Дальше мы шли молча. Я не хотела спорить с Лейлой, подумала: «Если тогда, в июне 1942 года, командование выбрало для первых полетов слабоохраняемые цели, осуждать его за это нельзя, но таких целей, по-видимому, в прифронтовой полосе просто не было»…

Лежа в постели, я задумалась над словами Бершанской о летчиках-истребителях: «Все погибли». Конечно, им намного труднее было, чем нам. Против них не только зенитные батареи, но и «мессеры». Словом, превосходящие по количеству силы. Тут никакая выучка, смелость не помогут…

В первых двух боевых вылетах у меня были сравнительно безопасные задания. Бершанская все продумала. Потому, видимо, долго не выпускала меня, чтобы я получше освоилась в эскадрилье — «это самое главное». Напрасно я на нее обижалась. Она сделала все, чтобы я не сгорела, как ночная бабочка, в пламени костра.

Когда бомбили станцию, прямо по курсу я увидела фонтан трассирующих пуль. Самолет летел в лучах трех прожекторов. «Ничего страшного, ничего страшного», повторяла я про себя, сознавая, что сейчас пулеметные очереди прошьют самолет от пропеллера до хвоста. И вдруг фонтан исчез. Наши бомбы пошли на цель, взорвалась цистерна с горючим, да так, что нас подбросило. Я развернула самолет. Но что это: нас уже не обстреливают, лишь один прожектор будто прилип к нам. Видимо, немцам не верилось, что самолет цел и невредим, ждали, когда загорится, грохнется. «Кто-то из девушек подстраховал, сбросил бомбы на пулемет», — подумала я тогда, в воздухе. Приземлившись на своем аэродроме, никого ни о чем не расспрашивала, никто и мне нечего не сказал. Обычно после первых же стартов очередность нарушается: кто за кем летит, определить невозможно, бортовые номера не видны, да и некогда их разглядывать. Но во всех случаях любой экипаж придет на выручку другому, когда это необходимо. В ту ночь и мы сбросили бомбы на огневую точку, на прожекторы.

В том, что полк стал гвардейским, нет никакой моей заслуги. Стремлюсь доказать, что я достойный член этой дружной героической семьи.

В ту ночь я так и не заснула, все думала, думала…

На другой день мы с воодушевлением разучили свой собственный, полковой «Гвардейский марш». Слова написала Наташа Меклин, музыку сочинили сами, на ходу:

Полк пикирующих бомбардировщиков, которым командовала Раскова, тоже стал гвардейским, ему было присвоено ее имя. Он прошел боевой путь от Волги до Восточной Пруссии — 125-й гвардейский бомбардировочный Борисовский имени Героя Советского Союза Марины Михайловны Расковой полк.

Что-то изменилось в нас после того, как мы стали гвардейцами. Повзрослели, что ли. А может, возросло чувство ответственности. Даже внешне девушки стали чуть-чуть другими. В осанке, во всем облике появилось что-то неуловимо новое — изящное, мужественное. И никакой заносчивости. Немцы, естественно, стали ненавидеть нас еще больше. И еще больше бояться. А я слова своего первого штурмана «Ничего страшного!» пронесла через всю стою жизнь.

Нам разрешили отращивать косы! И еще одно приятное событие: сняли мерки — сошьют новые шинели!

Вскоре их привез пожилой, расторопный старшина с бравыми, похожими на пропеллер, усами. Девушки в глаза называли его дядечкой, а за глаза старикашкой. Он пытался заигрывать с ними, но получил оплеуху, и усы его сразу потеряли бравый вид.

— Рученьки у вас тяжелые, — проворчал он, потирая щеку.

— Гвардейские!..

Стали примеривать новые шинели: шум, гам, как на ярмарке. И вдруг — негодующий голос Наташи Меклин:

— Девочки! — ее красивые карие глаза, похожие на спелые вишни, полны праведного гнева. — Моя шинель застегивается на правую сторону… Да все шинели — «правые»…

Не успели по-настоящему возмутиться — приказ построиться у КП, надеть новые шинели. Построились. Вышла Бершанская. На ней старая шинель. Рядом семенит «старикашка». Хмуро оглядев строй, Евдокия Давыдовна строго спросила:

— Видите?

Стукнув себя кулаком по лбу, старшина громко сказал:

— Болван!

За моей спиной кто-то шепчет:

— Сейчас Бершанская прикажет провести его сквозь строй.

— Забьем до смерти!

— Более двухсот бракованных шинелей. Держись, старшина!

Бершанская распорядилась:

— Переделать!

Вооружившись ножницами, иголками, женская гвардия под присмотром старшины обметывала новые петли, перешивала пуговицы. В два счета привели шинели в порядок.

Теперь у девушек был совсем другой вид. В старых мужских шинелях они походили на огородные чучела, которыми отпугивают ворон.

А под Новороссийском идут тяжелые бои. Там сражается 47-я армия генерала Леселидзе. Выполнить задачу по освобождению города ей тогда не удалось. Южнее Новороссийска, в районе Мысхако, 4-го февраля был высажен морской десант во главе с майором Цезарем Куниковым. Отважный командир вскоре погиб, ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Небольшой плацдарм, названный Малой землей, десантники удерживали в течение многих месяцев.

Освобожден Краснодар — город казачьей славы. Это уже неподалеку от Новороссийска.

Наша общая радость растет. Возвращаясь из полетов, в первую очередь спрашиваем: какие города освобождены, как идет наступление?

Немцы укрепляют «голубую линию» — так назвали рубеж, наверно, потому, что значительная часть его проходит по рекам. Он протянулся от Азовского моря до Черного. Мы получили задание: выявлять и уничтожать огневые точки врага на этой линии.

В ночь на тринадцатое февраля мы сделали с Женей Рудневой пять боевых вылетов. Уничтожили два орудия. Штурман полка ведет дневник, аккуратно записывает результаты бомбовых ударов.

«Голубую линию» немцы удерживали до октября 1943 года. Сосредоточив на Таманском полуострове огромные силы, фашистское командование допустило очередной стратегический просчет: эти силы по существу в течение полугода выполняли пассивные задачи. Но очень уж не хотелось Гитлеру расставаться с последним клочком земли, с которого он рассчитывал развернуть новое наступление на Кавказ.

В полку чаще стали проводиться политбеседы, собрания. Оказывается, за скорейшее открытие фронта выступали широкие слои населения в Англии и Соединенных Штатах Америки. В одной американской газете сообщалось, что потери США в войне с Германией составляют всего один процент по сравнению с потерями Советского Союза. Открытие второго фронта в Европе, по мнению газеты, заставило бы Гитлера снять с Восточного фронта пятьдесят дивизий, и тогда Красная Армия разнесла бы противостоящие ей немецкие войска в пух и прах.

Разнесем, конечно. Даже без второго фронта. Но заплатим за это миллионами жизней. Если бы наше наступление было сейчас поддержано союзниками, война бы закончилась быстро, это очевидно. Но господин Черчилль, от которого многое зависит, по-видимому, рассуждает так: пусть два петуха ослабнут, сражаясь между собой, а я потом обоих положу в мешок.

Из-за весенней распутицы переход на новый аэродром не только затягивается, но и становится сущей каторгой. Дороги, по которым прошли войска, превратились в сплошное месиво грязи. Полковые машины буксуют, девушки приносят охапки хвороста, суют под колеса и, ухватившись за борта, координируют свои богатырские усилия незаменимым «Раз-два — взяли!» Дороги обстреливаются дальнобойной вражеской артиллерией, Днем в небе то и дело появляются «мессеры». Наших «ястребков» они побаиваются, но иногда нам приходится наблюдать жаркие воздушные бои.