— Подонок ты, Бублик, хотел за часы купить тыловую прописку, — возмущенно сказал ему Дмитрий.

Кузьма Бублик злобно поджал тонкие, как мышиные хвостики, губы и промолчал.

Дмитрий лежал на разостланной шинели, немало дивясь тому, как все-таки очутился в этой незнакомой роще. Ему казалось, что стоит лишь поднять голову, и перед глазами откроется привычная картина военно-учебного лагеря, увидит он выстроенные в шеренгу белые палатки, прикрытые сверху зелеными маскировочными сетками, посыпанные песком дорожки, цветочные клумбы, обложенные зубьями кирпичей... А ведь если прикинуть, до того лагеря теперь уже километров двести, не меньше. Чудеса!

Вчера среди ночи вдруг послышалось: тревога, подъем! Дмитрий уже знал, что по тревоге нужно в полном боевом встать в строй, потом последует команда или бежать сломя голову занимать круговую оборону, или спешить на выручку соседа, или громить вражеский десант. Все это было только игрой, и Дмитрий решил на этот раз не вставать, притвориться больным — и точка. Кстати, вчера на занятиях он чувствовал себя плоховато, побаливала голова, чуть знобило.

— Вам что, Гусаров, требуется особое приглашение?! — раздался в палатке голос лейтенанта Шагарова, и прямо в глаза ударил яркий кружок электрического фонарика. — Измотали вы меня, Гусаров, — тихо с какой-то жалобой в голосе проговорил строгий лейтенант. — Прямо не знаю, Гусаров, что мне с вами делать...

Дмитрию стало стыдно, и он вскочил с постели. На этот раз тревога оказалась настоящей, не учебной. На плацу уже стояли десятки автомашин, чуть светя подфарниками, и кто-то командовал:

— Первая и вторая роты — по машинам!

И вот он уже в незнакомой роще. Где-то слышалось отдаленное громыхание, как будто по земле колотили огромными молотами. Дмитрий сразу даже не сообразил, что это грохочет фронт. Да, да, фронт, настоящий фронт... Он глянул на лежавшую рядом винтовку, на подсумок с патронами, на брезентовую сумку с гранатами. Черт побери, да ведь он, студент-доброволец, готов к бою. Он умеет стрелять, метать гранаты, колоть штыком, и напрасно лейтенант Шагаров каждый раз упрекал его: стрельба — плохо, метание гранаты — плохо, укол штыком — слабый... Хорошо, хорошо, он покажет себя в настоящем бою! В самом деле, что толку стрелять по фанерным щитам и колоть соломенные чучела? Вот когда перед ним будет настоящий враг... Дмитрий размечтался. Он видел себя героем — неустрашимым и неуязвимым. Он даже спасал от неизбежной гибели самого ротного командира лейтенанта Шагарова. Лейтенант в знак благодарности пожимал ему руку, а Дмитрий снисходительно улыбался в ответ: «Не стоит благодарности, товарищ лейтенант, я выполнял свой долг...»

В следующую минуту Дмитрий чуть было не закричал от радости: к нему подползал Костя Черныш. Приятель приложил палец к губам — тише, мол, и прилег рядом.

— Значит, опять вместе! — радовался Дмитрий. — Куда нас привезли?

— На пополнение стрелковой дивизии. Между прочим, героическая дивизия. Здорово дралась в боях, а сейчас на отдыхе... Вот, Митя, и начинается наша фронтовая жизнь. Слышишь? Близко передовая. Километров двадцать, не больше... Перед нами группа немецких армий «Центр», силенок у них многовато, — рассказывал Костя.

— У нас тоже много, — перебил Дмитрий, оглядывая отдыхающих товарищей. Разве они, молодые бойцы, малая сила? Кто и что может устоять перед ними, перед их желанием победить? Никто и ничто! В этом Дмитрий не сомневался. Раз уж их привезли на фронт, все теперь здесь пойдет по-другому...

Кто-то и где-то уже распределял пополнение по полкам, по батальонам. В этот же день рота лейтенанта Шагарова проходила медицинскую комиссию.

— На что жалуетесь? — монотонно и как-то скучновато спрашивал каждого невысокий военный врач.

Молодые парни — крепкие и сильные — ни на что не жаловались, ничем не болели, даже никто из них не растирал теперь ноги.

Чуть подергивая правым плечом, к врачу подошел Кузьма Бублик.

— Товарищ военврач третьего ранга, у меня плоскостопие, — сказал он.

— Вот как? — удивился врач, точно увидел человека с редчайшим заболеванием. — Разувайтесь.

Кузьма Бублик торопливо размотал обмотки, снял ботинки.

— Встаньте на дощечку, — попросил врач и внимательно стал осматривать бубликовскую стопу. — Все в порядке, мой милый, плоскостопие незначительное, годны к строевой службе.

— Сердце у меня... задыхаюсь во время бега...

— Послушаем, послушаем ваше сердечко, — ласково проговорил врач, а потом все тем же ласковым голосом успокоил: — И с сердцем у вас все в порядке.

Кузьма насупился и отошел в сторону.

— Отличное пополнение, — говорил лейтенанту Шагарову какой-то высокий майор с расстегнутым воротом гимнастерки, под которым виднелся белый бинт перевязки. Майор как-то неестественно прямо держал голову, видимо, недавно ранен.

К майору подошел врач. Они о чем-то поговорили. Майор что-то сказал лейтенанту Шагарову, и тот скомандовал:

— Боец Гусаров, ко мне!

Дмитрий вздрогнул. Неужели он опять что-то сделал не так, неужели их ротный командир вызывает его лишь для того, чтобы показать майору, что не все бойцы пополнения равноценны, что есть и такие, которые и стрелять-то как следует не умеют...

— Товарищ Гусаров, из ваших документов видно, что вы окончили два курса биологического факультета, — обратился к нему врач.

Дмитрий четко ответил: да, окончил два курса, но летнюю сессию сдал не полностью.

— Это ничего, это не ваша вина, товарищ Гусаров, — сказал врач. Дмитрий не понимал, какое отношение имеет его биология к военной службе, но на следующий день все выяснилось. Лейтенант Шагаров приказал ему сдать старшине все боевые доспехи и отправляться на полковой медицинский пункт для прохождения дальнейшей службы. Первое, что захотелось Дмитрию, — отказаться. Он приехал с товарищами бить врага, он даже был оскорблен тем, что его, как нестроевого бойца, посылают куда-то в тыловое, подразделение, в обоз, на полковой медицинский пункт. И еще было обидно, до слез обидно от того, что лейтенант Шагаров, конечно же, считает его никудышным бойцом, потому-то и решил избавиться от него, сбыть с рук...

В штабе батальона Дмитрия ожидал уже знакомый старший врач полка Олег Сергеевич Яровой. Это был невысокий, статный мужчина лет за тридцать. На нем ладно, даже несколько щеголевато сидела уже выгоревшая военная форма, он чисто выбрит, затянут ремнями, а хромовые сапожки начищены до блеска, хоть смотрись в них.

— Идемте, Гусаров, на ПМП, — пригласил врач. По пути он откровенно жаловался молодому бойцу: — Понимаете, Гусаров, не хватает медиков. Бои идут страшные, насыщенность техникой огромнейшая, и раненых много, очень много раненых. Сейчас у нас, по выражению Пирогова, полыхает травматическая эпидемия... Вы еще не бывали в боях? А я был. Да, Гусаров, был. Потрепали наш полк порядочно. Дважды попадали в окружение. Дважды ходили на прорыв. И медикам доводилось брать в руки винтовки. — Точно догадываясь, что молодой боец не очень-то доволен своим новым назначением, врач продолжал: — Иногда в нашем деле, Гусаров, смелости нужно больше, чем бойцу на передовой. Вы думаете, я за красивые глаза беру вас к себе на полковой медицинский пункт? Нет, Гусаров, человек вы грамотный, биологию изучали, а это наука — родная сестра нашей медицине, значит вас легче обучить санинструкторскому делу. Санитарный инструктор — это тот же боец, только ему потруднее, чем рядовому бойцу... Как видите, Гусаров, легкой жизни я вам не обещаю, хотя на войне всем трудно — и молодому бойцу и седому генералу.

В первое время Дмитрию казалось, что старший врач просто пошутил, говоря о трудностях работы на полковом медицинском пункте. У лейтенанта Шагарова было куда труднее, там все бегом, бегом, там стреляй, коли, окапывайся... А здесь его учили делать перевязки, накладывать жгуты и шины.

— Быстрее, быстрее, Гусаров, — торопил старший врач. — Представьте, что вы в настоящем бою...