В тот день я совершил дисциплинарный проступок. Ночью, вместо того чтобы спать, мне полагалось мыть полы в казарме и подметать двор. Проштрафившихся было шестеро. Когда все заснули, мы приступили к делу. Нас одолевала усталость. Весь день мы плутали по лесу, но тщетно. Нам так и не удалось обнаружить немецких парашютистов. Не удалось также обнаружить никаких вещественных доказательств того, что неприятель приземлился в лесу. Сон, будто гиря, тянул книзу наши веки, и нам недоставало сил покончить с работой. Мы с завистью поглядывали на безмятежно-сладко спящих солдат.

В полночь в казарму нежданно-негаданно явился командир полка и проследовал к командиру батальона. Минут через пять-десять они вышли и приказали дневальному по нашей роте срочно разбудить командира второго взвода Золотова. Они были явно чем-то встревожены. Переговаривались шепотом. Полковник даже не позволил Золотову отдать рапорт.

— Не надо, лейтенант. Прежде чем получить задание, отберите человек пять или шесть. — И кивнул в нашу сторону: — Что они здесь делают?

Вася Краснов, как всегда, не полез за словом в карман:

— Искупаем свои грехи, товарищ полковник!

— Великолепно! — сказал полковник. — Значит, мы вам поможем полностью избавиться от ваших прегрешений. Сколько вас?

— Шестеро.

— Великолепно! Крепкие ребята?

— Устали.

— Не робкого десятка?

— Трусов не испугаемся, товарищ полковник!

— Не болтайте глупостей, солдат! А смельчаков, выходит, испугаетесь?

— Не могу знать.

Полковник пожал плечами: «Бог вам судья, солдат».

— Орлы! — и повернулся к лейтенанту. — Так вот, товарищ лейтенант, час или два назад фашистские диверсанты у излучины реки обстреляли машину командующего армией. Водитель убит, адъютант ранен, а генерал, слава богу, отделался царапинами. Машина сорвалась с обрыва и перевернулась. Задача у вас нетрудная. Отправляйтесь к месту происшествия, поставьте машину на колеса и дожидайтесь, пока мы разыщем и пришлем трактор. Пойдете вооруженные, непременно с автоматами. Патронов захватите как можно больше. Не исключено, что столкнетесь с диверсантами. А если хотите знать, основная ваша задача как раз в этом и состоит — обнаружить их. Я полагаю, они вряд ли ушли далеко. Выполняйте!

— Есть, товарищ полковник!

— Моя машина вас подвезет.

Через пятнадцать — двадцать минут мы были на месте. По дну неглубокого оврага серебряной лентой извивалась в лунном свете речка. Сорвавшаяся машина лежала у воды колесами вверх. На противоположном берегу чернела толща леса. «Виллис» полковника без промедления повернул обратно, и мы остались у кромки обрыва под загадочным, пронзающим насквозь взором леса. Молчание прервал все тот же Краснов.

— Диверсанты там, — он указал на лес.

Ему не ответили. Мы стояли как зачарованные. Лес казался тысячеоким. Он видел нас, а мы его — нет. Он слышал нас, а мы его — нет. Он мог причинить нам зло, а мы ему — нет. Кругом царило безмолвие. Речка — и та онемела.

— Хорошая из нас мишень, — продолжал Краснов, — даже слепой не промахнется.

— Замолчи! — страшным шепотом произнес лейтенант. — Тихо!

И шагнул вперед. Он спускался так осторожно, точно под ногами у него были разбросаны яйца, точно боялся нарушить безмолвие. Нам чудилось, что тишина вот-вот взорвется собачьим лаем и воем.

Мы спустились к машине. Она почти не пострадала. Разве что побились стекла да крест-накрест была прошита автоматной очередью правая дверца. Лейтенант внимательно рассматривал машину.

— Эти сукины дети устроили засаду справа от дороги, там, откуда мы спустились. Поразительно, что генерал остался невредим. Не иначе он сидел на заднем сиденье, по левую руку. Да, так оно и есть, — сам себе говорил лейтенант, не отводя взгляда от леса. Один из ребят — он заглянул внутрь машины — вскрикнул:

— Шофер!

— Где?

— Да вот же.

Убитый водитель лежал ничком, левая его рука запуталась в баранке, а голова очутилась под сиденьем.

— Пока не перевернем машину, его не вытащить.

Вид убитого подействовал на всех. Мы еще настороженнее принялись вглядываться во мрак леса.

— Они там, — опять сказал Краснов. И мы знали, что он говорит правду. — Куда им уйти, ночью-то?

— Заткнись, — страшным шепотом произнес лейтенант. — Тихо!

Он сел в тени машины и раскурил папиросу. Его руки подрагивали.

— Не хочу смотреть на лес, — сказал он. — Темнота коварна, а тишина и того пуще. По мне, лучше б они обстреливали нас из пушек, только бы не молчали. — Он поднялся и скомандовал: — Автоматы к бою!

— Зачем?..

— Дадим залп по лесу.

Мы взяли автоматы на изготовку.

— Огонь!

Автоматы извергли пламя. Тишина раскололась вдребезги. Темнота поколебалась. Лес задвигался, ощетинился. Мы стреляли по таинственности, по неизвестности. Мы были бы рады, если б прямо против нас — лицом к лицу — стоял враг, если б он ответил огнем на огонь — лишь бы округа стала понятной, лишь бы нас не подстерегало неведомое, не караулил в засаде случай.

— Отставить! А теперь перевернем машину.

Ребята исполнились прямо-таки львиной силы. Откуда она взялась? Бог весть. Машина медленно приподнялась и встала боком, затем с грохотом, эхо которого раскатисто пронеслось по лесу, упала на колеса и замерла. Мы бережно вынесли наружу тело шофера и уложили подле машины. Парень был молодой и красивый. В лунном свете мы долго смотрели на него. Пули угодили ему в правое ухо и шею. Смерть, судя по всему, наступила мгновенно. На лице парня застыла полуулыбка удивления. Верный признак внезапной смерти. Немного погодя мы почувствовали, что очень уж долго рассматриваем его. И еще почувствовали, что не смотреть — выше наших сил.

— Надо закрыть ему глаза, — сказал лейтенант, — такой порядок. Умерший не должен смотреть на мир открытыми глазами.

Никто не тронулся с места. Глаза убитого с удивлением взирали на холодный лик луны, а еще — на нас.

— Прикройте ему лицо, — сказал Золотов, — такой порядок. Лицо покойного надо прикрыть.

Один из ребят прикрыл носовым платком лицо шофера. А мы все равно продолжали на него смотреть. Внезапно лейтенант спросил Краснова:

— Ты любишь кого-нибудь, Вася?

— Люблю, товарищ лейтенант.

— Очень любишь?

— А почему вы спрашиваете, товарищ лейтенант, разве теперь время?

— Отвечай лучше на мой вопрос: очень любишь?

— Никого так не любил, товарищ лейтенант. Жизнь за нее отдам.

— Симпатичная?

— Очень. Красавица.

— Да как же она, красавица, любит такого вот веснушчатого, как ты?

— Ради меня она самым интересным ребятам скажет «нет».

— Стало быть, ты удалец, Вася.

— Эх, товарищ лейтенант, какой у девчат ум! А, простите, можно задать вам тот же вопрос?

— Можно.

— Есть у вас любимая девушка?

— Есть.

— Красивая?

— Нет, это моя жена.

— Жена не может быть красивой?

— Нет. Она красива до тех пор, пока не станет женой.

— Как это понимать?

— Как угодно. После замужества красавица куда-то исчезает, остается жена.

— Ну и ну! А как же красота?

— Красота остается. Впрочем, красота, которую познали, уже не красота. Я, честно говоря, потому и тоскую по жене, что на расстоянии, издалека, она опять становится красавицей.

— Красивые — изменницы, — вмешался вдруг в разговор узбек Ширалиев.

— Почему, товарищ боец?

— Так, товарищ лейтенант. Их очень любить, они не любить, — попытался, но так и не смог выразить свою мысль Ширалиев.

— Значит, чем больше ты любишь красавицу, тем меньше она любит тебя?

— Их весь мир любить.

— Значит, красавиц любит весь мир?

— Так точно, товарищ лейтенант.

Внезапно лес задвигался, застонал. Верхушки деревьев коснулись друг друга, и ночная прохлада, обласкав их, пропала в чащобе. Лейтенант Золотов снова вспомнил о лесном безмолвии и снова крикнул: