- Твоя жизнь! - Ума изумленно уставилась на нее. - Но как насчет мальчиков?
- Именно из-за них и из-за Раджкумара я еще не уехала. Сначала я хочу убедиться, что они устроены, например, в Индии, в любом случае подальше от Бирмы. Как только они окажутся в безопасном месте, я смогу уехать в Сикайн.
- В безопасном месте? Разве они здесь не в безопасности?
- В Бирме всё изменилось, Ума. Теперь меня это пугает. Здесь накопилось столько гнева, столько обид, и большая их часть нацелена на индийцев.
- Но почему?
- Деньги, политика... - Долли помедлила, - так много всего, кто может сказать точно? Индийские заимодавцы отбирают землю, индийцы владеют основной частью магазинов, люди говорят, что богатые индийцы живут как колониалисты, правят бирманцами. Не знаю, насколько это верно или неверно, но знаю, что боюсь за мальчиков, даже за Раджкумара. Некоторое время назад Дину окликнули на улице, его назвали зербади - это бранное слово для полукровок, наполовину бирманцев, наполовину индийцев. А недавно в Рангуне толпа окружила машину и грозила мне кулаками. Я спросила этих людей: "Почему вы так поступаете? Что я вам сделала?". Вместо ответа они стали петь "Амьота кве ко маюка па нет".
- Что это значит?
- Это политическая песня, ее суть в том, что в Бирме слишком много иностранцев, что женщины вроде меня, которые замужем за индийцами, предают свой народ.
- Ты им что-нибудь сказала?
- Сказала. Я разозлилась и ответила: "Вы знаете, что я провела двадцать лет жизни в изгнании с последним бирманским королем? Вы здесь полностью о нас забыли. Все маленькие радости доставляли нам индийцы".
- И что они?
- Потупили глаза и ушли. Но в следующий раз, кто знает, как они поступят?
- Ты сказала Раджкумару, что хочешь, чтобы семья уехала из Бирмы?
- Да. Но конечно, он не желает слушать. Он заявил мне: "Ты не понимаешь. Экономика не будет работать без индийских бизнесменов, страна просто рухнет. Эти антииндийские протесты - работа агитаторов и смутьянов, которые пытаюсь разжечь публику". Я пыталась объяснить ему, что это он не понимает, что сегодняшняя Бирма - совсем не та, в которую он приехал в одиннадцать лет. Но конечно, он не обратил внимания... - она замолчала. - Сама увидишь, когда мы приедем.
На следующий день они добрались до Рангуна. пароход маневрировал у плавучего павильона пассажирского причала на Барр-стрит, когда Ума заметила стоящего в тени расписной крыши Раджкумара. Он широко улыбнулся ей и помахал рукой. Его волосы ярко серебрились на висках, он выглядел крупнее, чем когда-либо, с огромной грудной клеткой, как у быка. Ума раздвинула губы в принужденной улыбке.
Они направились в Кемендин в новой машине Раджкумара, сером Паккарде 1929 года. По пути Раджкумар показывал, какие в окрестностях произошли перемены. Ума не могла узнать город, он стал совершенно другим. Появились величественные отели, огромные банки, фешенебельные рестораны, универсальные магазины с аркадами и даже ночные клубы. Единственной достопримечательностью, устоявшей от всех этих перемен, осталась пагода Шведагон. Она была именно такой, как помнила Ума, грациозный позолоченный хти возвышался над городом, как благословение.
Дом в Кемендине тоже изменился: он по-прежнему выглядел бессистемной импровизацией, но теперь стал гораздо больше, наверху выросли новые этажи, а по бокам раскинулись пристройки. Куда бы Ума ни посмотрела, везде она видела привратников, садовников и прочих слуг.
- Как вырос ваш дом! - сказала Ума Долли. - Вы здесь и армию могли бы разместить, если бы захотели.
- Раджкумар хочет, чтобы дом был достаточно большим, и мальчики могли здесь жить, - ответила Долли. - У каждого свой этаж. Он видит себя патриархом огромной семьи, которая становится всё больше с каждым поколением.
- Не похоже, - заметила Ума, - что тебе придется легко, когда ты будешь убеждать его уехать.
- Нет. Это будет очень трудно...
Позже в тот же день Дину привел повидаться с ней школьного друга. Неуклюжего и энергичного мальчика с копной блестящих черных волос и очками с толстыми грязными стеклами звали Маунг Тиха Со. Он был столь же словоохотливым, как Дину молчуном, и засыпал Уму неожиданными вопросами об Америке и депрессии.
Тот день был необычно спокойным и безветренным, в доме стояла страшная жара.
- Пойдемте, поговорим снаружи, - предложила Ума, - может быть, там немного прохладней.
Они спустились по лестнице и вышли из дома, чтобы прогуляться по участку. У главных ворот стоял высокий электрический столб, и когда они подошли к нему, Ума заметила, что он начал накреняться. Она резко остановилась и провела рукой по глазам. И внезапно у нее подкосились ноги. Она почувствовала, что больше не может двигаться.
- Дину! - крикнула она. - Что происходит?
- Землетрясение! - Дину обнял Уму за плечи, и они сбились в кучу, держась друг за друга. Казалось, что прошло много времени, прежде чем дрожь земли прекратилась. Они осторожно отпустили друг друга и огляделись, оценивая обстановку. Вдруг Маунг Тиха Со закричал, устремив взгляд к горизонту:
- Нет!
Ума повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как опрокидывается большой золотой хти Шведагона.
***
Вскоре после этого Ума организовала поездку по Бирме вместе с членами "Индийской лиги за независимость". Из Рангуна они поехали на восток, в Моулмейн, а потом повернули на север, чтобы добраться до Таунджи, Таунгу, Мейтхилы и Мандалая. Куда бы она не поехала, Ума везде видела расширяющуюся трещину между индийцами и их бирманскими соседями. Студенты и националисты агитировали за то, чтобы разделить администрацию Бирмы и Британской Индии. Многие индийцы видели в этом причину для тревоги, полагая, что разделение угрожает их безопасности.
Уму разрывали противоречия: она сочувствовала страхам индийского меньшинства, но в то же время ее беспокоила их вера в то, что их безопасность зависит от того, в чем она видела корень всех проблем - от имперского правления и британской политики гарантий безопасности путем разделения народов. Вернувшись в Рангун, Ума немедленно извинилась перед Долли.
- Долли, надеюсь, ты простишь, что я так легкомысленно относилась к твоим страхам. Теперь я вижу, что есть много причин для беспокойства. Честно говоря, я совершенно сбита с толку...
За несколько дней до отъезда в Калькутту Ума отправилась на утреннюю прогулку с Долли в сером Паккарде. Сначала они поехали по Черчилль-роуд, взглянуть на дом, где несколько лет назад умерла королева Супаялат.
- Ты еще виделась с ней, Долли? - спросила Ума.
- Нет, - Долли покачала головой. - По ее мнению, я находилась в одной лодке со Второй принцессой, передо мной навсегда закрыли дверь.
На обратном пути они проехали мимо пагоды Суле и обнаружили улицы необычно притихшими для этого времени дня.
- Интересно, почему нет ни рикш, ни разносчиков... - Долли замолчала, чтобы оглядеться. - Как странно, я не вижу на улице ни одного индийца.
Вдалеке, на углу улицы, собралась длинная вереница людей. Когда Паккард проезжал мимо, они увидели, что люди стоят в очереди, чтобы нарисовать на груди нечто похожее на татуировку. Долли отреагировала молниеносно - она наклонилась и затрясла плечо У Ба Кьяу.
- Долли, в чем дело? Что случилось?
- Придется их объехать. Мы должны вернуться, вернуться домой.
- Из-за этих людей? Почему? Это как-то связано с татуировками?
- Это не татуировки, Ума. Этот рисунок используют солдаты, отправляясь на войну... - Долли рассеянно барабанила кулаком по коленям. - Думаю, они собираются устроить какую-то стычку. Нужно узнать, где находятся мальчики и где Раджкумар. Если поторопимся, то сможем помешать им выйти из дома.
Примерно в двадцати ярдах впереди Паккарда какой-то человек соскочил с тротуара и рванул по улице. Ума с Долли заметили его, когда он оказался в углу, у широкого изогнутого ветрового стекла машины. Это был индиец-рикша, одетый в изодранную безрукавку и лонджи. Он бежал из всех сил, и с его рук срывались бисеринки пота. Одной рукой он рассекал воздух, а другой придерживал лонджи, чтобы она не запуталась в ногах. У него была темная кожа и белые глаза навыкате. За два шага он очутился уже в центре ветрового стекла, оглянулся через плечо, его глаза расширились от ужаса. Теперь они заметили, что индийца преследовал другой человек, находящийся всего в нескольких шагах позади. На его обнаженном торсе красовался черный рисунок. Он держал что-то в руке, но они не могли разглядеть, предмет скрывался за краем ветрового стекла. А потом вдруг преследователь дернул плечами и замахнулся рукой, как теннисист, готовящийся сделать подачу. Теперь они увидели, что в руке он держал да - длинный клинок с короткой ручкой, наполовину саблю, наполовину топор. Они вжались в сиденье, а да круговым движением рассек воздух. Рикша почти добрался до дальнего края ветрового стекла, но внезапно его голова запрокинулась, как срубленная ветка, повиснув на хребте, держась лишь на тонкой полоске кожи. Тело не сразу упало, какую-то долю секунды обезглавленное тело осталось стоять. Они видели, как оно сдвинулось на еще одни шаг, а потом рухнуло на мостовую.
