— Ды ведь мы с тобой, Кузя, живем душа в душу, как родные...
Узнав о «шалости» изобретателя с посылкой, Карташев, не стесняясь в выражениях, отругал его и строго-настрого запретил такие штучки...
И вот разошлась, разбушевалась Прасковья.
— Кого привечаешь, кого поишь в своей лавке? — кричала она в лицо мужу. — Наши придут, какими глазами ты встретишь их?
Он, разумеется, ничего не мог ответить ей.
Однажды, когда мужа не было дома, Прасковья нашла запасные ключи от амбара, зашла в ненавистный магазин и стала все оттуда вышвыривать. И ухнул взрыв. Взрыв был до того сильным, что в домах у соседей повылетали все окна.
К месту происшествия тут же прискакали и немцы, и полицаи.
Ничего не зная об этом, Тихон Бычок ехал на санях по улице. Внезапно его схватили и привезли в кабинет начальника полиции. Там же был и Кузьма Бублик.
— Знаешь, Тихон, что случилось? Твой магазин взлетел на воздух, — сказал Самоедский.
— Ды как это? Отчего? — удивился торговец.
— Вот и мы ломаем головы — отчего бы мог взлететь магазин? Взрыв слышал?
— Ну, слышал.
— Твоего магазина нет.
— И моих стекол тоже, — добавил Бублик.
— Ты скажи нам, Тихон Егорович, что там могло взорваться? — осторожно спросил Самоедский.
— Должно, бочка с керосином... Эх, ма, сколько добра пропало, богатым был, да вот нищим стал, — искренне сокрушался Тихон Бычок.
— Ишь ты, сразу придумал бочку с керосином, — ухмыльнулся Бублик. — Нет, сосед, там керосином не пахнет, там тол взорвался. Понимаешь? Тол!
— Ды, может быть, и тол, — согласно закивал головой Тихон Бычок. — Я ведь, сами знаете, с малолетства баловался этими делами, вот ногу себе покалечил...
— Помню, помню, было такое дело. А теперь, Тихон, все поворачивается по-другому. Под амбаром-то подвал имеется. В подвале-то, в укромном уголке, мины обнаружены. Откуда они там оказались? Вот в чем загвоздка... Вот потому-то мы и пригласили тебя, чтобы, так сказать, покалякать по-дружески. Попадешь в гестапо, там другой разговор будет... Вот мы с Кузьмой Илларионовичем и решили помочь тебе. Ты не сомневайся, Тихон, поможем. Теперь уж и немцы знают, что хранилось у тебя в подвале. Да ведь можно как повернуть? — Самоедский подошел к Тихону Бычку, положил ему руку на плечо и сочувственно подсказал: — Можно, Тихон, так повернуть: пришли к тебе такие-то и такие-то, наган к виску — прячь взрывчатку, не то пуля в лоб... Вот и спрятал ты. Логично? Вполне. Ты только назови, кто приходил, кто взрывчатку приносил, кто брал ее у тебя. Только так мы и выкрутимся... Иначе, сам знаешь, время военное, долго ли беду накликать...
— Ды ведь, Лука Лукич, оно по-другому даже логичней будет: никто не приходил, никто не приносил. Сам собирал. Когда бои прошли у нас, толу вон сколько было, бабы даже печки топили. Вот и насобирал я для рыбалки...
— И мины тоже для рыбалки? — насмешливо спросил Самоедский.
— А что? И мины тоже.
— С огнем играешь, сосед, — грубовато вставил Бублик. — Себя не жалеешь.
— Ды почему же не жалею? Себя оно всегда жалко.
— Плохо ты разбираешься в ситуации, — упрекнул Самоедский. — Добра тебе желаем, а ты этого не хочешь понять. Ты только назови, кто приходил — и дело с концом.
Тихон Бычок засмеялся.
— Вы, Лука Лукич, лучше спросите, кто не заходил ко мне... К примеру, соседушка мой, Кузьма Илларионович, захаживал, вы, Лука Лукич, тоже наведывались.
Кузьма Бублик не выдержал. Он подскочил к Тихону, встряхнул его за плечи и процедил:
— Дурачком прикидываешься, незнайку из себя строишь? Все понятно. В другом месте тебя заставят говорить. Не принимаешь нашу помощь — твое дело. Но смотри, сосед, не ошибись!
— Ды вот и я думаю, как бы не ошибиться...
— Как ошибку исправить — вот о чем думай, — тихо подсказал Самоедский. — Ты нам только назови, кто взрывчатку приносил, и больше ничего от тебя не нужно, и мы тебя отпустим.
— А так разве не отпустите? Что же это я арестованный, выходит? Свои же и арестовали. Вот те и помощь... — усмехнулся Бычок. — Не по-соседски это, Кузьма Илларионович. Поил я тебя, кормил, а ты в каталажку меня, не по-соседски...
Оба полицая — и начальник и его заместитель — едва удерживались, чтобы не наброситься на пленника. Они понимали, что в их руках может оказаться тайна взрывов и на нефтебазе, и на станции, и на узле связи, и в гараже, если хорошенько «обработать» арестованного. Они вдруг поняли, что преуспевающий торговец меньше всего занимался торговлей, что он обводил всех вокруг пальца и был связан с партизанами, с подпольщиками, мастерил для них мины, а значит — многое знает.
— Ну, как, сосед, говорить будем или язычок тебе развязать? — с угрозой подступил к Тихону Бублик.
— Ды что говорить-то? Что нужно было, сказал, больше ничего не знаю.
— Врешь, гадина, знаешь, знаешь! — завопил Бублик.
— Погоди, погоди, Кузьма Илларионович, — вмешался начальник полиции. — Дай подумать человеку. Думай, Тихон, думай, — мягко говорил он арестованному. — Все от тебя зависит. Хуже будет, если займется тобой гестапо. Там разговор один — к стенке. Понимаешь?
— Ды как не понимать, Лука Лукич, известное дело — в гестапо зверье сидит, добра от них не жди.
— Если понимаешь, почему же нам не скажешь, кто приходил к тебе? Мы тебя защитим, выгородим. Понижаешь?
— Ды как не понимать, понимаю, вам-то меня трогать нельзя.
— Это почему нельзя? Что ты за шишка такая! — взбеленился Бублик.
Тихон Бычок ответил спокойно:
— У меня ведь защитников много, вся Россия за мной. А у вас, к примеру, защитников нету, потому как даже родная мать и та откажется от выродков этаких, не рожала я, скажет, подлецов, не кормила молоком предателей...
Взбешенные полицаи долго, по-зверски били Тихона, но он так ничего и не сказал им.
— Дела наши, Кузьма Илларионович, не из лучших, — вздыхал начальник полиции. — Не знаешь, кому верить, на кого надеяться. Ты вон не разглядел соседа...
— Ты тоже недалеко ушел от меня, — озлился Бублик.
— Ладно, ладно, — примирительно замахал руками Самоедский. — Не будем друг на друга собак вешать. Давай мозгами пораскинем, что к чему, кто чаще всего заходил в магазин к Бычку. Я вот вспомнил твою невесту, подлиповскую фельдшерицу...
— Она тут причем?
— Странно как-то... Замуж за тебя не торопится, хотя девка в самой поре. Часто заходила в магазин к Бычку, товары покупала...
— Я всегда ходил с ней, в моем присутствии Бычок товар отпускал.
— А может, в твоем присутствии он и мины отпускал ей? Да ты не хмурься, я пошутил...
Однако Бублику не давала покоя «шутка» Самоедского. Кое-что в поведении Полины и в самом деле было странным и необъяснимым. Не отказываясь от его руки и сердца, она все-таки не торопилась переезжать в Криничное, говоря, что не на кого оставить фельдшерский пункт. Бублик нашел замену, в Подлиповку была направлена другая фельдшерица, но та почему-то не стала работать, уехала в другой район. Вспомнился Бублику и такой случай; они пошли с Полиной на «барахолку» (базар, где криничане продавали тряпье всякое), и там, в толпе, он узнал одного партизана и кинулся за ним. Полина тоже побежала, но, подвернув ногу, так вскрикнула, что Бублик остановился. А партизан исчез... И еще вспомнилось, как прошлой осенью Бублик встретил на фельдшерском пункте Гусарова. Полина тогда упрашивала отпустить больного парня, даже сама поехала с ним догонять бричку, на которой полицаи увезли Гусарова.
Все эти, на первый взгляд, незначительные факты теперь стали казаться Бублику подозрительными. Еще более подозрительным было то, что Полина не появилась в Криничном на следующий день после взрыва магазина. Она обещала приехать за покупками, но ей будто кто-то сообщил, что магазина нет да и самого торговца тоже нет...
Бублик решил все-таки съездить к Полине. Застал он ее на фельдшерском пункте. Полина только что сняла халат и укладывала в чемоданчик какие-то лекарства.
