— Приятной помехой, — уточнил он, странно на нее глядя. — Чудесной помехой. Лучшей помехой, которую я и не мечтал найти.

В его словах таились комплименты, но Эмили ощущала лишь шипы его слов.

— Мне кажется, мы поняли друг друга, милорд.

Он настороженно сузил глаза.

— Поняли?

— Да, — кивнула она, пытаясь быть такой же холодно-жестокой, как он. — Я вас отвлекаю. И позволила вам отвлечь меня на непозволительно долгое время.

Он все еще не реагировал. Она мило улыбнулась и нанесла последний удар:

— Но не бойтесь. По возвращении в Лондон мы будем жить в отдельных домах. У вас будет нужная вам жена, моя репутация не будет испорчена, и я не вижу других причин оставаться вместе.

Малкольм должен был испытать облегчение. Должен был проводить ее обратно в утреннюю столовую, чтобы она позавтракала, а затем в течение часа отдать распоряжения об отдельном проживании.

А не страстно желать ее придушить.

И уж точно не разворачиваться на каблуках, не выходить из башни и не запирать за собой дверь, оставив ее внутри.

Он не хотел запирать Эмили надолго — лишь получить несколько минут для размышлений. А думать было проще, когда он не видел ее выразительных голубых глаз и не представлял, что ее груди будут выглядеть куда лучше под его руками, чем под черным крепом.

Однако грохот по двери со стороны Эмили и вибрации дерева, к которому он прислонился спиной, не располагали к рациональному мышлению. Однако теперь ей придется признать то, что он сам уже понял и принял: им нельзя позволять страсти управлять их поступками. Но почему же это решение ощущалось худшей ошибкой в его жизни?

Малкольм стукнул затылком по двери.

— Выпусти меня отсюда, пока я не заставила тебя пожалеть об этом! — крикнула Эмили. Толстое дерево приглушило слова, но не раздражение ее тона.

Он улыбнулся. Он уже жалел, но какую бы месть ни придумала Эмили, он, скорее всего, сможет насладиться ею.

Однако от брака он ожидал не развлечений. Он всегда считал, что его жена будет образцом нравственности, будет распоряжаться зваными обедами и пристойно вести себя в обществе.

Эмили проще было представить на поле боя, чем с чайничком.

Малкольм знал, какую жену ему следовало искать. Но при выборе между Эмили во всем ее блеске и чопорной, скучной мисс Этчингем он обнаружил, что тело выбрало за него. Хотя хотел он ее не только телом. Он мог часами с ней разговаривать и целыми днями не желать себе другого собеседника.

И ему придется контролировать себя, если он хочет прожить достаточно долго для того, чтобы добиться чего-то для клана. Но пока он пытался заставить себя отстраниться, он чувствовал, что выдержки хватит лишь только при свете дня. Он не выдержит без нее ни одной ночи. Наверняка ведь можно найти другой путь, без расставания навсегда?

Его жена ругалась по ту сторону двери. Что-то металлическое скрипело по камням. Он повернул ключ и распахнул дверь. Эмили стояла в паре дюймов от порога, пытаясь поднять древний палаш.

— Будет не слишком забавно, если ты попытаешься меня убить, — сказал он.

Эмили с натугой подняла меч.

— Я спускалась вниз с намерением убить тебя — не пропадать же платью.

Но в ее глазах мерцал смех, и она не сопротивлялась, когда Малкольм отнял у нее меч. Старый палаш был двуручным, и Малкольм, не удержавшись, описал им размашистый круг, прежде чем повесить на стену.

— Дорогая, насилие не решит наших проблем.

— Попытки меня запереть под влиянием настроения тоже их не решат, — сказала она. — Если мы не можем завершить разговор, не пожелав друг друга убить, как же мы будем жить вместе?

— Не все наши беседы заканчиваются вот так. И мы не дрались с самого дня нашей свадьбы.

— Потому что все это время мы не разговаривали, болван. — Он хмыкнул, но она не попалась на наживку. — Если бы мы привыкли разговаривать, ты бы сказал мне о Лондоне.

Он поднял руки, сдаваясь:

— Я сожалею.

Она прожгла его взглядом.

— Искренне, — сказал он.

— Ты хоть знаешь, за что извиняешься?

Он не знал — просто хотел, чтобы она успокоилась. Но Эмили слишком хорошо это понимала.

— Я извиняюсь за то, что не спросил твоего мнения.

Она скрестила руки на груди.

— А если бы я сказала, что не хочу уезжать? Что бы ты сделал?

— Ты хочешь остаться здесь?

— Я влюбилась в Шотландию сильнее, чем ожидала.

Это была не его заслуга, но Малкольм не мог не испытать удовольствия от того, что она так прикипела к их дому.

— Мы вернемся на Рождество. Но я должен отправиться в Лондон до заседания парламента в ноябре, чтобы узнать потенциальных союзников.

— Так ты уже и о Рождестве все решил? — спросила она. — Ты настолько диктатор в душе, что не испытал ни малейшего интереса к моему мнению?

Он моргнул.

— Брак требует согласований. Но я признаю, что не привык спрашивать о чужих предпочтениях.

Похоже, ее это не смягчило, и он перешел в наступление.

— Знаешь, дорогая, — сказал он, наблюдая за ее лицом. — Ты тоже не слишком хороша в делах брака. Ты хоть раз говорила с Грейвзом или экономкой с тех пор, как стала моей графиней?

Она смутилась. Он видел, как опадают ее плечи, и почти ощутил укол вины — почти.

— Твоя мать слишком хорошо занимается этим, — сказала она.

— Но это больше не ее дом. Он наш. И она отправится в дом вдовы, когда закончит его обустраивать, а затем замок, наш дом в Эдинбурге и дом, который мы купим в Лондоне, перейдут тебе.

Эмили нахмурилась:

— Звучит так, словно это награда.

Он раскинул руки, обводя интерьер комнаты.

— Ты сказала, что полюбила горы. Если хочешь, чтобы они стали твоим домом, бери этот замок в свои руки.

Ее глаза застыли. Он знал, что у Эмили есть секреты — отнюдь не один, как он понял, проведя с ней эти недели. Женщина с ее страстностью и прямотой не могла бы десятилетиями отпугивать от себя мужчин, если бы не скрывала чего-то важного.

Малкольм сомневался в том, что хочет узнать ее секрет, хотя вопрос и съедал его заживо. Он хотел, чтобы она рассказала ему сама, не под давлением и не пойманная за руку. И все же не удержался, чтобы не подтолкнуть ее к компромиссу, к тому, что ей стоит смириться и не уходить от него.

Малкольм начал обходить ее по кругу, как волки кружат вокруг оленя, затем опустился в кресло, в которое раньше усаживал ее. Эмили поворачивалась, не сводя с него взгляда и явно почувствовав его изменившееся настроение.

Он откинулся на спинку кресла.

— Если не хочешь делить со мной дом, у нас есть иные альтернативы.

— Какие же? — спросила она, подозрительно щурясь.

— У меня есть дом на западных островах, удаленный от всех, и там ты получишь столько уединения, сколько пожелаешь. Но, должен предупредить, в той постели будет слегка прохладно без моего присутствия.

Она улыбнулась, не успев одернуть себя.

— Ты невероятно самоуверен.

— С тобой это слишком легко, — ответил он.

— Хотела бы я быть настолько уверенной.

Голос Эмили внезапно стал тише, в нем зазвучали сомнения. Сомнения, которым не должно было быть места в ее сердце — она была слишком сильна для этого.

Он протянул ей руку. И когда Эмили взяла его ладонь, усадил ее себе на колени.

— Поезжай со мной в Лондон, Эмили. Я хочу, чтобы ты поехала, несмотря на то как ты меня отвлекаешь.

Она потеребила пуговицу на его жилете.

— А что, если я не смогу быть такой, как ты хочешь? Я не хочу быть только помехой, но я никогда не хотела становиться хозяйкой дома, матерью, женой.

— А кем ты хотела быть?

Она не ответила. В этом и крылся ее секрет? В тайном желании? В тайной страсти, которой она не могла назвать?

Он попробовал угадать.

— Ты не… Я хотел сказать…

Он осекся. Эмили смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Вы же с мисс Этчингем не из тех… э… тех, кто увлекается Сапфо?