— Магуба-джан! Землей пахнет, слышишь? Земля!

Ах, если бы она еще крикнула: «Пересыпь!»

Порывистый ветер, то затихая, то усиливаясь, рвет туман в клочья. Хиваз, постоянно уточняя маршрут, что-то разглядела.

— Чуть правее…

Белое размытое пятно впереди — неужели это наш прожектор? Ну да, нас ждут, встречают, как же иначе? За моей спиной — лучший штурман в мире.

Садиться будем поперек взлетной полосы, с ходу. Ширина ее — триста метров. Но за ней — высоковольтные провода, столбы. На второй круг не зайдешь…

Едва касаемся земли, техники и вооруженцы с двух сторон подхватывают самолет, закрепляют его. Мы узнаем, что не вернулся один экипаж — Тася Володина и Аня Бондарева. Все другие приземлились с бомбами. Накрывшись капотом, мы молча сидим в кабинах. Подавленность сменяется тревогой. Где-то там, над морем, кружит одинокий маленький самолет. Он вылетел на задание раньше нас. Горючее на исходе…

Тася и Аня — скромные, обаятельные девушки, самый молодой и, пожалуй, самый неопытный экипаж в полку. Правда, Бондарева — штурман звена, ей недавно присвоили звание младшего лейтенанта. Что с ними?

Рано утром несколько самолетов вылетели на поиски. Азовское море, побережье были разбиты на условные квадраты, которые мы тщательно обследовали — никаких следов пропавшего самолета не обнаружили.

Месяц спустя в Пересыпь приехал незнакомый пехотный капитан и вручил Бершанской два летных планшета. Глянув на них, Евдокия Давыдовна побледнела. На одном была надпись: «Т. Володина».

— Что с ними?..

Капитан рассказал, что его бойцы обнаружили трупы девушек и обломки самолета на восточном берегу Азовского моря.

В тот же день комиссар Рачкевич с двумя солдатами из батальона аэродромного обслуживания выехала туда. Было установлено: самолет отнесло ветром на середину Азовского моря. Когда кончился бензин, он, планируя в тумане, пролетел над плавнями и врезался в береговой обрыв.

Гробы с останками девушек привезли в Пересыпь. Похоронили Аню Бондареву и Тасю Володину с воинскими почестями.

Восьмого апреля 1944 года войска 4-го Украинского фронта начали штурм Перекопа. Бои шли там, где в 1920 году красноармейцы под руководством Фрунзе громили банды черного барона Врангеля. Через день немецкая оборона была прорвана, и наши войска, развивая успех, двинулись на юг.

В этот день, восьмого апреля, я вылетела в учебный полет с молодой девушкой-техником, которую я сама уговорила начать обучаться штурманскому делу. На обратном пути, километрах в двадцати от аэродрома, мотор неожиданно начал чихать, указатель расхода горючего приближался к нулевой отметке.

— Идем на вынужденную посадку, — сказала я и посмотрела вниз. Воронки, колдобины… Мотор заглох.

Из задней кабины вылетела красная ракета. Я улыбнулась — юный штурман действует по инструкции. Но ведь под нами не аэродром, кому она подает тревожный сигнал?

Приземлились не совсем удачно: хвост самолета задрался вверх, но мы живы-здоровы. Подпрыгиваем, пытаемся дотянуться до хвоста — роста не хватает. К счастью, к нам подбежал мальчик-пастушок, из его кнута мы сделали петлю и с ее помощью придали самолету нормальное положение. Оказалось, в моторе лопнула трубка, если бы мы были на аэродроме, заменить ее — десятиминутное дело.

— Мне нельзя оставлять боевую машину, — сказала я штурману. — Придется, Валюша, тебе идти пешком к нашим. Пусть пришлют бензин и все, что надо для ремонта. Не заблудись…

Валя ушла. Когда стемнело, я забралась в кабину, уселась поудобнее, вынула пистолет. Около полуночи не выдержала, соскочила на землю — что-то тревожно стало на душе. До утра кружила вокруг самолета, почти уверенная в том, что в мое отсутствие в полку произошло какое-то несчастье. Страшная вещь — одиночество, чего только не приходит в голову.

Утром я подыскала поблизости подходящую площадку. Медленно тянулись часы. Несколько раз к самолету прибегали деревенские дети, но близко не подходили. Их, наверное, удивляло, что летчик — тетя!

Наступил полдень… Теперь я уже могла предположить, что Валя до аэродрома не дошла: с ней что-то случилось. Странная девушка. В полку ее прозвали «ворожеей» — все свободное время она занималась гаданием на картах. Однажды во время концерта художественной самодеятельности, которой проходил прямо в столовой, на «сцене» появилась сутулая дама с картами в руке и, подражая Валиной интонаций, забубнила:

— Милые, сердешные! Всю правду расскажу, что было, что будет…

Едва прозвучали эти слова, Валя выбежала из столовой — и к морю. Я подумала, что она побежала топиться, бросилась за ней. Нашла ее на берегу. Сидит, тихонько напевает:

В тот вечер я и повела разговор с ней об учебе на штурмана. Бершанская не возражала: «Под твою ответственность…»

И вот теперь Валя пропала. Думай, что хочешь.

Мои мысли неожиданно нарушил знакомый звук самолета. Прилетела Лейла. Сделав круг, приземлилась. Первые ее слова прозвучали для меня точно гром среди ясного неба:

— Жени Рудневой нет. Погибла…

Я сразу обмякла. Сердце забилось прерывисто, из глаз полились слезы.

Валя на аэродроме не появлялась, хотя прошло уже больше суток. Придется Лейле прилететь еще раз. Обнявшись, мы сидим с ней у костра, горюем…

Женя Руднева отправилась на задание в ночь с 8-го на 9-е апреля с пилотом Пашей Прокофьевой, которая недавно прибыла в наш полк. Зайдя на цель в районе поселка Булганак, их самолет попал в скрещение нескольких прожекторов, со всех сторон били зенитки. Бомбы Женя сбрасывала уже из горящего самолета. «По-2» на глазах нескольких экипажей превратился в огненный факел, который, казалось, озарил полнеба. Это был 645-й вылет Жени Рудневой. Она сбросила на головы врага почти 80 тонн бомб.

Я не могла тебе представить, что вернусь в полк, а Жени там не будет. Никогда она больше ничего нам не расскажет…

Валя вернулась на аэродром почти одновременно со мной — заблудилась.

Вечером 10-го апреля после мощной артиллерийской подготовки начался штурм Керчи. Мы всю ночь подавляли вражеские огневые точки, бомбили штабы, узлы связи, железнодорожные станции, указывали САБами цели нашим артиллеристам.

На рассвете над горой Митридат взметнулось красное знамя. В тот же день мы услышали приказ Верховного Главнокомандующего, в котором, в частности, говорилось, что в боях за овладение городом и крепостью Керчь отличились летчики генерал-полковника авиации Вершинина. Вечером Москва салютовала войскам, освободившим город, двадцатью артиллерийскими залпами из 224 орудий.

Не вернулся с задания еще один экипаж: Полины Белкиной и Тамары Фроловой. Об их судьбе впоследствии рассказали бывшие военнопленные. Как оказалось, их самолет загорелся, упал на территорию, занятую немцами. Обе девушки были еще живы. Пилот Белкина, тяжелораненая, скончалась тут же, на руках подруги. Штурман Фролова, не желая попасть в лапы гитлеровцев, бросилась, грудью на пылающий самолет. Военнопленные, которых немцы заставили тушить огонь, похоронили девушек под большой дикой грушей возле шоссейной дороги у станицы Греческая.

Обгоревшие тела Жени Рудневой и Паши Прокофьевой обнаружили позднее и похоронили их в братской могиле на горе Митридат.

Штурману полка Евгении Рудневой было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.

А на ее имя приходили письма от любимого человека. «Мне что-то грустно и не по себе. Я вспоминаю тебя и знаю, что далеко-далеко есть моя дорогая, горячо любимая девушка…» Но что мы могли ответить?

Всей эскадрильей мы уговариваем Веру Белик идти к Бершанской, просить увольнительную, чтобы осмотреть освобожденную родную Керчь.