В полку было немало поэтесс: Глаша Каширина написала поэму, посвященную Бершанской, несколько стихотворений Наташи Кравцовой было напечатано во фронтовых газетах. Тогда у нее была другая фамилия — Меклин. Мы регулярно выпускали рукописный литературный журнал. Бессменный редактор его — Галя Докутович. Я их часто вижу во сне, своих однополчанок. Очень талантливые девушки, словно у каждой было два сердца. Послушайте одно стихотворение Наташи:
Не скоро кончится война,
не скоро смолкнет гром зениток.
Над переправой — тишина,
а небо тучами закрыто.
Зовет мотор: вперед, скорей,
лети, врезаясь в темень ночи!
Огонь немецких батарей
как никогда предельно точен.
Еще минута — и тогда
взорвется тьма слепящим светом…
Но может быть, спустя года
во сне увижу я все это.
Войну и ночь. И свой полет.
Внизу — пожаров свет кровавый.
И одинокий самолет
среди огня над переправой.
Никто не написал точнее и лучше о наших боевых ночах. И вряд ли напишут. Наташа стала Героем Советского Союза.
Из стихотворений Лейлы мне больше всего нравится вот это:
На звезды глядя, я мечтала:
Открою новую звезду,
На звезды глядя, я вздыхала:
Когда ж любовь свою найду?
На звезды глядя, я мечтала:
Взойдет звезда моей любви.
Тебя в тот вечер повстречала,
Всю ночь нам пели соловьи.
На звезды глядя, я вздыхаю:
Моей сегодня не видать.
Зачем нашла тебя, не знаю,
Не для того ль, чтоб потерять?
После войны композитор Сара Садыкова написала на эта стихи музыку. В этой песне — душа Лейлы, тайна ее любви.
Новых стихов в альбоме Лейлы я в ту ночь не обнаружила, но увидела странный рисунок, сделанный карандашом: два стройных кипариса над одинокой могилой. «Почему два?» — удивилась я.
Мне вспомнилась наша недавняя прогулка…
— Посмотри на кипарисы, — Лейла замедлила шаги. — Чудо! Каждый раз, когда прохожу мимо, шепчу: «Я вас люблю».
— Красивые деревья, — согласилась я.
— Удивительные. Душу тревожат. Мягкие, нежные, печальные. Прав Омар Хайям:
Да, лилия и кипарис — два чуда под луной,
О благородстве их твердит любой язык земной,
Имея десять языков, она всегда молчит,
А он, имея двести рук, не тычет ни одной…
«Помешались вы с Хиваз Доспановой на своем Хайяме», — хотела сказать я, но с моих губ непроизвольно слетели совсем другие слова:
— Почитай еще.
Дело в том, что стихи этого поэта сами по себе не производят на меня сильного впечатления, но когда их читали Хиваз или Лейла, я готова была слушать без конца. Звучание их голоса, свет глаз, движение губ и рук придавали древним стихам какую-то особую сладость. Читали они по-разному и тем более интересно было их слушать. Просто колдуньи какие-то.
Лейла прочитала еще две строки и вдруг умолкла.
— Забыла? — спросила я.
— Нет, не хочу отбивать хлеб у Хиваз, — рассмеялась Лейла. — Она читает лучше меня.
— А мне нравится, как ты читаешь, — возразила я. — Ну, прошу тебя.
И Лейла прочитала:
Шел я трезвый — веселья искал и вина,
Вижу: мертвая роза — суха и черна.
«О несчастная! В чем ты была виновата?»
«Я была чересчур весела и пьяна!»
Читая последнюю строку, она изогнула стан, склонила голову, опустила ресницы, вздохнув, плавно повела руками. Настоящая Шахерезада.
— А ты знаешь, что кипарис — это имя?! — неожиданно спросила она.
— Впервые слышу.
— Мне рассказала Женя Руднева. Кипарис был другом бога Аполлона. Однажды на охоте от случайно убил своего любимого оленя. И сказал другу: «Мое горе слишком велико, я не хочу жить в этом мире. Сделай так, чтобы я вечно грустил по своему любимцу». И Аполлон исполнил его просьбу: превратил в печальное темно-зеленое дерево. В древние времена кипарисы сажали у могилы, это символ вечной грусти и слез…
Дальше мы шли молча. Я смотрела на тихие, неподвижные деревья и чувствовала, как в душе рождается чувство горячей благодарности к давно ушедшим людям, которые сумели разглядеть скрытую красоту мира и рассказали нам о ней.
Возможно, не я одна видела тот рисунок в альбоме Лейлы. Во всяком случае этот рисунок оказался пророческим: у ее могилы стоят два кипариса.
Ночь сто семьдесят седьмая
Белые облака отрываются от гребней гор и как огромная стая лебедей плывут к аэродрому. Медленно поднимается солнце, напоминая ребенка, который, еще плача, начинает улыбаться. Мы собрались возле аэродрома, напряженно прислушиваемся, глаза устремлены ввысь. Ждем подарочный самолет. Он близко, из штаба дивизии сообщили: встречайте. Где-то гудят тяжелые бомбардировщики. А «рама» не появляется уже несколько дней, видимо, немцы потеряли интерес к нашему району.
— Летит! — объявила Руфа.
У нее необычайно острый слух. Как в сказке, слышит, что делается за морями, за горами. Вообще-то мы все не глухие, но до Руфы нам далеко.
— Ничего же не видно, — ворчит кто-то у меня за спиной.
Проходит несколько минут.
— Теперь-то слышите, наверное, — улыбаясь, говорит Руфа.
Нет, не слышим.
— Выдумываешь, — тот же ворчливый голос.
И вдруг все услышали и увидели. Летит…
Самолет сделал круг над аэродромом, приземлился. Повернулся к нам «лицом». Двигатель работает ровно, четко, словно молодая невеста нарезает лапшу.
Бершанская и наш комсорг Саша Хорошилова встречают гостей — молодого, широкоплечего летчика с совершенно седой головой и чернобородого бригадира Сашу Костенко.
Начинается митинг. Самолет торжественно передается лучшему экипажу полка — Тане Макаровой и Вере Белик.
После митинга девушки, как стригунки, кинулись к самолету. Ощупали его со всех сторон и укатили в укромный уголок, приготовленный заранее.
Саша и Вера прогуливаются в сторонке. Держатся свободно, словно и не расставались. «Жених» всем понравился, простой, деловой парень, правда, оратор не ахти какой, но это не беда. И борода ему идет.
Под вечер за гостями пришла машина, и они уехали.
Самый счастливый человек в полку сегодня — я! Самолет, на котором летали Таня и Вера, теперь мой. Техники во главе с Зиной Радиной облепили его, как пчелы. Из тайников были извлечены дефицитные детали, девушки сделали все, что могли, и преподнесли мне самый дорогой подарок в моей жизни.
В эту ночь полк бомбил колонну танков в ущелье недалеко от Моздока, а я провела очередной тренировочный полет.
Ночь сто семьдесят восьмая
В 216-м году до нашей эры в северной Италии вблизи небольшого селения Канны произошло знаменитое сражение карфагенского войска, возглавляемого Ганнибалом, с римскими легионами, которыми руководил консул Терентий Варрон. На протяжении многих веков все полководцы мира мечтали о своих Каннах, о лаврах Ганнибала.
