От боли потемнело в глазах. Снег вонзал белые иглы под веки, красные круги застилали глаза. Он знал: идет на смерть. А они — чтоб победить. Валя не выдержала:
— Товарищ лейтенант, поберегите себя… — и разрыдалась.
Невидящими глазами обвел Ваан окрестность и здоровым коленом тронул коня. Тот встал на дыбы, грива хлестнула Ваана по лицу. Через несколько минут командир был в самом пекле боя. В правой руке он держал пистолет, левая вцепилась в гриву разгоряченного жеребца.
— Ребята! — крикнул он на родном языке. — В атаку, за мной!..
И они пошли. Пошли за любимым товарищем, за своим командиром.
Противник не выдержал натиска, дрогнул, попятился.
Конь, повернув в сторону школы, замер у входа. Бойцы и Валя ссадили полуживого командира. Ваан буквально упал им на руки.
— Слава богу! Жив!.. Жив…
Начштаба Лусинян связался со штабом бригады. Генерал лично выслушал доклад о ходе боя.
— Что за нелепость! Подняли раненого, может даже смертельно раненного командира, сделали его знаменем и пошли?.. Что? Вы просто голову потеряли! Да! Да!.. — Генерал замялся: —… объявите всему личному составу благодарность, а за то, что вы, лейтенант Лусинян и политрук Авагян, вывели командира на поле боя, строго предупреждаю!
— Слушаюсь! — взмок Лусинян.
Лусинян собирался уже повесить трубку, но генерал снова насел на него:
— Если вы не ослышались, я выразил благодарность всему личному составу.
— Служим Советскому Союзу! — пророкотал голос лейтенанта.
— Так-то оно лучше. Как мы знаем, у вас была стычка с бульбовцаки. Хорошо вы их. С предателями и изменниками так и надо… А почему не занялись их борделем? Ведь это заведение расположено в вашем селе. Среди обманутых, несчастных женщин, поищите, есть и вражеские элементы, часть которых сбежала у вас из-под носа и разъезжает по окрестным селам. Действуйте по ситуации, не миндальничайте, ясно?!
Генерал положил трубку. «Задал жару! Ну и ну! И как они так все видят, все знают?» Сквозь запотевшие стекла очков Авагян смотрел на Лусиняна, который не мог все еще отдышаться.
— Отбивную из меня сделал, настоящую отбивную… Баязетскую кюфту, если хочешь знать, вот что! — ответил на его взгляд лейтенант. — »Старик» был не в духе.
Через несколько часов санитарная машина бригады затормозила перед школой. Из нее вышел хирург, следом — санитары с носилками.
— Где ваш командир?
— В учительской, после боя мы перенесли его туда.
— Меня это не интересует, — помрачнел хирург, взбегая наверх. — Как давно его ранило?
— Сегодня пятый день.
— Вы что, ждете, когда человек на тот свет отправится?!
— Мы отбивали атаки, доктор, а не развлекались. Зря вы нас так.
— Сейчас все воюют. А кто не воюет, те в братских могилах лежат, понятно? Воевать не значит умирать.
Опухоль вокруг раны посинела. Хирург, однако, глядя в бледное как полотно лицо командира, обнадежил:
— Будет жить! Следов гангрены или заражения пока нет. Выживет.
Валя на радостях обняла и поцеловала хирурга.
— Миленький! Хороший мой!..
— Ну, ну! — запротестовал тот. — Без сцен, пожалуйста. А сейчас сделайте ему укол, пусть придет в себя. И наложите повязку со стрептоцидовой мазью. Его срочно надо в лазарет.
Когда санитары выносили Ваана из учительской, он открыл глаза. Лицо без гримас боли дышало спокойствием. Валя подошла к хирургу:
— Прошу вас, возьмите меня с собой…
— Нельзя ли без лирики?
— Речь не обо мне, о нем, — Валя указала на раненого.
Доктор взглянул на женщину и понял свою оплошность. «Красивая женщина, — подумал он, — глядишь, ее присутствие и впрямь может помочь скорейшему выздоровлению лейтенанта. Пусть едет, выхаживает, да и подежурит — нашим там работы и без того хватает…»
— Поехали, красавица, садись.
— Спасибо, голубчик!..
— Ну! Ну! — заметил он довольно сдержанно. — Сказано — без лирики.
Машина взревела и скрылась в молочно-синеватом мареве. Короткий осенний день отступал.
* * *
Утром патруль подал сигнал тревоги. Один из взводов был поднят в ружье и занял новую позицию. Десятка полтора женщин, гоня перед собой стадо коров, наседали на часовых, прося выпустить их из села.
— Не могу! — отвечал им старший наряда. — Вертайте назад…
— Да можете, можете! — улыбнулась одна из них.
— Нет, ты только посмотри! — осаждала Минаса молодая женщина с зеленоватыми глазами. — Да из-за меня немецкий генерал сразу двух офицеров застрелил. Я, правда, и его прогнала, но тебе, чернявый, жизни не пожалею.
— Гурген, нет, ты видишь, как она меня подкупить хочет? Не дать ли ей по морде, а?..
— Оставь ее, не для того тебя сюда поставили…
— Да чтоб тебе неладно было! — Он обернулся к женщине: — Кру-оом, ша-ом марш!..
По всему было видно, что Минаса оскорбили липкие приставания женщины. Он старался не смотреть на эту орущую бабу, не вступал в разговор. От волнения начал корить на родном языке:
— Сестрица, да ты подумала, чем все это может кончиться? Вас ведь расстрелять могут…
Бойцы никогда раньше не оказывались в столь неловком положении и не знали, как себя вести.
Вокруг них росла толпа любопытных. Обозленные крестьянки не щадили даже самых молоденьких.
— Ну, вы, порядочные, языки попридержите…
— Да вы сами не из монастыря небось. Нечего на нас лясы точить…
Минас и Пурген переглянулись.
— Береженого бог бережет, Гурген, — сказал товарищу Минас.
— Что ты говоришь, Минас?
— Говорю, хорошо еще, что Гитлер против нас баб не послал. Не то пришлось бы туговато.
Гурген рассмеялся. Минас, этот великий человек по части выдумок, удивленно взирал на взъерошенных баб и не знал, что делать.
— Что за насилие, мы не арестантки какие-нибудь, понимаете? — свирепели те.
— Село не тюрьма, айда обратно! — цыкнул на них старший наряда.
— Что ты на него рот разинула, пройди — и все тут!
Женщины напирали. Часовые загородили дорогу, но остановить их было невозможно.
Вот тогда и подал старший наряда сигнал тревоги. Подоспевший взвод стеной вырос на пути беглянок.
— А ну, осади назад! Кому говорю! — крикнул командир взвода.
Поднялся невообразимый гвалт. Женщины и не думали отступать: ругались, угрожали. Чуть погодя к месту происшествия подоспели политрук и начштаба.
— Послушайте, вы! Помолчите! — начал начштаба и добавил тихо: — Кто такие?
— А вам какое дело? — выступила одна. — Мы жены своих мужей, понятно?
— А кто они, ваши мужья?
— Отлично знаете кто! — не сдержалась другая. — Это вы их пристрелили у школы как собак…
— Так, понятно, — сказал начштаба, — а куда путь держите?
— Мир велик, — шагнула вперед третья, — и нам место найдется…
— Точнее…
— Ты что, исповедник? — криво ухмыльнулась Лусиняну говорившая. — Пойдем куда глаза глядят.
Глаза Авагяна под очками закипели злостью.
— Постыдились бы, сраму на вас нет…
— Нам только тебя не хватало, старая перечница!
— А куда скот гоните? Коровы-то ваши?
— Наши, наши.
Они вновь попытались прорвать заслон.
— Дорогу!
Начштаба повернулся к взводу.
— Всех повернуть обратно. Кто будет противиться — вязать.
Женщины, конвоируемые бойцами, побрели, в село.
— Куда их? — спросил комвзвода.
— Откуда пришли! И присмотри за ними, — сказал начштаба.
Жители села провожали эту процессию презрительными репликами:
— Судить их надо, бесстыжих тварей…
— Все село объели…
— Обобрали дочиста…
Завен отыскал глазами Катю, стоявшую на пороге своей хаты. Равнодушным взглядом провожала она необычное шествие. Смотрела и будто не видела. Ее взгляд кого-то искал. Скользнул по бабам, по конвойным, на миг задержался на Завене. И заскользил дальше. Катя не видела. Никого не видела.
Завен пытался перехватить ее взгляд — не удалось. Взгляд Кати не сдавался. Не сдавался и Завен.
