне ножа не оказалось. Я заглянул под стол, но и в немытых тарелках, стоявших там, его тоже не было.

— Нож пропал, — сказал я маме.

— Поищи хорошенько, обязательно найдется. Куда он мог деться?

Я снова поискал.

А ножик и в самом деле исчез. Да и почему бы ему было не исчезнуть? Он трудился и уставал больше всех, но никогда не оказывался на столе вместе с руками гостей. Тупым, но блестящим ножам оказывали почет и уважение, а острый нож встречался со своими собратьями только после ужина, когда их, грязных и замасленных, приносили помыть и снова натереть до блеска. Они весело шумели среди немытых тарелок и насмехались над острым ножиком: «Смотрите, какой у него зазубренный край. И ручка сломана…» Глупый смех тупых ножей, должно быть, огорчал и печалил моего любимца. Я был уверен, что старый ножик обиделся и ушел от нас, и сказал об этом маме. Мама засмеялась и сказала:

— Этого не может быть. Как мог уйти нож?

Сейчас, когда мне уже много лет и я твердо знаю, что ножи обижаться не могут, я почему-то верю, что моя детская догадка была правильна.

Перевели В. Власов и Н. Манукян

Крохотная, смуглая до черноты девчушка стоит на краю тротуара. Передних зубов у девчонки нет, она широко улыбается, радуясь чему-то своему.

— Который час?

Парень с девушкой останавливаются. Откуда здесь, в такой поздний час, взялась эта девочка ростом с мизинчик, что она здесь делает?

— Который час? — переспрашивает парень и смотрит на подругу. Они не знают, они давно потеряли счет времени. Целовались — и потеряли представление о времени, а часов у них нет.

Ребенок весело смеется, словно все ему понятно, и, не дожидаясь ответа, отворачивается, радостно смотрит глазками-маслинками на вышедшего из-за угла, размашисто шагающего прохожего.

— Который час?

— Который час? — человек останавливается. «Вот тебе и раз, и сегодня я опаздываю, дома опять будут ворчать, мол, с гимном уходишь, с гимном возвращаешься». — А зачем тебе знать, сколько сейчас времени?

В щербинке розовато сияет десна, девчонка не отвечает, стремительно поворачивается к женщине, идущей навстречу, и снова задает свой вопрос:

— Который час?

У женщины сжимается сердце, она останавливается:

— Детынька моя хорошая, чья ты, откуда? — спрашивает женщина, а сама, наверное, думает: «Вот бы мне такую!»

Ребенок твердит свое:

— Который час?

— Поздно, деточка, домой пора.

Приближается новый прохожий, и ребенок кидается к нему:

— Который час?

У человека в руках папка, он смотрит па девочку, потом подносит к глазам руку с часами и отвечает:

— Сейчас семнадцать минут десятого, точнее, восемнадцать минут десятого, мои часы отстают на минуту.

И уходит.

Улицу перебегает мальчишка.

Девочка кричит ему вслед:

— Который час?

Мальчишка замедляет бег, понимающе смотрит на девочку.

— Который час? Мышиный спас, — роняет он на ходу и мчится дальше.

Ребенок заливается радостным смехом и стоит на краю тротуара, чтобы еще и еще спрашивать всякого, кто пройдет мимо:

— Который час?

Перевела К. Кафиева

Нынче весне чего-то не хватает. Может быть, неба, заполненного солнышками с детского рисунка. Одно солнце — как этого мало! И почему должно быть всего одно, если на рисунке малыша, лежащем передо мной на столе, одно солнышко всходит из-за домика, другое сияет в зените, третье зацепилось за балкон, а дети, вышедшие встречать весну, тянут за собой на ниточках разноцветные солнышки.

Смотрю на единственное Солнце Весны, всходящее из-за крыш домов, зажмуриваю глаза и говорю себе: вовсе одного и не мало!

Но вот уже два солнца сияют на носках моих до блеска начищенных туфель, два другие заставляют меня на миг еще плотнее зажмуриться, на пиджачной пуговице сверкает еще одно.

Вдруг я замечаю, что белые айсберги облаков медленно надвигаются друг на друга, стараясь заслонить собою единственное Солнце Весны.

Хватаю со стола разрисованный солнышками детский рисунок и стараюсь им преградить дорогу облакам…

И спешат нарисованные ребенком солнышки помочь тому одному-единственному Солнцу.

Перевели В. Власов и Н. Манукян

Очень веселая была собачка, вы не знаете, какая она была хорошая, никто не лаял звонче ее, никто не бегал быстрее ее и ничей хвост не торчал такой завитушкой.

— Ну и что же с ней случилось?

— Что случилось? Пропала.

— Где?

— Здесь.

Ребенок показал на кусты.

— Пойдем искать, — сказал я.

— Нет, она здесь.

— Хорошо, как же ее зовут? Будем звать.

— Жучка.

И мы вместе позвали:

— Жучка, Жучка…

Из кустов вышла собачка с черным, как спелый инжир, носом. Но она не успела спросить, что нам нужно, потому что, откуда ни возьмись, прилетела пчела и угрожающе зажужжала над ее головой. Собачка скосила глаза и застыла на месте, а когда пчела улетела, облегченно вздохнула, повернулась к нам и молвила — гав — то есть что вам нужно?

— Это Жучка? — спросил я.

— Этого не хватало, — обиженно ответил мальчик.

И мы снова вместе позвали:

— Жучка, Жучка…

На этот раз в конце аллеи показалась другая собачка, с кривыми ножками. Она сердито тявкнула — то есть почему вы мне мешаете? И побежала к поджидавшей ее поодаль дворняжке, у которой уши были обрезаны и голова, как заметил когда-то мой племянник, увидев подобную собаку, была похожа на болгарский перец.

В парке больше не было ни одной собаки, и я подумал, что непременно кто-то другой увел Жучку мальчика. Но я ничего об этом не сказал, потому что ребенок, опечаленный, продолжал смотреть вокруг и еле слышно умоляюще шептать:

— Жучка, Жучка, где же ты?

И вдруг глаза мальчика заблестели, он прыгнул в кусты и весело воскликнул:

— Вот ты где спряталась!

Я остолбенел от удивления: из кустов ребенок вытащил резиновую собачонку с хвостиком-завитушкой, крепко прижал ее к груди, потом вместо нее гавкнул несколько раз и помчался по аллее.

Я стоял и смотрел ему вслед, невольно думал: «И вправду, собачка мальчика самая веселая, самая быстроногая, лающая звонче всех, с самым красивым хвостиком-завитушкой».

— Гав, гав, гав… — бегал мальчик по аллее. — Гав, гав, гав… — бегал он, обняв резиновую Жучку.

Перевела С. Казарян

В саду, возле скамейки, на которой сидел человек в кителе, играли дети.

— Знаете, почему шарики не поднимаются? — спросил один из мальчишек, ему никто не ответил «знаю», никто не спросил «почему», и он продолжал. — Мой дядя говорит, если шарики поднимутся, ребятишки вместе с ними улетят в небо, и наш город станет самым скучным городом.