— Да, не делала, не имела возможности…

— Этого мы с вами уточнить не можем, — вставил Ваан, — мы сейчас говорим о другом. Если обратиться к фактам (а начальнику разведки они должны быть известны полнее, чем нам), она помогала попавшим в лапы врага советским людям. Наконец, она просит нас, предлагает свою помощь… Выходит, в ней говорит желание быть хоть чем-то полезной родине, искупить вину перед ней. И решать этот вопрос нам с вами.

— Я не согласен, — отрубил Саруханян.

— Почему же? — Ваан был неумолим.

— За такое надо отвечать, — парировал разведчик.

— Перед кем?

— Там, наверху.

— Давайте сперва ответим голосу нашей совести, нашей партийной совести, а наверх еще далеко добираться.

— Товарищ Сталин призывает нас к бдительности, — не сдавался Саруханян, — а мы, кажется, начинаем забывать о некоторых сталинских заветах в силу оторванности от Большой земли.

— Лейтенант, — не выдержал Авагян, — умерьте свой пыл! Здесь никто ничего не забыл. Это вы забыли о правилах приличия. Трудно, невообразимо трудно будет нам, сражающимся в глубоком тылу врага партизанам во вражеских мундирах, нам, принесшим клятву верности рейху, ответить завтра людям, которые научились судить и рядить по-вашему.

— Вы путаете разные вещи.

— Нет, я ставлю однотипные явления рядом. Нам надо отличать белое от черного. Советского человека надо видеть. Если он не служил врагу, а надо избавить его от подозрений, тем более от недоброжелательности.

— Верно, — поддержал Ваан.

— Могу ли я вам возразить? Делайте, как знаете. И нож и курдюк в ваших руках, — отступил Саруханян. — Как погляжу, эта бабенка произвела на вас впечатление! Ну-ну, я умываю руки…

Такого поворота Ваан не ожидал. Он вскочил, задыхаясь от ярости. Рука невольно потянулась к кобуре.

— Брось дурить, Виген! Хватит тебе обращать против нас эти испытанные приемы шантажа. Здесь судьба человека решается, понимаешь, человека! Постыдился б! Ты ведь и нас оскорбляешь, и эту женщину, и себя.

Лейтенант молчал. Он не был согласен с мнением трех.

Когда Вале Сальниковой сообщили, что она остается в роте медсестрой, она не сдержала радостных слез. Постеснявшись командира, она обвила шею политрука и поцеловала его в морщинистый лоб.

— Дорогие мои! Родные! Спасибо…

Но случилось непредвиденное.

Как-то на опушке леса Валя встретилась с Саруханяном, лицом к лицу. Она хорошо знала этого ладного военного, которого звали «глаза и уши роты». Саруханян, автор всех диверсионных вылазок, шел в новеньком, с иголочки, мундире. Заметив Валю, он поздоровался.

— Здравствуйте, товарищ лейтенант!

— Рад твоему успеху, — сказал он.

— Благодарю.

— И еще, — продолжал, — твоей цветущей красоте. Он окинул ее взглядом.

— Благодарю. — Валя хотела уйти, но он задержал ее.

— Не пошла бы в разведчицы?

— Возьмите, если доверяете.

— Надо с командиром поговорить. Думаю, согласится.

Случайные встречи участились. Саруханян как из-под земли вырастал у нее на пути.

«Проводит подготовительную работу. Даже любовный вопрос решает в рамках специальности. А разговор нам предстоит нелегкий. Я ведь откажу, а он мужчина представительный, самоуверенный, сочтет мой отказ за личное оскорбление, как большинство мужчин, у которых власть».

День решающей встречи не заставил ждать. Саруханян возвращался с удачной «охоты», выкрав по дороге немецкого унтер-офицера. На опушке встретил Валю. Она сделала вид, что не заметила его.

— Ты куда собралась?

— В штаб бригады — за медикаментами.

— Хорошеем, а? — польстил разведчик.

— А вы в герои метите, Виген? — ответила она ему в тон.

— Мундир помог. Этот мундир чудеса творит. Немцы проверяли пути, а один бродил себе вдоль железной дороги. Когда я подошел, он отдал честь и доложил, что чрезвычайных происшествий не произошло. Я оборвал его на полуслове, сказал, что сейчас не до рапорта, во время налета партизан ранен штурмбанфюрер СС Крассен. Надо помочь вынести его на большую дорогу и отправить в госпиталь с первой же машиной. Он побежал выполнять приказ. В кустах я и огрел его рукояткой пистолета. Вот и все.

— Что и говорить, удачно вышло, — заметила после паузы Валя.

— А если б мы с вами рука об руку работали, у нас и не такая дичь была… Все бы от удивления рты поразинули!

— Это как же?

— Да очень просто! Вы — не я, за вами и полковник, и генерал последует. Вам надо только завести их в ловушку. Остальное — наша забота.

— Боюсь, не под силу окажется это мне.

— Да что вы! — искренне изумился Виген. — Если вам удалось меня, разведчика с каменным сердцем, обворожить, значит, вы поразите любую мишень…

— Преувеличиваете, лейтенант. Не стоит женщину так баловать. Хочу думать, что ваши комплименты — дань вежливости.

— Ни в коем случае! — воскликнул он. — Вы красавица! Сердцеедка!

Виген перехватил иронический взгляд Вали и счел момент вполне удобным:

— Валя, я же люблю вас…

— Ну, ну, герой! С ходу влюбляются и объясняются в любви одни школьники. У нас с вами еще есть время подумать и все взвесить.

— Да, если б нам было отпущено время жить, остаться в живых…

— Мертвые в любви не нуждаются.

— Это звучит как издевка.

— Нет, лейтенант. Вот обещание без любви — и впрямь издевка, злая шутка.

— Не любите, значит?!.

— Другого люблю, Виген… Дру-го-го!..

За разговором они забыли о пленном. Тот вдруг сошел с тропы и метнулся в лес. Саруханян бросился за ним. Валя — следом. «А вдруг рукопашная завяжется?! Помогу».

За кустами она услышала хрип пленного. Виген безжалостно стегал пленного. Инстинкт подсказывал ей, что лейтенант вымещает на нем ее отказ. Сцена была отвратительная, и Валя закричала:

— Что вы делаете? По какому праву?!

Рука Вигена повисла в воздухе. Валя отметила, как быстро взял он себя в руки. В долю секунды. Лицо Саруханяна исказилось.

— А… как же иначе? Заступница немецкого офицера!.. Небось болит сердце по утраченному счастью?

Не проронив ни слова, ослепшими от удивления глазами смотрела она на своего обидчика. «Что ты за низкий человек, Виген, боже мой!»

Саруханян продолжал топтать ее:

— За врага заступаешься? Ты сама враг, ты хуже врага, я это знал…

— Знал и хотел завладеть сердцем врага? — дав волю чувствам, закричала Валя. — Подлый человек.

— Что?! — взревел он. — И ты еще смеешь? Да я тебя расстреляю как шпионку. Ты, фашисткая подстилка!

Закрыв лицо руками, Валя повалилась в траву. Сердце болело, как открытая рана. Прошлое швырнули ей в лицо. «Боже, как может человек быть таким храбрым и в то же время таким низким? Таким озлобленным и бесчеловечным!»

— Прости меня! — задрожал над ней голос Вигена. — Я погорячился.

— Не прощу! — вскричала она. — Никогда не прощу! Не стоишь ты моего прощения.

Лейтенант понизил голос. Внезапно он осознал, что ему придется отвечать за это. Человек крайне мнительный и самолюбивый, в эту минуту он думал не о том, что оскорбил женщину, а прежде всего о последствиях своего грубого выпада.

— Забудем это.

— Никогда!

— Тогда скажи, кого ты любишь?

— Всех, кроме тебя. Понял?

— Прошу тебя, скажи, кого любишь?

— Люблю честного советского офицера.

Больше они не встречались. Каждый унес в душе свою обиду.

Командир вызвал Марину и Варужана, долго и обстоятельно разъяснял им задачу. На столе лежала боевая карта района.

— Смотрите: мы находимся в селе Родовел. Севернее от нас Белая Ворста, где расположен штаб бригады. Значит, с севера нам ничто не угрожает. Узкая полоска леса, видите, отделяет село от речки Прозрачной. Южный берег ее болотист. С той стороны к нам с танками и самоходками не подойти. Зато легко могут переправиться роты автоматчиков с минометами и пулеметами. На берегу Прозрачной, вот здесь, — командир указал точку на карте, — вы должны оборудовать удобный наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривался бы противоположный берег и местность вдоль речки. В случае внезапного нападения сигнал — красная ракета.