Комиссия Уоррена работала десять месяцев. Ее доклад был опубликован лишь осенью 1964 года. Она пришла к заключению, что президента Кеннеди убил Ли Харви Освальд, который действовал в одиночку, а не являлся частью какого-либо заговора, внутреннего или иностранного.

Собранные комиссией доказательства и ее выводы далеко не рассеяли всех сомнений ни в Америке, ни за ее границами. Должно быть, нынешнему поколению действительно не суждено узнать истину во всей ее полноте.

Джон Кеннеди удостоился печальной чести — разделил судьбу Авраама Линкольна. В обоих случаях над гробом ликовала реакция. Послужит ли это предостережением великому народу, разделяющему главную ответственность за судьбы мира?

Трагическая смерть Джона Кеннеди бросила отсвет на всю его биографию. Безвременная гибель президента возбудила естественные человеческие чувства у тех, кто при жизни часто порицал его и считал своим политическим противником. Стали как-то резче, заметнее лучшие грани характера покойного, выпуклее обрисовались его попытки искать пути к миру, рассеялись или заметно растаяли тени, сгладились, стали казаться менее значительными ошибки.

Начиная теперь рассказ о том, как средний американец ведет себя на выборах, я оказался в некотором затруднении. Мне довелось быть свидетелем президентских выборов 1960 года, когда в Белый дом пришел Джон Кеннеди. На следующий год Нью-Йорк выбирал мэра. Еще год спустя страна переизбирала многих членов конгресса и губернаторов штатов — и опять-таки я застал самый разгар этой шумной кампании.

Разумеется, наиболее значительными были президентские выборы. Сенатор-демократ Джон Кеннеди выступал на них против вице-президента республиканца Ричарда Никсона. Американские выборы имеют свои традиции, и при обострении кампании в ход идут приемы, едва ли позволительные в честной политической борьбе и отдающие вульгарным фарсом. В борьбу вовлекаются жены и дети кандидатов, перетряхиваются кости их предков до седьмого колена.

Американский карикатурист в свое время так изобразил три стадии избирательной борьбы Никсона с Кеннеди. На первом рисунке — оба в черных элегантных костюмах, улыбаясь друг другу, по-рыцарски скрестили шпаги. На втором — от костюмов остались лишь клочья и взъерошенные кандидаты размахивают средневековыми мечами. На третьем — звериные шкуры, волчий оскал и тяжелые палицы, которыми соперники с яростью пещерных людей стараются проломить друг другу череп.

У могилы одного из бывших соперников горит теперь вечный огонь. Карикатуры времен избирательной кампании вытеснены из памяти кадрами кинохроники, журнальными снимками: Джон Кеннеди, схватившийся за голову после ранения, Джон Кеннеди, истекающий кровью на руках Жаклин Кеннеди, Джон Кеннеди — то, что было Джоном Кеннеди, — на старом пушечном лафете, прикрытом звездным флагом…

Однако подкрашивание и «улучшение» истории под влиянием новых событий, пусть даже драматических, придающих как бы иную окраску старым, дело, в сущности, неправедное. Поступать подобным образом — значит искажать правду.

И я хочу рассказать о президентских выборах так же, как рассказывал в свое время по горячим следам событий. Пусть и мой читатель попробует отрешиться от своего нового, возникнувшего под влиянием трагедии в Далласе отношения к некоторым людям и прежде всего к самому Джону Кеннеди, которого во время выборов вся Америка фамильярно называла Джеком и которому никакие гороскопы не сулили тогда пулю убийцы.

Мы отлично знаем существо американской демократии. Нам превосходно известно, что в результате президентских выборов группа политиков, представляющая одних королей «большого бизнеса», может либо остаться у государственного руля, либо уступить место другой группе политических дельцов, представляющих интересы других королей «большого бизнеса». Это не очень скрывают и сами американцы. Я слышал в Нью-Йорке выражение: «Условия бизнеса создают президентов, президенты не создают условий бизнеса».

— Но как у них все происходит там, за океаном, во время выборов? — спрашивали меня друзья, когда я вернулся из Америки. — Есть ли у них агитаторы, избирательные участки, доверенные лица, бюллетени? А машина для голосования? Это действительно машина, или только так говорится?

Вот мне и хочется рассказать теперь главным образом о политических нравах, связанных с выборами, о некоторых выборных обычаях и традициях, об американской избирательной технике наконец. Тут, на наш взгляд, много странного, даже диковатого. Но чужое вообще нередко кажется странным. Наш большой американский друг, ныне покойный Альберт Рис Вильямс, который бывал у нас в первые годы революции, рассказывал такой случай. Он гостил в поволжской деревне, где в избу заходили куры и поросята. «Странный обычай!» — однажды вслух удивился гость. Через некоторое время грудной ребенок хозяйки начал стучать ногами по столу. «Перестань! Убери ноги со стола. Ведь ты не в Америке», — сказала та ребенку и вежливо добавила, обращаясь к гостю: «И странные же у вас в Америке обычаи».

Так вот, не будем всему удивляться и тем более осуждать все, что кажется странным. Лучше постараемся понять формы чужой политической жизни. А для начала узнаем, что думают о своих партиях, о своей избирательной системе сами американцы.

Как-то работник Нью-йоркской публичной библиотеки, человек просвещенный и, как он говорил о себе, критически мыслящий, сказал мне то, что говорят нам многие:

— Ваша демократия? Но позвольте, что это за демократия если у вас одна партия?

— А у вас? Какая же может быть демократия при двух партиях!

— То есть как это?! — изумился он.

— Да так. Вы же, в сущности, отрицаете не только однопартийную, но и трехпартийиую или многопартийную систему. Вот уже сколько лет вы обходитесь только двумя партиями, из которых у власти — только одна. Я, понятно, имею в виду партии, которые действительно имеют шанс встать к государственному рулю. Бог знает сколько времени ваши президенты — либо республиканцы, либо демократы. И большинство в конгрессе либо демократическое, либо республиканское. Или — или. Вот и весь выбор!

— Да, но это все же две разные партии!

— С диаметрально противоположными или резко расходящимися взглядами?

— Нет, этого утверждать нельзя. Но кое в чем они расходятся.

— В чем именно?

— Это очень трудно объяснить иностранцу, нас не всегда понимают даже англичане. Но если вы хотите, я подберу вам несколько книжек. Серьезных книжек, разумеется. Хотите?

И с американской обязательностью он подобрал мне несколько популярных работ, посвященных разбору американской политической системы. Вот выжимка из них.

Конституция Соединенных Штатов вообще не упоминает о партии или партиях. В первый период существования страны действовала однопартийная система. Джордж Вашингтон был ее сторонником и предостерегал против создания второй партии, считая, что во главе страны должно быть однопартийное революционное правительство. В начале XIX столетия началось разделение, причем партия, которая впоследствии стала называться демократической, первоначально как раз именовалась республиканской. Потом одна из партий распалась, а оставшаяся, республиканская, позднее раскололась на национальных республиканцев и демократов-республиканцев. Уже за этой переменой и чересполосицей названий угадывается скорее сходство, чем различия.

Солидные американские исследователи не только не отрицают, но, напротив, доказывают разумность и даже необходимость сходства нынешних партий-близнецов. Программы как демократической, так и республиканской партий кажутся американским избирателям практически одинаковыми: разница лишь в кандидатах, выдвигаемых партиями. «Партия — это организация для победы на выборах и овладения правительственным руководством, а вовсе не для ведения какой-либо идеологической борьбы с целью утверждения одной идеологии вместо другой».

Я прочел это в книге «Политическая система США и как она действует», выпущенной в Нью-Йорке издательством «Ф. Прегер». Прочел и подумал, что мы иногда ломимся в открытую дверь, тратя силы на доказательство того, чего не отрицают сами американцы. В той же книге говорилось, что избиратели в штатах, по традиции считающихся республиканскими или демократическими, «в сущности, не имеют никакого выбора».