— Достаточно, товарищ Рублева, — сказали ей, после того как она допела последний куплет и выжидательно уставилась на комиссию. — Можете считать себя студенткой.
— Ой, правда?!
В тот же день Нюська собралась в Качуг. До начала занятий целых двадцать дней — чего ей тут киснуть? Новые Нюськины подружки чуть не лопнули с зависти: вот так голос! Вот так счастливица! А им-то еще сколько трястись — ведь конкурс-то: три желающих на одно место!
Нюська уже сидела на чемодане, когда ее окликнули.
— Нюська, тебя молодой человек вызывает. Симпатичный!
Неужто опять Роман? С ним бы и в Качуг!..
Но у подъезда ждал ее Житов. Нюська даже опешила.
— Я, Нюся. Здравствуй же. — Он первый приблизился к ней, ласково пожал руку. — Кое-как разыскал… ты не заболела ли, Нюся?
— С чего это вы? — обиделась Нюська.
— Да нет, просто так… Мне кажется, ты побледнела…
— Зачем вы сюда, Евгений Палыч? И люди незнакомые все — что подумают…
— А почему же нельзя, Нюся? — опешил и Житов. — Но ведь ты сама просила меня… еще в Баяндае… — В его голосе зазвенела обида, и задетое самолюбие и надежда.
Нюське стало жаль Житова. Что он ей сделал, чтобы так зло с ним? Разве виноват он, что не легло ее сердце к нему, не шевельнулась в слепых девичьих чувствах любовь?
— Простите меня, Евгений Палыч, груба я… Да и девчат совестно, ведь не дома…
Но Житов повернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь. Нюська проводила его долгим жалостливым взглядом, пока он не скрылся за углом.
5
До ночи Житов проблуждал по улицам города, долго стоял на ангарском мосту, невидящим взглядом следя за бороздившими зеленую гладь лодчонками и буксирными катерами. Зачем он опять обманул себя надеждой? Зачем рвался из Баяндая, так и не дождавшись пуска механизированной сушилки? Вот и успел, вот и застал на экзаменах Нюсю!.. Почему так все вышло? Чем он разонравился ей? Назойливостью? Так разве это назойливость — один раз в три месяца повидаться! Мечтал, надеялся, верил, отца с матерью обнадежил радостью, а вышло: себя до бессонниц довел, стариков измучил своим молчанием. Эх, Женька, Женька! И Житову до слез становилось жаль себя, своей несчастной молодости, уставших ждать его писем родителей. Хоть бы взглянуть на них, поговорить — все бы легче было…
На другой же день Житов явился к Гордееву.
— Игорь Владимирович, отпустите меня на фронт.
— Что?.. — поперхнулся старик.
— Я хочу идти воевать, Игорь Владимирович. Ведь я молод, здоров. Разве я хуже других, ушедших на фронт?
Гордеев снял пенсне, подержал его перед собой и снова водрузил на нос. Воззрился на Житова.
— Почему так вдруг, Евгений Павлович?
Житов пожал плечами, отвел глаза.
— Мне кажется так лучше… и честнее, Игорь Владимирович.
Гордеев чуточку построжал, но, поймав уклончивый взгляд молодого инженера, грустно и отечески улыбнулся.
— Что лучше и что честнее, Евгений Павлович? Как мне вас понимать?.. Погодите, — предупредил он Житова. — Лучше для вас или для нас? По всей вероятности, для вас. Честнее — это как? Что это?
Житов вспыхнул.
— Зачем эта философия, Игорь Владимирович? Разве вы сами не понимаете, что на нас, молодежь… тыловую молодежь, смотрят совсем не как на героев, — с горькой желчью подчеркнул он. — А мне тем более надо сменить воздух… попытать счастья.
Гордеев привстал. В белых пятнах лицо его стало страшным.
— Да как вам не стыдно, молодой человек, быть таким… таким подло мелким! Одумайтесь, опомнитесь… Я не слышал вас! Я не хочу вас таким знать… уходите!
Житов как ошпаренный выскочил от Гордеева. Долго не мог прийти в себя. За что он так накричал на него?.. Да, конечно, он, Житов, не должен был говорить в таком… фамильярном, что ли… тоне. Но ведь и подлого в этом ничего нет. Хороша подлость — под фашистскую пулю лоб подставлять! Другие вон за «бронь» держатся, откупиться готовы — лишь бы не на войну…
К Позднякову Житов не пошел. Уж лучше прямо в военкомат. Что будет!
6
От начальника третьей части областного военкомата Житов ушел расстроенный тем же ответом: «Не ходите и не пишите, товарищ Житов! И сидите там, где вас считают полезнее!..» Едва дезертиром не назвал, солдафон несчастный! А если он, Житов, хочет на фронт? Ведь ушел же технолог, сам напросился отправить его в действующую — и взяли.
Во дворе военкомата, на улице — парни. Толпы парней. В спецухах, в стежонках, в старых пальтишках. Сидят, раскуривают. Стоят кучками, играют в «поддай».
— Евгений Палыч! Вот здорово!..
Миша Косов налетел, облапил Житова, потащил к бревнам, на которых сидели Таня, Роман Губанов и… Нюська… Вот уж чего не ожидал Житов! Однако, стараясь не выдать себя, дружески поздоровался, со всеми. Косов болтал:
— Воевать с немчурой поехали, Евгений Палыч. Ух, и дадим мы им жару!..
— Тоже мне, вояка! — буркнула Нюська. — Ромка хоть на медведей ходил, а ты и белки не убил, воин!
Житов смеялся со всеми, тоже пытался шутить, но глаза сами косились на Нюську. Заметил в руках Губанова узелок. Уж не Нюськин ли?
Такой же совала ему, Житову, на дорогу, когда ехали «воевать» наледь. А Губанов ходил с ружьем по тайге, выслеживал Житова… Вот и поменялись местами…
— Выходи строиться! — раздалась команда.
Парни повскакали с мест, наскоро прощаясь с родными, завязывая узелки, сумки. Поднялся и Косов.
— Ну, Танечка, пора. Ничего, мы еще вернемся!..
Таня в слезы. Нюська, уже не стесняясь Житова, помогла Роману собрать узелок, не сводя с него полных печали глаз, прижалась к подружке. Губанов деловито сложил узелок в шоферский ящик, навесил замок. Девушки поднялись, подошли к Мише. Нюська первая по-своему резко тряхнула его руку.
— Счастливо, Миша! — И опять к Губанову. — И тебе, Ромка, счастливо. Пиши, отвечать буду.
Таня кинулась, повисла у мужа на шее, заплакала, запричитала:
— Ой, да как же я!..
Миша гладил ее голову, целовал.
— Ничего, Танечка, ничего… До свиданья, Евгений Палыч! — И, помахав Житову рукой, бросился догонять Ромку.
Колонна выстраивалась. Военный в фуражке торопил:
— Ну, вы там, побыстрей! Пора, пора!.. А ну в строй! Равняйсь! Смирна-а!
Длинная пестрая колонна парней застыла. Косов с Губановым стоят рядом, не шевельнутся.
— Шаго-о-ом… марш!
Где-то впереди грянул нестройный оркестр, и вся колонна двинулась, растянулась. Миша в последний раз помахал Тане.
— Ой, мамочка родненькая!.. — снова заголосила, не сдерживая рыданий, Таня.
Заплакала навзрыд Нюська. Житов подошел к девушкам.
— Ну что вы так, Таня. Миша еще вернется… Нюся, ну а ты-то зачем так?..
Нюськины мокрые глаза метнули в Житова гневом:
— Оставьте меня, Евгений Палыч! Опостыли вы мне! Опостыли!!
7
После очередной планерки Гордеев задержал Житова. Главный инженер очень волновался и долго не мог начать неприятный для него разговор.
— Я должен извиниться перед вами, Евгений Павлович, — тихо, с горечью произнес Гордеев. Видимо, старик давно таил в себе этот груз раскаяния и вот только сейчас решился избавиться от него — так страдальчески скорбным было осунувшееся лицо.
Житов оторопел. И вдруг до спазм стало жаль седоватого, болезненного, без того сгорбленного своим горем человека.
— За что, Игорь Владимирович?..
Гордеев, без пенсне, близоруко всмотрелся в Житова, дружески улыбнулся, будто сбросил наконец этот груз. Выпрямился.
— Значит, вы простили меня? А ведь я так и думал… я почти уверен был в этом… Да-да, я не ошибся в вас… Но поймите, Евгений Павлович, я был бы сдержанней к вам… нет-нет, не то… Я пропустил бы мимо ушей ваше заявление, если бы не видел в вас огромных задатков, большой заявки на будущее… Не подумайте, я все время следил за вами… Но, собственно, это уже сейчас лишнее… Вы простили мою бестактность, и это главное…
— Игорь Владимирович!..
