— У него большое несчастье, Алексей Иванович: пришло с фронта извещение о гибели сына… Он обещал прийти, как с женой будет лучше…
2
— Ах ты, батюшки! Да никак ты, соколик? Сослепу-то сразу и не признала. Рада-то я тебе как! Одна, как перст, сижу целыми днями. Яшенька — и тот чегой-то не балует меня, раза два и был только…
Поздняков, следуя за Романовной, прислушиваясь к ее болтовне, вспомнил Лунева: жених-то, кажись, остывать начал. Только и горел, пока лез Ольге под крылышко…
— Проходи в залу, Алешенька, а я сейчас чайку подогрею.
— Я не хочу, я сыт, няня.
— Знаю, что сыт, а чаек — он не лишний. Все ноне сытые ходят. — И ушла, оставив его одного в небольшой квадратной комнате с круглым столом посредине.
Поздняков огляделся. Ничто не изменилось. Даже блузка Ольгина, видимо накинутая ею наспех на спинку стула, висит, будто только что брошенная хозяйкой. И чудится, раздадутся сейчас внизу частые звонки, застучит под каблуками крутая лестница и войдет Ольга…
— Ну чего ты нос повесил? Рассказывай. Да дай-кось я на тебя еще разок погляжу, — вошла и заговорила Романовна. — Ничего, хорош. А вот седины прибавилось ладно. Беспокойная у тебя работа, Алешенька. Взял бы полегче.
— Нельзя.
— Так уж нельзя?
— Да и не дадут. Время не то, чтобы работу легче искать.
— А воевать-то не заберут?
— Пока нет. Дальше видно будет.
— А вот Оленьку-то забрали. Да я так думаю, что сама она напросилась. Все говорила: стыдно в тылах-то сидеть, когда другие там за первое дело бьются…
— За правое, няня.
— Все одно. Вот голову-то и затолкала. Бабье ли это дело на немца войной идти! Сидела бы, замуж бы за Яшеньку вышла да детишек ему рожала…
Поздняков надулся. Опять будет ему про Яшеньку разводить! И Ольга хороша: и его обвела, и этого обманула. Да такого ли ей мужа надо, как Лунев, — ни мужчина, ни девица.
— А сам-то ты как? С семьей живешь?
— Нет, няня. Но помогаю.
Романовна хотела что-то сказать, но прикусила язык и только осуждающе глянула на опустившего голову Алексея.
— Ну, а как ты живешь, няня? — поднял глаза Алексей. — Может, и тебе помочь в чем-нибудь надо?
— А чего мне помогать-то? Оленька вон деньги прислала, хлеба полкила в руки дают, чего мне еще, старухе? Жевать вот скоро нечем будет, надысь опять один шатучий ниткой выдернула, чтоб ему пусто. И беленький вроде, а расшатался…
Поздняков улыбнулся.
— Этак и верно жевать нечем будет, Романовна. В другой раз расшатается — к нашему зубодеру свожу, подлечит. А с дровами?
— И дрова есть покудова, все есть. Одно меня мучает: как она там, Оленька? Опасно, поди, как скажешь?
— Где она, Оля? Адрес ее?
— Тебе зачем?
И опять горечью плеснула обида: Луневу — так детишек рожай, а ему и адреса Ольги сказать не хочет.
— Как же я тебе отвечу, няня: опасно или нет? Вот скажи полевую почту — и я скажу: опасно там или не опасно, — решил схитрить Алексей.
Но Романовна вовремя поняла ловушку.
— Ну и ладно. А почты я тебе все одно не скажу. Да и на что она тебе, почта эта? У тебя своя семья, а Оленька обратно свою найдет, не век же одна мыкаться будет.
Поздняков, слушая Романовну, решил не уходить, пока не узнает адреса Ольги.
За чаем Романовна вытащила откуда-то из комода кусочек сахару, нарезала на ломтики без того небольшой ломоть хлеба. Говорили обо всем, но только не об Ольге: Романовна явно боялась проговориться, дать ему ее адрес.
— А как же ты, няня, деньги без аттестата получаешь? Обманываешь ты меня, няня. Вот и живется тебе, вижу, не сладко. Надо помочь тебе. Может, денег дать?
— Начто? Есть у меня! Чего не веришь-то!
— Нет у тебя денег, и аттестата нет, няня.
— Эка! Да коли так… Куда я его, бишь, запрятала?.. Да вот он! — Нашла она в столике сложенный лист с черной печатью.
Поздняков взял аттестат, торжествующе объявил:
— Вот и выдала ты мне свою Оленьку: «Полевая почта 42 134…»
— Ах ты, батюшки! Ах ты, нехристь этакий, провел же таки старуху!
— Провел, няня. И в другом провел: не хотел я чаевничать, да зато узнал: нечего тебе жевать, няня. Вот с дровами как, еще надо проверить.
Романовна замахала на него руками, но Поздняков крепко обнял ее и взял шапку.
— До свиданья, Романовна. Сливочного не обещаю, а хоть маргарину к чайку завезу. Обязательно завезу!
3
К началу экзаменов Роман доставил Нюську в Иркутск на своей машине. Предложил отвезти прямо к тетке, но Нюська отрезала:
— Нет. Чего я к ней: жена я тебе какая?
— Она добрая, не забидит. А спросит — скажи: жена, только будущая. Язык не отсохнет…
— А ну тебя, Ромка! Хочешь опять поссориться?..
— Ладно уж.
Училище было не ахти каким важным: старое двухэтажное деревянное здание, с грязным узким двором. И вывеска — меньше, чем на райкоме. Не таким представляла себе Нюська его, когда ехала сюда сдавать документы. Думала, вроде театра — здание с колоннами, с каменным парадным крыльцом, с вестибюлем. А во второй приезд и вовсе плюгавеньким показалось. Видно, и Роману не поглянулся Нюськин техникум, удивленно заметил:
— Эта, что ли, консерватория-то твоя? Ветром не сдуло бы.
И все же струхнула, когда, оставив у подъезда Губанова, вошла в корпус. Поступающие (их было много во дворе и в узком, завешанном по обе стороны щитами коридоре), почти одни девчата, липли к щитам со списками, расписаниями экзаменов и шептались, шептались. Нюська едва протолкалась к приемной комиссии. И тут люди. Поборов страх, протиснулась к столу, к худому в очках мужчине.
— В общежитие мне. Куда ехать?
Худой поднял на лоб очки, глянул на Нюську.
— Кто вы?
— Я? Рублева. Поступать приехала. Из Качуга я.
Девушки, теснившие Нюську, сдержанно рассмеялись. Худой спустил на нос очки, буркнул:
— Здесь приемная комиссия, девушка. Идите к завхозу.
— Это куда? Я же у вас была, вы же…
— Ступайте, девушка, не мешайте!
Завхоз отругал Нюську:
— Вам когда сказано было являться? Вы о чем думали? Где ваша заявка? — И, словно бы пожалев, велел тут же написать заявление и прийти завтра.
— А ночевать где?
— Где сможете. У нас иногородних некуда разместить, а вы…
— А я не иногородняя, да? Мне что, на вокзале толкаться?
— Можете на вокзале. Завтра поищем что-нибудь.
Нюська сдержалась, чтобы не наговорить резкостей, вернулась к Роману.
— Ты чего, Нюська?
— А ну их! Общежитие не дают, завтра только. Завхоз — ух и вредный!..
Роман, открывая Нюське дверку кабины, обрадовался:
— Ну вот, а я что говорил! Едем к тетке!
— Ни за что!
— Почему?
— Ну что ты пристал! Ты же знаешь…
— Ладно. Посиди тут. — Роман вылез из кабины, хлопнул дверцей.
— Ты куда?
— К завхозу. Может, на двоих место взять, Нюсь?
— Дурак!
Через пять минут Роман вернулся.
— Едем, есть тебе место…
Нюська вцепилась в баранку.
— Куда? К тетке?..
— На, читай, — сунул Роман ей в руки записку завхоза.
Нюська прочла, ойкнула.
— Это как же?
Роман загадочно хмыкнул.
— А нашего брата, шоферов, все любят. Колесики бы крутились. Ты-то любишь, а?
4
Роман действительно «устроил» Нюську в студенческое общежитие, за что пообещал привезти училищу машину угля. Но Нюське сказал, что завхоз — его старый знакомый, почти родня. Сказать правду — взбрыкнет, в Качуг уедет, а на это не пойдет. Зато теперь Нюська была счастлива и на прощанье даже чмокнула Романа в щеку.
На первом же экзамене, едва Нюська назвала свою фамилию, члены комиссии переглянулись, пошептались и, наконец, попросили что-нибудь спеть.
— А частушки можно? Наши, качугские?
— Можно и частушки, — улыбнулась комиссия.
Нюська откинула косу, набрала воздуха и… оглушила комиссию голосищем. Пришлось начать снова, вполголоса.
