— Но я видел негра, который прошел в магазин мимо ваших пикетов. Как вы объясняете это?

— Слишком сложно, — уклонился от ответа мой собеседник.

Мы вернулись к магазину. Я простоял возле пикетчиков минут пятнадцать-двадцать. В двери прошел еще один негр. Я мог бы это понять, если бы Кресс торговал товарами, каких не найдешь поблизости. Но все, что есть в магазине, можно найти в соседнем примерно за ту же цену…

Проблема расового неравенства сложнее, чем иногда кажется издалека. Она при неизменной сущности с разной остротой ощущается на Севере и Юге. На Юге все обнажено, на Севере — прикрыто.

Мы наиболее осведомлены о крайних проявлениях расизма и сегрегации, которыми печально знаменит Юг. Но полицейские собаки, пожарные брандспойты, пылающие в ночи кресты куклуксклановцев, кровавые потасовки, возможно, скорее уйдут в прошлое, чем менее заметные, но не менее позорные явления американской действительности.

Серьезные исследователи уверены, что если бы даже все дискриминационные законы были вдруг отменены, расовая проблема все равно осталась бы одной из самых серьезных моральных и политических проблем страны: слишком пропитаны расизмом американская экономика, американское общество и его психология.

Помимо расизма буйного, воинствующего, существует всеохватывающая молчаливая система, направленная против людей с темной кожей. Она не даст большинству негров воспользоваться возможностями, которые могло бы открыть перед ними самое прогрессивное законодательство.

Иные гости Соединенных Штатов склонны соглашаться с ньюйоркцами, когда те говорят, что сегрегация — это где-то там, на Юге, что в Нью-Йорке ее давно нет. Население города, говорят вам, росло за счет сильного притока деятельных, энергичных, лишенных предрассудков переселенцев из Европы. Нью-Йорк интернационален, здесь нет места расовой, или национальной, или религиозной нетерпимости. Здесь белые и черные учатся вместе. Посмотрите, вон негр идет с белой девушкой, оба оживленно болтают и за ними не крадутся молодчики с намыленной веревкой. А Гарлем! Побывайте в Гарлеме, он поет и танцует. Разве в гетто могут веселиться так беззаботно? Только не следует поздним вечером шататься в одиночку по гарлемским улицам: могут намять бока. Да, представьте, в некотором роде дискриминация белых…

Так говорили мне некоторые нью-йоркские знакомые. Я бывал в Гарлеме, готов засвидетельствовать, что там действительно танцуют. Видел также, что в барах и закусочных полно людей. Но не обратил внимания на одно обстоятельство: кому принадлежат бары и магазины.

Позднее я узнал из книг, что экономика черного Гарлема целиком в руках белых. Гарлем не принадлежит самому себе, негров не оставляют в покое даже в гетто. Всюду «он» — так называют здесь белого. «Он» появляется то в полицейском мундире, то за судейским столом, то с квитанционной книжкой сборщика квартирной платы. Появление «его» не сулит ничего хорошего. «Он» враждебен миру гарлемской нищеты, его подозревают в недобром, его боятся.

В Нью-Йорке нет формальной сегрегации. В штате приняты хорошие законы о равных условиях найма белых и черных на работу. Есть даже комиссия по борьбе с дискриминацией. Но безработица в Гарлеме вдвое выше, чем в белых районах, заработная плата — лишь половина заработка белого. Вот вам и хорошие законы!

Каждый, кто по утрам наблюдал нью-йоркскую толпу, вероятно, замечал такую ее особенность. Пока ранним утром подземка и автобусы полны «синими воротниками» — так в Америке называют рабочих, — черные лица всюду рядом с белыми. Но вот в девятом часу улицы заполняются «белыми воротниками» банковских и конторских служащих. И что же? Белоснежные воротнички подпирают почти преимущественно белые физиономии.

В конторских учреждениях, как доказывает социолог Харрингтон, особенно заметно действие всеохватывающей молчаливой системы. Спросите людей, ведающих в корпорациях наймом служащих. Негры? Они, кадровики, решительно ничего не имеют против негров, даже симпатизируют им. Но высшее начальство… И служащие, мол, будут протестовать, если рядом с ними окажется негр.

Сегрегация в Нью-Йорке утонченная, замаскированная. В определенных районах негр ни за какие деньги не сможет снять квартиру или купить дом. Ему будут вежливо отказывать. Отказывают не только «своим», но и «чужим» неграм, членам делегаций африканских государств при ООН. Генеральному секретарю ООН бирманцу У Тану квартиру сдали, но заломили с него, как с «цветного», 1200 долларов в месяц.

Негр не пойдет в некоторые нью-йоркские рестораны, хотя, если он хорошо одет и обладает безукоризненными манерами, его никто не остановит при входе. На него не набросятся официанты, метрдотель не пошлет ему на подносе кусочек картона с надписью: «Вас просят покинуть ресторан». Просто за соседними столиками начнется некоторое движение, и белые, восседающие там, потребуют счет. Воцарится атмосфера скрытого недоброжелательства, презрения, холода, которую далеко не всякий сможет выдержать.

Но при желании с ней можно свыкнуться. Некоторые богатые негры в Нью-Йорке предпочитают делать вид, что они не замечают никакой сегрегации. Надо держаться стопроцентным американцем! Будь как белый! Доллары дают тебе это право!

Мог богатый негр, придерживающийся подобных взглядов, пройти мимо пикетчиков в двери магазина Кресса? Думаю, что мог.

Однако богатых негров в Америке мало. Это в основном не фабриканты, а торговцы. Классовые различия среди американских негров не так остры и заметны, как среди белых. На всех предприятиях, принадлежащих неграм-капиталистам, в стране занято меньше двух десятков тысяч рабочих. Американские коммунисты справедливо говорят, что движение негров за свободу в Соединенных Штатах значительно отличается от национально-освободительной борьбы колониальных народов. В нем более тесно сотрудничают разные социальные слои. Многие богатые негры выступают вместе с негритянскими рабочими, составляющими ядро борцов за свободу, равенство, демократические права. Однако, как писала газета «Уоркер», все это, конечно, не означает, что среди негров нет трусов, предателей, эксплуататоров: «негритянский народ имеет свою долю негодяев».

Есть деятели, которые раскалывают негритянское движение изнутри.

Однажды возле сберегательного банка, где обычно собираются уличные проповедники, я увидел трех негров, торговавших газетами. Это были хорошо одетые молодые люди, не похожие на профессиональных газетчиков. Они выкрикивали:

— Речи посланца аллаха! Правда о достопочтенном Мухаммеде!

Газета называлась «Голос Мухаммеда». Она выходит в Чикаго. «Наш лозунг — сепарация и независимость» — было написано на первой полосе.

Вот содержание передовой статьи «Голоса Мухаммеда»:

«Мы можем повернуть поток миллионов долларов, которые идут в карманы белых бизнесменов. Зачем быть дураками и расходовать свои деньги в пользу белых? Нам нужно создать свой независимый мощный бизнес. Наши собственные бизнесмены, организовав большие дела, смогут снизить цены на товары и дать работу многим своим черным братьям».

«Голос Мухаммеда» — рупор «мусульманского движения». Шестидесятипятилетний негр из Чикаго Илайэс Мухаммед объявил себя пророком. Он призывает негров принимать ислам, поскольку христианство враждебно относится ко всем расам, кроме белой. Илайзс Мухаммед считает, что негры должны создать в Америке собственное государство. Он противник смешанных браков между белыми и неграми, поскольку это нарушает чистоту черной расы.

Илайэс Мухаммед приезжает на многотысячные собрания негров в роскошном лимузине. Его окружают телохранители. Каждое слово «пророка» записывается и печатается в газете. Мне кажется, что уже идея замены одного бизнеса другим, пропагандируемая газетой, достаточно ясно характеризует, какая именно часть негритянского населения говорит «Голосом Мухаммеда».

Мог сторонник «мусульманского движения» или подобной ему организации узко-националистического толка, отрицающей братство по классу и признающей лишь родство по цвету кожи, равнодушно и даже демонстративно пройти мимо пикетов, где негры объединились с белыми для совместной борьбы против сегрегации? Мне это кажется вполне вероятным.