«Не будем опешить, — сказал я самому себе. — Давайте, сэр, сначала обойдем все вокруг».
«Все» — это островок штаб-квартиры ООН в океане нью-йоркских кварталов. Один журналист свои впечатления от знакомства с ним озаглавил «Путешествие в космос» — столь необычным показалось ему увиденное за оградой штаб-квартиры. «Столица мира» — назвал ее территорию другой журналист, «Ваши Объединенные Нации» — написано на обложке официального путеводителя.
«Ваши Объединенные Нации» обосновались внутри вытянутого прямоугольника, ограниченного по бокам Сорок второй и Сорок восьмой улицами. Фасадом он выходит на Первую авеню, с тыла его омывает Ист-ривер.
Эти несколько гектаров — как бы международная, «ничья» территория. Она находится под властью ООН, и там должны действовать порядки, которые наиболее благоприятствовали бы работе международной организации.
Но…
Вот вам одно из многих «но»: чтобы высадиться на островке ООН, надо не только пересечь океан, но и проехать в такси по нью-йоркским улицам. А для этого последнего путешествия нужна виза на въезд в Соединенные Штаты. Такую визу американцы должны давать всем, кто едет по делам ООН. Но иногда не дают.
Патрис Лумумба, премьер-министр Конго, хотел выступить на Генеральной Ассамблее. Он не напрашивался в гости к американцам. Он требовал лишь, чтобы ему дали возможность воспользоваться его бесспорным правом. Но Генеральная Ассамблея так и не услышала героя Африки.
Я медленно иду вдоль ограды, отделенной от тротуара еще и живой изгородью коротко подстриженного кустарника. За ней поднимается полукружье мачт, на которых после открытия Ассамблеи расцветут флаги наций. Рабочие подкрашивают только что установленные дополнительные флагштоки: для молодых государств, получивших независимость.
Нарядный зеленый остров ООН раздвинул кварталы старых кирпичных зданий. Его небоскреб свысока поглядывает на соседку — дымящую трубами электростанцию, на гаражи, ресторанчики, дворы-колодцы без солнечного света, без деревца.
Лучшие архитекторы мира думали над тем, как застроить международные гектары. И, бросив вызов скученности Нью-Йорка, подняли ввысь всего один строгий прямоугольник стекла, а три других здания — зал заседаний Генеральной Ассамблеи, конференц-билдинг, библиотеку — приземлили, распластали в зелени парка, чтобы открыть дорогу ветру и солнцу.
Вот как можно показать их расположение с помощью спичечных коробков. Три я взгромоздил бы друг на друга узкой частью — вот вам секретариат. Один положил бы плашмя сбоку, выдвинув несколько вперед: зал заседаний Ассамблеи. Теперь другой коробок, положенный сзади, вплотную к секретариату, стал бы конференц-билдингом, а последний, отодвинутый в сторонку, показал бы местоположение библиотеки.
Но пора за ограду. Дождь кончился. Светлые капли висели на поздних осенних розах, высаженных вдоль аллей. В глубине, на детской площадке, резвилась ребятня, взлетали качели. Белая акация, мирта, вишня, боярышник окаймляли газоны и бассейн, посредине которого бил фонтан.
На дне бассейна змеились волнообразные черные линии. Их выложили из камня, привезенного с греческого острова Родоса. Камень не куплен: он собран по каменоломням в подарок Объединенным Нациям греческими детьми и матерями; а сам фонтан построен на деньги, скопленные американскими школьниками.
Всюду на этом островке — дары стран и народов. Японцы прислали «гонг мира». Он висит во дворике, отделанном мрамором из окрестностей Иерусалима. Югославия подарила работу знаменитого скульптора Августинчича: женщина на коне, в руках у нее — глобус и мирная ветвь оливы.
Размахнувшись молотом, перековывает у берега Ист-ривера меч на плуг наш бронзовый соотечественник, изваянный Вучетичем.
Семь дверей из никелированной стали — их прислала Канада — ведут в мраморное здание Генеральной Ассамблеи. Огромный длинный холл, всюду толпы туристов. И почти у входа, под потолком — наш спутник, тот, первый, заставивший мир призадуматься.
Подошли еще два наших журналиста. Становимся к кассе.
— Один доллар, пожалуйста. Благодарю вас. Один доллар… Благодарю вас.
Девушки в синих элегантных костюмах с нашивкой гидов на рукаве мило болтают, ожидая очередную группу «каучуковых шей» — так в Америке прозвали туристов. Одна высокая блондинка с любопытством оглядывает нас.
— Посмотрите, — говорю я. — Встретишь такую в Москве, скажешь — типичная русачка. И волосы и лицо…
— Спасибо, — чуть насмешливо кланяется девушка. — Значит, русачка?
Это — на русском, почти без акцента. И фамилия из русских русская: Иванова. Родители в Аргентине.
— Почему же не здесь?
— Так, есть причины.
— Они давно из России?..
— Господа, я хочу пожелать вам самой приятной экскурсии. Вот мисс Дирдер, она вам все покажет и расскажет.
И «русачка» передает нас тоненькой американке. Кажется, ей не очень хочется рассказывать о себе и своих родителях. Или она не хочет, чтобы ее заподозрили в симпатии к «советским»?
Итак, двинулись мы за мисс Дирдер по эскалаторам, залам, переходам, вертя шеями и скрипя перьями. Бесшумные двери пропускали нас в полуосвещенные пустые залы, где роспись стен языком красок и символов говорила о счастье и необходимости мира на земле. Мы многозначительно переглянулись, увидев коридор, в три ряда заставленный столиками с пишущими машинками для журналистской братии. Нам показывали телевизионные экраны внутренней сети ООН, по которым можно следить за выражением лица ораторов, выступающих в зале. Мы узнали, что ООН имеет свои радиопрограммы, которые передаются на 25 языках. Мы удостоились чести лицезреть мистера Джеймса Ринальди, владеющего 32 языками, правда в пределах одной фразы: «Почистим, господин?» Кроме главного чистильщика сапог, на, м показали заведующего делегатским баром ООН. Узнав, что среди экскурсантов есть русские журналисты, он счел долгом сообщить о закупке для бара нескольких ящиков «столичной», «горилки» и польской «водки люксусовой». Он добавил также, что в ресторане, кроме обычных блюд, всегда готовят дежурные национальные кушанья.
— И русские блюда?
— О, конечно, конечно! Раз в неделю бывает котлета по-киевски!
Нас спускали затем в подвальные этажи, где магазин сувениров предлагал выбор, подобный которому увидит разве что кругосветный путешественник. Тут продавались деревянные красные лошадки кустарей шведской провинции Даларна, черные фигурки музыкантов из Судана, глиняные медальоны Нефертити, изготовленные каирскими мастерами, чеканные кувшинчики из Багдада, датские игрушечные гвардейцы в шапках из нейлонового медвежьего меха и множество других диковинок. Но наших матрешек среди этого богатства не было: не завезли.
Мы присаживались на минуту в обитые голубой кожей кресла Совета Безопасности. Нам показывали другие кресла в других залах, где обычно восседают Влиятельные Особы и даже Весьма Высокопоставленные Особы, имена коих произносились с почтением в голосе. Но чем дальше продолжалась экскурсия, тем все более охватывало меня странное ощущение, будто ходим мы не по штаб-квартире всемирной организации, занятой наиважнейшими делами современности, а по великолепно обставленному музею.
Такое ощущение возникало, вероятно, не только потому, что еще пустовали все эти залы и коридоры, но и потому, что уж очень подчеркнуто-бесстрастной была речь нашего гида и текла она большей частью как бы по мелким протокам, в стороне от главного русла.
Мы узнали, что прежде, давным-давно, то место, по которому мы ходим, называлось Бухтой черепах и что именно здесь стояла ферма двух англичан, Холмса и Холла, занимавшихся выращиванием табака. Мы узнали также, что в годы войны за независимость как раз напротив нынешнего входа для экскурсантов был повешен доблестный капитан Хейл.
Мы узнали, что, если бы филантроп из филантропов, г-н Джон Рокфеллер, не внес в свое время несколько миллионов долларов за землю на берегу Ист-ривер, Организация Объединенных Наций, возможно, оказалась бы в другом месте — в Женеве, например, или в Сан-Франциско.
