— Да.

— Где вы последний раз работали?

— В Братиславе. Перед этим сидел в Берегсасской тюрьме. Еще раньше был секретарем организации в Сольве.

— Братислава… Берегсас… Сольва… — повторил несколько раз юноша. Он хотел хорошенько запомнить.

Петр чувствовал себя отвратительно. Во время допроса не раз готов был ответить дерзостью. Не хватает еще только, чтобы они оставили его на улице!

«Спать! Спать!..»

Тесно прижавшись друг к другу, прошла мимо них молодая пара. Мужчина что-то сказал. Девушка громко засмеялась. Петр невольно выругался.

— Тише, тише! — остановила его спутница.

Молча шли они по скупо освещенной уличке. Остановились на углу какого-то потонувшего во мгле переулка.

Девушка распрощалась в темноте. Петр и его спутник повернули обратно, к проспекту Николая Хорти. Не доходя до проспекта, они свернули вправо, в узкий кривой переулок.

— Ну, что же будет дальше? — спросил Петр.

— На эту ночь, а может быть, и на следующую, я думаю, мне удастся вас устроить. Но это все, что я могу сделать. Мы — социал-демократическая молодежь. Нам не разрешается… а если бы и разрешалось, — мы не могли бы помогать коммунистам. Но на сегодня я вас устрою.

Они прошли полутемным двором большого старого дома. По черной лестнице поднялись на пятый этаж. На звонок дверь открыла приземистая, толстая старуха.

— Добрый вечер, тетушка Сабо! Кровать у вас найдется?

— Милости просим, господин Гофман. На ночь желаете или на день? Прошу вас, заходите.

В кухне стоял тяжелый, кислый запах. Электричество было проведено, но на столе коптела керосиновая лампочка.

— Тише, голубчики, тише! — зашикала на них тетушка Сабо. — Не шумите, пожалуйста. Двое моих квартирантов уже почивают… Постель вам нужна на ночь? Рада, рада услужить. Пожалуйте! Господин Новик — пекарь — очень порядочный и чистоплотный господин. Он как раз уходит в семь часов вечера, а возвращается только к шести утра. Одним словом — от семи до семи. Постель у меня чистая, широкая, любому господину могу рекомендовать по совести. Всего четверо ночует в комнате. Девиц приводить не полагается. Я, знаете ли, разврата не терплю. Словом…

— Отлично, тетушка Сабо. Вам не надо объяснять мне, у кого в Буде самые хорошие постели. Нам нужна кровать на сегодня и еще на одну-две ночи.

— На сегодня, на завтра, на послезавтра… — тетушка Сабо считала по пальцам. — Одним словом, на три ночи? Согласна. Что касается цены, то…

— Получите задаток, — и Гофман сунул старухе деньги. — Остальное завтра. Документы получите послезавтра. С пропиской можно повременить денька два. Мой приятель только что приехал из Кечкемет, а багаж задержался в дороге. Документы все в багаже. Да ведь вы, тетушка Сабо, сами знаете, что те, кого привожу к вам…

— Знаю, голубчик мой, знаю! Да и вам, господин Гофман, известно, как я всегда рада услужить вам.

— Спасибо, тетушка Сабо, спасибо!

Он протянул руку тетушке Сабо, распрощался с Петром.

— Завтра, в семь вечера. На том же месте, где сегодня.

Тетушка Сабо прикрутила коптящую лампу.

— Тише, голубчики, тише… А как прикажете вас величать? — обратилась она к Петру.

— Меня зовут Стефан Балог, — ответил Петр.

— Ну, дорогой господин Балог, снимайте ботинки, и я провожу вас в спальню. Двое уже храпят, вы будете третьим. Четвертый всегда запаздывает. Верно, за девицами бегает. Но, впрочем, он очень хороший господин. Увидите сами, господин Балог.

Из спальни, куда Петр вошел босиком, держа ботинки в руке, пахнуло чем-то кислым. В комнате находились две железные кровати, на полу лежало два тюфяка. При свете ночника, стоявшего на подоконнике, можно было разглядеть, что обе кровати заняты. Впрочем, тетушка Сабо не дала времени на размышления. Указывая на тюфяк, лежащий между двумя кроватями, она прошептала:

— Вот ваша постель, господин Балог.

Петр поставил ботинки под одну из кроватей и собрался было раздеться, но вдруг раздумал. Не стоит времени и труда. Как был, в одежде, свалился на тюфяк и натянул на голову перину в цветном чехле.

«Вот откуда несет кислым», — мелькнула мысль.

Он тотчас же заснул. Казалось, он только успел закрыть глаза, как чьи-то безжалостные руки вывели его из чудесного забытья.

Сквозь отверстия занавесок в комнату пробивался слабый свет, еще бессильный побороть мерцание ночника. Какой-то новый тошнотворный запах поглотил прокисший аромат комнаты.

Над Петром склонился лысый, неопределенного возраста человек со щетинистыми усами. Он был совершенно голый и держал подмышкой одежду, заботливо завернутую в рубашку.

— Уже утро, пора вставать, господин сосед, — сказал голый человек, когда от сильной встряски Петр открыл заспанные глаза.

— Новик, — представился незнакомец, протягивая Петру руку. — Итак, если разрешите… По утрам я бываю чертовски усталым.

Петр едва поднялся.

Новик положил свернутую одежду под подушку, натянул цветистую перину на голову, и не успел Петр даже потянуться как следует, он уже храпел.

Петр вышел в кухню и под водопроводным краном вымылся до пояса. Он чувствовал себя разбитым, не выспавшимся. Тело вздрагивало от холодной воды. Полотняной тряпкой, заменявшей полотенце, он вытерся досуха. Теперь тело приятно горело. Усталость прошла.

Тетушка Сабо предложила щетки для одежды и ботинок. Он занялся туалетом. Вместе с ним в кухне одевался пожилой лысый человек. Наскоро натянув на себя потертый черный костюм, незнакомец попросил у тетушки Сабо завтрак.

— А вам, господин Балог, прикажете?

— Будьте добры!

Тетушка Сабо налила чай в большие глиняные чашки и, намазав маргарином два куска хлеба, положила их на непокрытый кухонный стол.

— Вы, верно, с господином Гофманом старые приятели? — спросила тетушка Сабо.

Петр смутно припомнил, что вчера этим именем тетушка Сабо называла черноволосого юношу. Но что было сказано ей относительно их знакомства — он положительно не помнил.

— Гм… — промычал он вместо ответа.

— Я так и думала, — обрадовалась старуха, ласково кивая головой. — Господин Гофман на редкость порядочный и хороший человек. С господами, которых он приводит, у меня никогда не бывает никаких неприятностей ни насчет платы, ни насчет прописки. Его друзьям бояться нечего. А то ведь есть такие, которые скрываются от полиции…

— Хороша погода сегодня, — перевел разговор на другую тему пожилой человек в черном.

— Что вы, что вы, всю ночь дождь лил. Моросит и посейчас.

— Ничего, пройдет, — успокаивающе сказал он. — Моя фамилия Нитраи, — представился он Петру и добавил: — А если уж господь так щедр на воду, хе-хе-хе, то и тетушка Сабо, я думаю, не пожалеет для меня еще чашечки чая. Хе-хе-хе…

Избавившись от своей пятидневной щетины в первой попавшейся парикмахерской, Петр отправился в город.

В тусклом свете пасмурного утра ему показалось, что за то время, пока он скитался по Австрии и Чехии, улицы Буды, да и весь город сделался как будто меньше. Изменилась окраска трамваев, внешний вид толпы. Люди были одеты не хуже, чем в Братиславе или в Вене, но в городе белого террора эта с виду беспечная праздная толпа казалась Петру странной. Правда, озабоченных лиц попадалось немало, но напрасно искал на них Петр выражения ужаса или страха смерти.

Уже смеркалось, когда Петр подходил к проспекту Тёкели. В маленькой кофейной оставил он последние деньги, и еще не было семи, как он уже стоял перед Домом металлистов.

Стемнело рано. Газовые фонари были зажжены задолго до семи. Моросил дождь. Расхаживая взад и вперед перед Домом металлистов, Петр отдавался своим тяжелым думам. В партийной работе человек никогда не остается одиноким, — у него есть товарищи. Но если он механически выпал из движения… как быть? Что за смысл в жизни без товарищей, без работы?.. Каким чуждым стал ему этот город! Как он сумеет включиться в его жизнь?..

Петр глубоко вздохнул. Усилием воли он заставил себя думать о постороннем.