— А откуда ты знаешь? — удивился Вовка.
— Хе! Я ж тебе толковал, что я все знаю. Он ее Олей зовет, в больницу ее на машине возит… Как, бишь, ее фамилия?
— Червинская!
— Она, точно! — воскликнул, запомнив, Лешка. — Мы из ее штицель сделаем, Вовка!
— Шницель?
— Все одно. Мама Фая для меня завсегда штицель делает. А мы из той докторши, понял?
— Понял, — оживился Вовка. — А как?
Но Лешка уже передумал:
— Не пойдет. Сперва обсосать надо.
— Обсосать?
— Ну, обмозговать. У меня, Вовка, на этот счет своя тактика есть, понял? Может, мы по ей действовать будем… Ну, бывайте, кореши. Я к вам на той неделе зайду. Ожидайте!
Дома Лешка пристал к Фардии Ихсамовне:
— Мама Фая…
— Зачем так зовешь, Леша? Просто мама зови. И отца папой зови, зачем: батя Нума?..
— Ладно. Мама, скажи, а как это отцы детей бросают, а к другим теткам уходят?
Фардия Ихсамовна чуть не выронила вязанье.
— Кто тебе так сказал, Леша?
— Да так, товарищи… Ну, мамочка!..
Слово «мамочка» как-то само-самим сорвалось с Лешкиных губ. Фардия Ихсамовна с нежностью посмотрела на Лешку, притянула к себе его огненную голову.
— Плохие люди, Леша, очень плохие отцы детей могут бросить…
— А разве… — Лешка чуть не выдал себя, едва не назвав Позднякова.
— А еще хуже женщины. Зачем отнимают мужей? Зачем детей сиротами делают? Замуж хотят? Замуж надо за неженатого человека идти… Ай-ай, нехорошо это, совсем плохо, воровство это!..
8
Лешка показал братьям, какую кнопку нажать, сошел с крыльца и, заложив за спину руки, как взрослый, стал прохаживаться по тротуару.
Вовка дотянулся до кнопки, нажал раз, два, три, как велел Лешка. Нажал еще. Услышал, как по лестнице застучали быстрые легкие шаги, отпрянул от двери. В дверях появилась женщина с короткой прической. Она, докторша!
— Вам кого, дети?
— Мы — Поздняковы дети.
Большие глаза докторши стали еще больше.
— А папа?.. Где ваш папа?
Вовка насмелился, выступил вперед.
— Это вы нам скажите, тетенька: где наш папа?
— Где наш папа? — несмело повторил Юрик.
Докторша улыбнулась.
— Разве он не с вами? А с кем же вы? — Червинская оглянулась, но кроме прохожих и стоявшего у ворот рыжего мальчугана, никого поблизости не было. Что еще за шутки?
— А мы одни пришли.
— Да, одни.
— Это вы отняли у нас палу!
— Я?..
— Да, вы, вы! Вы нехорошая! Вы вредная! Вы противная!..
— Мальчики, разве так можно! Ну хорошо, пойдемте ко мне и все выясним.
— А мы не пойдем! — закричал Вовка.
— Не пойдем!
— Отдайте нам нашего папу!
— Отдайте! Отдайте! — повторил Юрик.
— Дети!.. Стыдно, дети…
— Это вам стыдно чужих пап воровать!..
Червинская захлопнула дверь.
Подходя к дому, Лешка сказал Вовке:
— Ну что, видал? Получилось? У меня, Вовка Поздняков, завсегда получается!
— Тактика? — вспомнил Вовка.
— Точно!
9
— Алеша? Очень кстати!.. — Ольга хотела тут же рассказать ему о случившемся, но, увидев, что он чем-то взволнован, воздержалась. — Ну, что же ты, заходи.
Поздняков поднялся следом. Романовна, как и Ольга, тоже встретила его на этот раз сухо, ушла на кухню.
— Ну, рассказывай… Ты почему такой бледный, Алеша? Что-нибудь опять случилось?
Поздняков, сидя на диване, снизу вверх посмотрел на стоявшую перед ним Ольгу.
— Я пришел сказать, Оля…
— Что еще?!
— Я ушел от Клавы… совсем…
— С ума сошел! — Ольга до хруста сцепила пальцы, прошлась по комнате. — Так вот, значит, что за сюрприз приподнесли мне сегодня! Я думала, все это еще прелюдия, а оказывается — финал! Очень мило!
— Ты о чем, Оля?
— О чем! О чем! — передразнила Червинская, и в голосе ее послышались слезы. — Это все мерзко! Гадко! Пошло! И виноват в этом только ты! Ты! Ты!..
— Оля, успокойся… Я сам отвечаю за свои поступки… Я страдаю не меньше тебя, Оля!..
Бледное, даже сквозь смуглость и загар лицо Позднякова было страшным. Ольга знала это лицо еще в Москве, в Горске. Алексей не лгал.
— Алеша, — тихо, с участием молвила Ольга, — ну кто же так поступает, Алеша? Ведь я… ведь мы еще ничего не решали, а ты натворил столько глупостей, причинил столько горя семье и…
— Но ведь я люблю тебя, Оля! Люблю! Ты же знаешь, как все получилось… Разве ты еще можешь сомневаться во мне!
— Алеша, успокойся… Боже, какая несправедливая, жестокая жизнь! Что я должна делать!..
— Уедем, Оля!
— Ни за что! — она отошла к столу, сжала виски. Силы медленно оставляли ее. — Алеша, я ничего не могу ответить тебе… Я не хочу, слышишь! Не хочу ничего решать… Боже!..
Алексей подошел к ней, осторожно обнял ее вздрагивающие в конвульсиях плечи.
— Оля, не надо плакать. А то, может, поплачем вместе, а?
— И ты еще можешь шутить! Прошу, дай мне прийти в себя…
Алексей шумно выдохнул воздух, вернулся к дивану. Так прошла минута — две…
— Ты знаешь, что час назад у меня были твои дети?
— Что?!
— Твои дети! Два мальчика. Они назвали себя Поздняковыми и потребовали от меня папу…
— Какая низость!! Неужели Клавдия могла…
— Не ворчи. Ты сам виноват в этом. И не думай, что сегодняшний мой позор мог стать победой для твоей Клавы… Пожалуйста, не перебивай меня!.. Наоборот, она вызвала этим своим поступком не жалость… Что ты глядишь на меня, как на чуму!.. Но я и не обвиняю ее. Ее ума и не могло хватить на большее, чем на это… Ты сам прекрасно расписал мне свою женушку. Но пойми и другое, Алеша: ведь между нами девять лет пропасти! Это не трещина, которую можно вот так просто зашить, стянуть зажимами — это пропасть! Как же ты хочешь решить все в один день!..
— Шесть месяцев, Оля.
— Неправда! Ты вспомнил о своей любви только неделю назад!.. Нет-нет, это немыслимо… Я ничего не могу тебе ответить, Алеша… И, пожалуйста, оставь лучше меня одну…
— Я не оставлю тебя, Оля. Ты — мое богатство, моя любовь…
— Эгоист! Ты и сейчас думаешь только о себе: тебя должны услаждать, дополнять, одухотворять!.. Что ты хочешь, Алеша? Сделать из меня духовный бальзам, как сделал из своей Клавы прислугу?
— Я хочу только твоей любви, Оля…
— А ты подумал обо мне? Что ты собираешься дать мне взамен? Планы? Чертежи? Сплетни? Я пресытилась ими еще там, в Горске…
— Оля, ты обкрадываешь себя. Ты не пустая светская дама, чтобы видеть в муже только, как он выглядит в сплетнях. Хорошо, я сейчас уйду. Я еду в Качуг… опять еду, опять в командировку… но я вернусь к тебе, Оля… К тебе, слышишь?!
— Ради бога, оставь меня… хоть сегодня!..
Ольга проводила его до крыльца, захлопнула дверь. Слышала, как простонали ступени, как медленно удалились его шаги. Ольга прижалась щекой к холодному железу засова и, не шелохнувшись, долго стояла так, оглушенная своим счастьем. Счастьем ли?
10
— Ну что ты, нянечка? Все прошло. Все, видишь?
— Вижу, милая, я все вижу.
— Ну вот и хорошо. Давай лучше сядем за наш маленький самоварчик и будем коротать вечер.
— Жисть ты свою коротаешь, Оленька, а не вечер. Да и мою тоже…
— Ну-ну, поворчи. Я поворчала, успокоилась, теперь ты.
— Да уж поворчала: стекла, спасибо, целехонькие остались.
Они сели рядышком. Ольга — будто ее подменили — смеялась, подтрунивала над Романовной и, кажется, забыла обо всем.
— Шуму бы он не наделал еще, Алешенька твой, — неожиданно сказала старушка.
— Какого шума, нянечка?
— Известно. Вона как вскинулся, когда ты ему про детишек сказала. Глядишь, еще дома чего выкинет, жену не побил бы…
— Что ты, няня! Неужели ты можешь допустить…
— А чего допущать? Мужики, они когда бесятся, многое чего допущают. Он-то не мужик, разве? Да ты куда? Куда опять?..
— Нянечка, не волнуйся… Я ничего больше не натворю! Ей-богу!
