Торговец ткнул пальцем в виднеющийся в таи силуэт.

- Видишь этого человека, Раджкумар? - сказал он. - От него ты можешь многому научиться. Как склонять природу на свою сторону, как сделать растущие из земли деревья полезными для человека, что может быть более восхитительным и вдохновляющим? Вот что я сказал бы мальчику, у которого впереди вся жизнь.

Раджкумар решил, что Сая Джон сейчас подумал не о нем, его луга-леи, а о Мэтью, отсутствующем сыне, и осознание этого внезапно его опечалило. Но боль длилась только мгновение, а когда она затихла, Раджкумар почувствовал себя намного сильнее и лучше подготовленным. В конце концов, он был здесь, в лагере, а Мэтью - в далеком Сингапуре.

В Ратнагири многие полагали, что король Тибо всегда первым узнавал, когда море требовало жертву. Он ежедневно проводил на балконе многие часы, всматриваясь в море через бинокль с золотой оправой. Рыбаки научились узнавать хорошо различимые двойные проблески на холме, словно знак поддержки. Люди говорили, что в Ратнагири не может ничего произойти, чтобы король не узнал об этом первым.

Но самого короля ни разу не видели с того дня, когда он проехал из бухты вместе с семьей. Королевские экипажи часто появлялись в городе, запряженные пегими лошадьми и с усатым кучером, но король никогда в них не выезжал, а если бы это и делал, что всё равно никто бы его не заметил. У королевской семьи было два гаари: открытая коляска и брогам с занавешенными окнами. Ходили слухи, что король иногда скрывается внутри брогана, но никто не был в этом уверен из-за тяжелых бархатных штор.

Принцесс, с другой стороны, видели в городе три или четыре раза в год, они ездили к пристани Мандви, в храм Бхагавати, или домой к тем английским чиновникам, которых им дозволено было посещать. Горожане их узнавали - Первую, Вторую, Третью и Четвертую принцессу (последняя родилась в Ратнагири, на второй год королевского изгнания).

В свои первые годы в Индии принцессы обычно одевались по-бирмански, в айнджи и хтамейны. Но по мере того, как шло время, их одежда изменилась. Однажды, никто точно не помнил когда, они появились в сари - не дорогих и роскошных, а в простых сари из зеленого и красного хлопка местного производства. Они начали укладывать и напомаживать волосы, как и школьницы в Ратнагири, выучились говорить на маратхи и хиндустани так же бегло, как любой горожанин, теперь они разговаривали по-бирмански лишь с родителями. В этих приятных девочках была какая-то прямота и простота. Когда они ехали по улицам, то не отводили взгляд. В их глазах был голод, любопытство, словно они стремились узнать, каково это - пройтись по базару Джинджинака, потолкаться в лавках и поторговаться за сари. Они сидели прямо и напряженно, впитывая впечатления и время от времени задавая вопросы кучеру. Чей это магазин? Какой сорт манго растет на том дереве? Что за рыба висит вон там, над прилавком?

Мохан Савант, кучер, был местным пареньком из обедневшей деревушки, лежащей вниз по течению реки. У него была куча родственников в городе, которые работали рикшами, кули и тонга-валлахами [11], все его знали.

Когда он появлялся на базаре, к нему подходили люди.

- Передай эти манго Второй принцессе. Они из нашего сада.

- Отдай малютке горсть сушеной гарцинии. Я видела, как девочка про нее спрашивает.

Глаза принцесс трогали каждого, на ком они останавливались. Девочки были совсем еще детьми, что они сделали, чтобы так жить? Почему им запрещают ходить в гости к местным, завести друзей среди детей-маратхи с хорошим образованием? Почему они вынуждены расти в компании одних лишь слуг?

Один или два раза в год королева выезжала вместе с дочерьми, с белым, словно маска, суровым и неподвижным лицом, с мертвенно-синюшными от черут губами. Люди собирались на улицах, чтобы поглазеть, как она проезжает, но она, казалось, никогда никого и ничего не замечала, сидя прямо, как палка, со строгим и застывшим лицом.

А еще была мисс Долли с длинными черными волосами и точеным лицом, прекрасная, как принцесса из сказки. С течением лет все остальные, кто сопровождал королевскую семью в Ратнагири, постепенно разъехались - горничные, родственники и придворные. Осталась только Долли.

Король знал, что о нем говорят жители Ратнагири, и хотя был озабочен приписываемой ему властью, но также и рад, и даже немного польщен. Некоторым образом он пытался исполнить тот долг, который возлагался на него этой ролью. Иногда женщины забирались на крыши, высоко поднимая новорожденных, в надежде привлечь воображаемое благословение его взгляда. На несколько минут король направлял бинокль на этих легковерных матерей. Это ведь такая мелочь, почему же не дать то, что он в состоянии дать?

Дело было еще и в том, что не всё, что о нем говорили, являлось неправдой. Например, то, что касалось моряков: каждый день, когда король на заре выходил на балкон, он видел, как по бухте вереницей проплывают квадратные белые паруса рыбацкого флота. Лодки назывались хори, катамараны с глубокой посадкой и единственной уключиной, из рыбацкой деревушки Карлы в устье реки. По вечерам, когда солнце становилось больше, клонясь к горизонту, король видел, как те же лодки галсами, против ветра, входили в бухту. Он никогда не считал лодки, которые подняли паруса утром, но каким-то образом всегда точно знал, сколько их. Однажды, когда катамараны находились далеко в море, он заметил, как на них надвигается внезапный шквал. В тот вечер, когда флот пробирался назад, он знал, что число не совпадает, одной лодки не хватает.

Король послал за Савантом, он знал, что рыбацкая деревушка находится неподалеку от деревни, где живет семья мальчика. Савант в то время еще не работал кучером, ему было четырнадцать, и он был конюхом, грумом.

- Савант, - сказал король, - на море был шторм, - он объяснил, что случилось.

Савант поспешил вниз по холму, и новости достигли рыбацкой деревни еще до того, как прибыли лодки. Так в Ратнагири зародилась легенда о бдительном короле.

С наблюдательного поста на своем балконе король обладал лучшем видом на море, чем кто-либо в округе, вполне естественно, что кой-какие вещи он видел прежде других. В бухте, неподалеку от пристани, стоял лодочный домик, крытый тростником сарай, примыкающий к складу. О нем рассказывали одну историю. Говорили, что однажды в Ратнагири приехал британский генерал, лорд Лейк, с отборными войсками, известными под названием Королевский батальон. Это произошло после долгой кампании, в результате которой были разгромлены некоторые местные правители. Его светлость находился в приподнятом настроении и однажды ночью, после длинного вечера развлечений, организовал для офицеров лодочную регату. Лодки реквизировали у местных рыбаков, и офицеры Королевского батальона поплыли через бухту в каноэ и челноках, яростно гребя и подбадриваемые криками солдат. Легенда гласила, что его светлость выиграл на целый корпус.

Впоследствии среди чиновников Ратнагири стало чем-то вроде традиции устраивать греблю через бухту. Другие индийские форпосты предлагали развлечения в виде охоты на кабанов или поло, в Ратнагири была только бухта. За многие годы лодочный домик обзавелся собственным маленьким пантеоном героев-гребцов и легендарных яхтсменов. Самым известным из них был мистер Гибб, заслуживший синий цвет в соревнованиях по гребле в Кембридже [12] и являвшийся окружным чиновником с высокой репутацией. Мистер Гибб был опытным гребцом, который мог провести свою длинную и узкую гоночную лодку через узкий и бурный выход из бухты в открытое море. Именно король наблюдал первое исполнение этого захватывающего трюка, именно от него об этом узнали в Ратнагири.

И именно от короля жители Ратнагири узнавали достоверные новости о приближающихся муссонах. Однажды утром каждый год он пробуждался и видел слабое, но совершенно определенное потемнение цвета той линии, которая делила его окно пополам. Это пятно на горизонте, тонкое, как сурьма на веке, быстро разрасталось в движущуюся стену дождя. Расположенный высоко на холме, Отрэм-хаус принимал на себя первые капли муссона, дождь стегал по балкону, просачиваясь под дверь и через щели в закрытых ставнями окнах, собирался в лужи глубиной в дюйм под кроватью короля.