— Встречай гостей, моя дорогая невеста! — развязно воскликнул с порога Бублик.

Полина чуть вздрогнула. В полузамерзшее окно она еще раньше увидела подкатившую грузовую -машину. С машины соскочили продрогшие полицаи в своих черных шинелях и стали толкать друг друга, чтобы согреться.

— Ой, извини, Кузьма, спешу на вызов к больному, — торопливо проговорила она, закрывая чемоданчик.

— Подождет.

— Нет, нет, Кузьма, я скоро вернусь.

— Я ждал тебя в Криничном, ты почему-то не приехала.

— Некогда, в Подлиповке грипп. — Полина шагнула к выходу, но Бублик преградил ей дорогу.

— Мне тоже некогда. Я завернул к тебе на минутку... Больные никуда не денутся.

— Ты так странно говоришь...

— Ты не менее странно ведешь себя: гость в дом, хозяйка из дома. Слышала о происшествии в Криничном? Взлетел на воздух магазин Бычка. Взорвался! У меня в доме все окна повылетали. — Говоря это, Бублик следил за фельдшерицей, силясь уловить впечатление, какое производит на нее это известие.

— Бомба попала? Криничное бомбили? — изумленно спросила Полина.

— Мины взорвались... Ты знаешь, кем оказался мой сосед? Подпольщиком! Хранил у себя взрывчатку. Ты, например, могла бы предположить...

— Я его почти не знаю, — холодно ответила Полина.

— А он тебя знает, хорошо знает. И вот что странно. Стоило нам только вызвать его на допрос, он тут же расплакался, во всем признался и такую чушь сморозил, что я весь день хохотал... Бычок сказал, будто ты приезжала к нему за минами. Он передавал тебе мины, а ты увозила их куда-то... Как тебе нравится такое признание? — с усмешкой спросил Бублик. Он хотел попугать ее, хотел убедиться, что она знать ничего не знает о минах, но вдруг заметил на ее лице смятение, увидел, как она дрожащими руками стала зачем-то открывать чемоданчик.

— Мало ли что может наплести Бычок, — ответила Полина, и в ее голосе Бублик уловил плохо скрытую тревогу.

«А вдруг правда, вдруг в точку попал, — лихорадочно пронеслось в голове. — А вдруг ниточка, что оборвалась вместе с гибелью Бычка, опять в руках окажется...»

— Но тебя тоже вызовут на допрос, что ты станешь говорить? — напряженно спросил он.

Что говорить? Полина подумала, что Тихон, наверно, не выдержал пыток и выдал ее, что это провал, и за ней уже приехали полицаи. Если бы ей удалось уйти на вызов к больному, она бы знала, что делать. Но Бублик стоял перед ней, загородив дорогу. Обычно находчивая, она, должно быть, не разобралась в том, что Бублик просто шантажирует ее, и она твердо ответила:

— Я скажу, что приезжала к Бычку за минами.

— Ты с ума сошла! — крикнул Бублик.

— Я скажу больше: вместе со мной в магазин заходил заместитель начальника полиции небезызвестный Кузьма Илларионович Бублик и помогал упаковывать мины, потом заместитель начальника полиции выпивал с милым соседом по рюмочке за успех и под охраной полицаев отправлял со мной мины, куда положено... Гестаповцы будут аплодировать изобретательности заместителя начальника полиции и под эти аплодисменты повесят «небезызвестного» на той же Садовой площади, где вешали всех, кто не признал «нового порядка»!

Кузьма Бублик отступил на шаг от Полины, расстегнул шинель. Ему было жарко, страшно. Он видел перед собой не ту наивную студенточку из медтехникума, которая боялась ходить с танцев по темной улице, не ту улыбчивую девушку, которой он сулил златые горы, а она доверчиво помахивала головой... Нет, перед ним стояла другая Полина — возмужавшая и решительная.

— Ты, Бублик, уже совершил преступление, — гневно продолжала она. — Но ты можешь еще искупить свою вину, если сделаешь то, что я тебе прикажу!

— Замолчи! Замолчи! — крикнул он и, дважды выстрелив в упор, кинулся прочь, на улицу. Подбежав к машине, он заорал на полицаев:

— Садитесь! Поехали!

— Что за выстрелы были в доме? — спросил шофер.

— Какое твое собачье дело! На почве ревности стрелял. Понял? Давай, жми домой! — прорычал Бублик.

— Товарищ Гусаров, прибыли ваши вещи, — послышался чей-то голос.

Дмитрий Степанович поднял голову, недоуменно глянул на подошедшего к нему железнодорожника, будто спрашивая: вещи? Какие вещи? Но тут же, как бы очнувшись от забытья, он понял, что к нему подошел начальник станции, что сам он, пассажир-неудачник, отставший от поезда в пижаме и в тапочках на босу ногу.

— Ваши вещи я к себе занес, — радушно продолжал начальник станции. — Там уже машина пришла за вами из райкома. Звонил Павел Иванович, просил извинить, он уехал в южную зону, вечером вернется, приглашал зайти.

— Спасибо, спасибо, — торопливо поблагодарил Дмитрий Степанович, а через полчаса он уже ехал на райкомовской «Волге» в сторону совхоза «Гвардеец».

Райкомовский шофер оказался человеком неразговорчивым, не проявлял он любопытства, ни о чем не расспрашивал пассажира.

Дмитрий Степанович тоже ехал молча, хотя был взбудоражен, и мысли, обгоняя одна другую, бурлили в голове. Тот субъект, похожий на Кузьму Бублика, заставил его остро пережить былое, вспомнить о том, что не забыто и никогда, никогда не забудется.

Дмитрию Степановичу вспомнилось, как еще в сорок шестом году Романов пригласил его, студента суриковского института, в Криничное на судебный процесс по делу предателя Самоедского. Тогда же было установлено, что бывший заместитель начальника полиции Бублик убит. На суде Самоедский пытался многое сваливать на своего заместителя, но судья всякий раз прерывал: «Подсудимый, покойник вам не поможет, отвечайте по существу дела и за себя».

На том же суде стали известны подробности гибели Петра Калабухи, Тихона Бычка, Полины Ружилиной и других патриотов.

Самоедский осужден и расстрелян. Кузьма Бублик убит в дни наступления нашей армии.

Возмездие свершилось.

Отомщены погибшие товарищи, стоят им памятники в Криничном, именами героев названы улицы и парки. В Подлиповском Доме культуры висит большая картина Дмитрия Гусарова «Полина-партизанка» (он сам написал эту копию и подарил Криничанскому району).

И ныне здравствуют оставшиеся в живых партизаны. Девятый десяток пошел хитрющему деду Минаю... В прошлом году, угощая Дмитрия Степановича вишневой наливкой, дед Минай посмеивался:

— Ну, братец ты мой, разрисовал меня на картине... Я-то за всю Отечественную ружья в руках не держал, а ты на меня автомат повесил.

— Вы, дедушка Минай, больше сделали, чем иной автоматчик, — серьезно ответил художник.

— Да что я там сделал, — скромно отмахивался дед Минай. — Ты, Митя, Романова нарисуй. Вот это человек! Голосовали мы за него, депутатом он Верховного Совета у нас!

Живут и здравствуют уцелевшие бойцы-партизаны...

«А вдруг и Кузьма Бублик живет и здравствует? А вдруг этой мрази каким-то путем удалось тогда улизнуть от возмездия? А вдруг предатель ходит по одной с нами земле, дышит одним с нами воздухом?» — подумалось Дмитрию Степановичу. Да ведь если так, если под личиной совхозного сторожа скрывается преступник, он, бывший партизан Гусаров, убьет, задушит его!

«Но если я не ошибся, если я и в самом деле увидел на привокзальной площади Бублика, то почему же он до сих пор не осужден? — удивлялся Дмитрий Степанович. — А может быть, он был осужден, отсидел свои десять-пятнадцать лет и вышел на волю?.. Но ведь он совершил столько преступлений, что десять-пятнадцать лет — для него это не наказание, это похоже на помилование...»

За всю дорогу райкомовский шофер так и не проронил ни слова, только подъезжая к совхозу, спросил:

— Вас к конторе подвезти или к гостинице?

Дмитрию Степановичу хотелось попросить шофера подвезти его сразу к дому бородатого совхозного сторожа, но едва ли тому известно, где живет сторож, и он ответил:

— К конторе.

Не успели они подъехать к двухэтажному кирпичному зданию конторы, как тут же к машине подошел высокий молодой человек.

— Товарищ Гусаров? Здравствуйте, — солидным баском поздоровался он. — К вашим услугам секретарь парткома Власенко Григорий Никифорович.