Оставаться здесь долее было нельзя — надо было уходить немедленно. Я направилась к двери, с трудом преодолевая чувство животного страха. На пороге комнаты я оглянулась и увидела нечто, пригвоздившее меня к месту. Неизъяснимый ужас клубком подкатил к горлу. В зеркале платяного шкафа отражалась другая, слегка приоткрытая дверь в противоположной стене комнаты. Дверь медленно отворялась. Я хотела закричать и не могла: застыв на месте, я стояла как истукан, не в силах пошевелить пальцем, готовясь увидеть самое страшное.

Дверь приоткрылась еще немного — теперь через нее мог протиснуться человек. Но, как ни странно, этого не случилось. Вместо человека у самого пола появилась маленькая серая мордочка с выпуклыми черными глазами, которые уставились на меня в изумленном молчании. Это была белка. Какую-то секунду никто из нас двоих не шевелился, потом она издала удивленный звук, стрелой метнулась к открытому окну и мгновенно скрылась в зелени ветвей.

Мой страх прошел, сердечный ритм постепенно вошел в норму, а вместе с тем вернулось и присущее мне любопытство. Я видела эту дверь, когда входила в помещение, но подумала, что она закрывает клозет. Влажное платье, найденное в гардеробе, отвлекло меня, теперь же я решила продолжить обследование. За этой дверью оказалась затемненная комната. На противоположной ее стене висело зеркало, смутно отражавшее интерьер спальни, на пороге которой я стояла.

В моей голове быстро созрело решение. Я выглянула в верхний холл: все тихо, только тикают старинные часы внизу. Затем, подойдя к одному из окон, я посмотрела вниз, на лужайку: там тоже никого нет. Артур Хестон, по всей видимости, возится в сарае со своим «линкольном». Можно практически не сомневаться, что он сюда не вернется и что в доме никого нет.

Я переступила порог спальни. Опять-таки не могу сказать, что я ожидала увидеть, во всяком случае не то, что увидела. В лучах дневного света, падавшего сквозь открытую дверь спальни, моим глазам предстала детская комната, какие бывали в старинных домах: детская кроватка, плюшевые медвежата, кукольный домик, лошадки-качалки, яркие книжки и открытая плетеная корзина, полная всевозможных игрушек. Все это очень и очень старое. Окон в комнате нет — если они и были когда-нибудь прежде, то уже давно запечатаны.

Я отыскала настольную лампу, включила ее и растерянно огляделась. Чья это детская? Когда ею пользовались? Есть ли какая-нибудь связь между нею и детскими фотографиями Артура Хестона? Я знала, что Грейс не выходила замуж и жила все время с родителями.

В замешательстве я не заметила два парика, которые наверняка не пропустила бы, если бы они просто валялись как попало. В этом случае их можно было принять за принадлежность детских маскарадных костюмов, не утруждая себя соображениями о том, что детей в доме нет, да и парики явно не детские.

Однако они не валялись, а были надеты на голову куклы, один поверх другого. Кукла была без туловища, одна голова. Это меня очень удивило. Голова, по всему принадлежавшая большой кукле, была насажена на старинную подставку для шляп, стоящую на небольшом комоде, и очень походила на человеческую; в какую-то долю секунды я даже испугалась, подумав, что комната обитаема. Будь там только один парик, его можно было принять за волосы куклы. Но заметив, что поверх одного, немного наискосок, надет второй, я пригляделась повнимательнее: оба парика седые, волосы на обоих — мягкие и волнистые.

Поколебавшись, я надела один из них и посмотрелась в зеркало — очаровательную маленькую вещицу в овальной рамке, украшенной фигурками пастушков и пастушек. На меня глянула старая женщина. Я поспешно сорвала с головы парик, будто он жег мне голову. Мои собственные волосы, показалось, колют мне затылок. Затем, движимая неясным побуждением, я открыла один из ящиков комода.

В нем лежала брошенная как придется пара узких, перепачканных краской джинсов и теннисные туфли. Рядом стоял открытый ящик с патронами — 22 штуки. Ящик был новый, патроны были уложены плотно, но нескольких патронов недоставало. Я не стала их считать. Зачем? Просто отметила про себя, что ящик начат.

Ружье — довольно обычное явление в загородном доме. Хозяева обзаводятся им, чтобы убивать крыс или бездомных кошек, нападающих на певчих птиц. Или просто для того, чтобы чувствовать себя более-менее защищенными. Но ружья в этом доме я не видела и не помнила, чтобы Грейс когда-либо имела это оружие. Мне даже в голову не могло прийти, чтобы такой старый человек мог им воспользоваться. Тогда зачем здесь патроны? Для пистолета? И почему ящик начат?

Ничего не тронув, я медленно задвинула ящик. Мои размышления об увиденном были внезапно прерваны: откуда-то издалека внезапно донесся приглушенный вопль, сопровождаемый глухим тяжелым звуком с того же расстояния, каким-то едва различимым ударом, который можно было скорее ощутить, чем услышать. Потом все смолкло. Я выбежала из детской в спальню Грейс и прислушалась, подозревая, что моя фантазия сыграла со мной злую шутку.

Вокруг стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь трескотней воробьев, возившихся под карнизом.

Это молчание и испытываемое мною напряжение снова породили во мне панику. Пожалуй, хватит оставаться одной в огромном безлюдном доме, где к тому же случаются убийства. Моей первой мыслью было бежать оттуда.

Не думая больше о том, что могу наткнуться на кого-то, что мои шаги могут услышать, я выбежала из спальни в холл, бросилась вниз по лестнице и остановилась лишь перед дверью кухни, закрытой Артуром Хестоном. Я рывком распахнула ее и почти вывалилась на лужайку.

Здесь я повернулась и посмотрела назад, на затаившийся дряхлый особняк, не сомневаясь, что из каждого его окна за мной следят чьи-то глаза.

Я стояла, пытаясь прийти в себя и по возможности успокоиться, как вдруг услышала тот же звук снова. Кричал человек. Описать этот звук невозможно, так он был ужасен. На этот раз это был не вопль, а скорее низкий прерывистый стон или мычание, сдавленный крик агонизирующей жертвы. Он шел из сарая, и я успела подумать: «О Господи! Ведь это его я слышала там, наверху. Это Артур Хестон. С ним произошло несчастье — возможно, он упал с сеновала». Потом мне пришло в голову, что его придавило лимузином, который он вывешивал на домкрате.

Вне себя от страха я закричала:

— Артур!'

Никакого ответа. Я перебежала через лужайку к двери сарая и снова позвала:

— Артур!!

Не думая ни о чем, я переступила порог.

Если в доме было темно и мрачно, то в сарае было еще темнее и мрачнее. Маленькие круглые окна, прорезанные под самой крышей с обеих сторон, почти не пропускали света, затянутые паутиной и покрытые многолетним слоем пыли. В полумраке угадывались массивные поперечные балки и вертикальные стойки двух больших открытых сеновалов, занимающих большую часть пространства сарая — до самого верха.

Я с трудом разглядела старый «линкольн» — большой темный силуэт возвышался прямо передо мной; его старомодные передние фары сверкали, точно два гигантских глаза. Мне показалось, что автомобиль накренился на один бок.

Потом я увидела нечто похожее на фигуру человека. Артур? Он скорчился на подножке — со стороны водителя, по-видимому, опираясь на колени; голова его была внутри кабины.

Все это я увидела в течение одной-двух секунд и едва успела зафиксировать увиденное в сознании, как позади меня послышались крадущиеся шаги, и вслед за тем я ощутила сильный удар ниже затылка. В глазах у меня разлилась темнота, и я упала без чувств.

Первое, что я почувствовала, очнувшись, было ощущение холода на лице и звуки знакомого мужского голоса, который я не сразу узнала.

Темнота слегка прояснилась, и я теперь различала смутные очертания предметов. Потом до моего сознания дошло, что на лбу у меня лежит мокрая ткань, и наконец я узнала знакомые черты склонившегося надо мной Литера Деборда.

— Не переживайте, миссис Барлоу, все в порядке. — Я с усилием приняла сидячее положение. — Что с вами приключилось? Вы споткнулись?