Сострадание к ближнему — верный знак предназначенного нам спасения. Кто скорбит о чужом горе, как о своем собственном, творит дело милосердия, искупающее все грехи, ибо где милосердие, там господь. Все на свете живет милосердием и без него погибает. Пророческий дар, постижение сокровенного, богословская ученость, сама вера нерушимая — ничто без милосердия. Любя ближнего как самого себя, я приношу угоднейшую небесам жертву во храме бога живого. И поистине великой награды достоин тот, кто сокрушается о погибели брата своего не менее, чем радуется собственному спасению.

Милосердие — высшая цель всякого наставления. Будь милосерден, и господь будет милостив к тебе в день последнего суда. Сами по себе мы ничего заслужить не можем, милосердие небесами даруется, и посему должны мы в слезах молить о ниспослании нам его и всеми делами к нему стремиться, умягчая божественной сей влагой заскорузлые души наши и черствые сердца. Ибо падший и раскаявшийся не будет отвергнут, но господь осенит его своей дланью и одарит сверх заслуг. И хотя богатство часто порождает гордыню и тем опасно для своего владельца, ибо поощряет пороки и умаляет добродетели, оно, сей самовластный повелитель и вероломный слуга, обладает свойством сахара, который в горячих кушаньях горячит, а в холодных — освежает. Сочетаясь с милосердием, богатство становится путем к райскому блаженству. И лишь тот милосерден и воистину богат, кто, отдав богатство, разделит с бедняком его участь по заветам Христовым.

Однажды сидел я в подъезде у одного кардинала, укутавшись с головой в большой бурый плащ, на котором красовалось столько заплат, одна поверх другой, что местами ткань была в три слоя и нельзя было уже разобрать, какого цвета сам плащ. Одна его пола, толстая, как доска, защищала от непогоды не хуже шерстяного одеяла — тепло, не дует, дождь не мочит, холод не берет и, пожалуй, стрела не пробьет.

Так вот, пришел к кардиналу с визитом некий кабальеро. Судя по его виду и по сопровождавшей его свите, то был человек знатный. Заметив меня, он подумал, что я болен лихорадкой. А я просто прикорнул там с вечера, потому что стояла зима с холодными ветрами и я ждал, пока взойдет солнце и потеплеет. Кабальеро остановился, окликнул меня. Высунув из-под плаща голову и увидев рядом незнакомого мне господина, да такого важного, я со страху даже в лице переменился. Доброму кабальеро показалось, что я дрожу, и он сказал:

— Укройся, сын мой, сиди спокойно!

Затем достал из своих карманов все, что там было, реалов тринадцать с половиной, и отдал мне; я взял деньги, потрясенный щедростью и видом моего благодетеля, который удалялся, возведя очи к небу.

Верно, в эту минуту он говорил себе: «Да восславят господа души праведные и все чины ангельские, а мы, люди, жестокосерды и на сие не способны. Ведь вот я не из лучшего теста создан, и кровь в моих жилах, возможно, не чище, чем у этого бедняка, а я эту ночь спал в постели, он же на земле; я одет, он наг; я богат, он беден; я здоров, он болен; я в почете, он отвержен. Ты, создатель, мог дать ему то, что дал мне, мог поменять нас местами, но тебе угодно, чтобы было так. Почему и для чего, о том ты ведаешь. Спаси меня, боже, кровью своею! В тебе — истинное мое богатство, ибо без тебя я сир и наг».

Да, сей человек ведал, как приумножить свои таланты;[184] он думал не о том, кому дает, но ради кого дает; взглянув на меня и на себя, он отдал все, что у него было, щедрой рукой и от чистого сердца. Подобные ему приобретали себе с нашей помощью место в раю, а мы теряли его, во зло употребив их доброту; жадные, мы вымогали без нужды, урывали у тех, кто доподлинно жил в нужде; погрязшие в пороке, мы присваивали чужое добро.

Были мы всегда сыты и пьяны, ходили гоголем. Вольготной этой жизни любой вельможа мог позавидовать. Почету, правда, мало, зато спокойней, веселей, беззаботней и на две привилегии больше, чем у всех вельмож и других знатнейших римлян. Первая привилегия — просить без ущерба для чести, ибо для человека, впавшего в нужду, нет горшего зла, чем просить помощи, пусть у родного брата; дорого платит он за подачку, но дающий ценит ее еще дороже. На мой взгляд, в жизни бедняка худшее, но, увы, неизбежное зло в том, что приходится просить, а не у всякого спина гнется.

Могу тебе сказать, по какой причине столь тяжко и горько просить. Человек — совершеннейшее из живых существ, наделенное разумом и бессмертной душой; он — подобие бога, ибо всевышний, создавая его под сенью святой троицы[185], сказал: «Сотворим человека по образу нашему и по подобию нашему» (я мог бы раскрыть тебе смысл сих слов, но здесь не место). И был человек сотворен с таким нравом, что все мы жаждем уподобиться богу, стать, как он, всемогущ, и жажда эта вечно томит нас и гложет.

Мы видим, что бог создал все на свете. Вот и нам хочется того же. Но мы не можем создавать из ничего, как всесильный господь, а потому создаем из того, что нам подвластно, стремясь сохранить и приумножить сотворенное господом: животных в поле, рыб в воде, растения в земле, — всякую живую тварь там, где ей назначено жить. Господь увидел творения рук своих и остался доволен, ибо руки его благодатны и всемогущи. Возрадовался он, любуясь на дела свои.

То же самое точь-в-точь и с нами. Нам хочется творить, вернее, подражать творцу. Как нравится мне курочка, которую я вскормил, ягненок, подрастающий в моем хлеву, дерево, взращенное в моем саду, цветок, распустившийся в моем цветнике! Как мне приятно смотреть на них! Все, что не мною выкормлено, сделано или посажено, я безжалостно уничтожу, сломаю, вытопчу, даже если оно прекрасно; зато дело моих рук, творение моего ума, детище моих трудов, пусть оно и не прекрасно, всегда мне любо и дорого.

С дерева моего соседа или приятеля я оборву все цветы и плоды, ни листочка, ни ветки не оставлю, а то и ствол срублю. Но если червячок точит мое дерево или птица его клюет, у меня душа разрывается — ведь это мое! Короче сказать, всем любы их творения. В этой любви я, человек, уподобляюсь создателю своему, от него ее унаследовал.

Такова же суть прочих наших поступков. Богу свойственно давать, но отнюдь не просить, разве что для нас же самих; прося о чем-то у нас, он не о себе заботится: тому, кто радеет о нуждающихся и насыщает голодных, нужда неведома. Он всем владеет и всех наделяет. Достояние свое он раздает и расточает щедрей, чем ты раздавал бы воду морскую, и не твоему убожеству тягаться с милосердием божьим.

Но и в этом мы хотим походить на всевышнего. Он сотворил меня по своему подобию, значит, я должен быть подобен ему во всем, как оттиск — гравюре. Как мы безумствуем, как изводим себя, как суетимся и терзаемся для того, чтобы отдать свое достояние жадным наследникам! Скряга и богатей, ростовщик и нищий — все копят, чтобы отдать, но мало кто понимает, как это делать, и большинство отдает после смерти.

Спроси тех, кто копит и погребает деньги заживо, зачем они это делают; одни скажут — для наследников, другие — на помин своей души, третьи — чтобы оставить после себя память; никто не надеется забрать деньги на тот свет. Видишь, как всем хочется отдать свое добро, да только отдают они не вовремя, и даяние их, как выкидыш, несовершенно. Но в конце концов в этом наша цель, наше призвание.

Воистину подобен богу тот, кто, имея, что дать, дает щедро и от всей души! Как легка его рука, как радостен лик! Какое блаженство в его сердце, какая отрада в душе! Морщины на его челе разглаживаются, кровь в жилах течет быстрее, он молодеет, он счастлив без меры, когда знает, что может раздавать без страха.

Вот почему, желая поступать по примеру создателя нашего, мы так радостно даем и так неохотно просим; вот почему люди, коих божественная десница наделила не только жизнью, но и благородством — даром не менее драгоценным, готовы впасть в нужду, снести любые лишения, только бы не просить о помощи.