Августа прервала ее:

— Я лишь жалею, что ты не созналась мне. Я ощутила себя полной дурой, когда поняла, что обсуждала с тобой «Наследницу», не зная, что именно ты ее автор. Ты наверняка смеялась над моими предположениями, кто именно отвечает какому персонажу.

— Очень сложно было сдержаться и не рассказать, — созналась Эмили.

— Что было, то прошло, — нахмурилась Августа. — Но я должна признаться, что не подозревала в тебе подобного таланта к скандальности действий. Надеюсь, твоя подруга Пруденс не обладает подобной склонностью.

— К чему это вы? — спросила Эмили, отступая вместе с матерью от двери, чтобы Элли могла поприветствовать новых прибывших.

— Я не могу простить поступка леди Харкасл. Как бы ни злила ее твоя свадьба, ради дружбы со мной она могла бы и придержать язык. Однако мне нравится Пруденс, и дочь не должна отвечать за грехи своей матери. И мне одиноко без вас с Мадлен. Я попросила ее переехать ко мне и быть моей компаньонкой, если она не против.

Эмили усмехнулась.

— Матушка, меньше всего на свете вам требуется компаньонка.

— Неужто я так очевидна?

— Это было мило с вашей стороны, — сказала Эмили. — Правда. И будет приятно осознавать, что Пруденс может остаться в Лондоне, особенно без влияния матери. Но вам не нужна компаньонка.

— Да, это так. Но вы с Мадлен уехали от меня, и я скучаю без юной леди в доме. К тому же ты не единственная интриганка в доме Стонтон.

Она указала глазами на Алекса. Эмили рассмеялась.

— Удачи! Но Алекс не оторвется от книги на время, достаточное для того, чтобы увидеть Пруденс.

Ее мать загадочно улыбнулась:

— Увидим, моя дорогая.

Лорд Тэррьер вернулся с бокалом шампанского для Августы, и они отправились изучать картины.

Спустя еще четверть часа все гости были в сборе. Элли вполголоса обсуждала с Эшби, своим дворецким, как разместить их в столовой, но вдруг раздались чьи-то громкие голоса.

— Кто бы это мог быть? — спросила Элли.

Ее голосу не доставало уверенности, и Эшби поклонился:

— Я выясню, в чем дело, миледи.

Но дело явилось само. По коридору загремели тяжелые сапоги. Эмили отступила от двери. Эшби тут же занял ее место, готовясь защищать свою хозяйку.

— Отойди, Эшби, — пробормотала Элли.

Дворецкий не двинулся с места. Элли вздохнула.

— Ну пожалей хотя бы свое лицо — ты же не сможешь быть моим дворецким, если он сломает тебе нос.

Эшби отступил в тот миг, когда Малкольм вышел из-за угла. И остановился в дверном проеме, один, правда, от него веяло такой опасностью, словно за ним стояла целая армия.

Эмили услышала женский вскрик за спиной. Но не могла отвести от него взгляда. Он не был одет к обеду — нетрудно было догадаться, что он до сих пор не сменил одежду, в которой утром был на дуэли. Короткие бриджи подходили для верховой езды, но никак не для приема, а ботфорты были измазаны грязью, которая осыпалась на восточные ковры Элли.

Он выглядел Вильгельмом Завоевателем, пришедшим потребовать женщину, посмевшую ему отказать. Но Вильгельм и Матильда в конечном итоге любили друг друга, хотя легенды и утверждают, что он выпорол ее за отказ.

Эмили вздохнула и велела себе сосредоточиться на нем — на том, что она видела на лице Малкольма, а не на историях, которые приходили ей в голову. Его лицо было убедительнее любой истории — яростное, хмурое, слегка дикое, с покрасневшими от бессонной ночи глазами и темной щетиной на подбородке. Его взгляд был прикован к ней с того момента, как он переступил порог, словно он безошибочно знал, где она стоит, и мог отыскать ее, невзирая на все преграды.

Ее сердце оборвалось. Вся гостиная перестала существовать. Даже воздух исчез — она не могла дышать под ее взглядом, в котором светилось желание поглотить ее.

— Эмили, — прорычал он. — Пойдем домой.

Домой. Это слово значило для него куда больше, чем Эмили думала раньше. Она привыкла к мысли о том, что может быть счастлива в любом месте, достаточно только столика для письма. Однако рядом с ним ей хотелось своих корней. Ей хотелось найти место, которое будет принадлежать только им. Но куда больше она хотела его самого.

Она едва не побежала к нему. Инстинкт говорил ей отправиться с ним домой, затащить в свою комнату и позволить любовной игре заменить все взаимные извинения.

Но ей требовалась уверенность в том, что в его глазах скрыта не только похоть.

Она резко вздохнула. И жестом подозвала дворецкого.

— Эшби, проводи лорда Карнэча в салон леди Фолкстон. Мы побеседуем после обеда, если вы намерены меня подождать.

Малкольм нахмурился. Она услышала смех Себастьяна и хихиканье Софронии, даже сэр Персиваль пробормотал нечто лестное. Но она не сводила глаз с лица Малкольма.

Он злился, да.

Но не считал себя побежденным.

— Я не намерен ждать, — ответил он.

Эмили вздернула подбородок.

— Вы ждали целую неделю — наверняка три часа не покажутся вам слишком долгими.

— Мне нужно лишь три минуты.

Фергюсон, наблюдавший за ними вблизи, захихикал.

— А я бы поставил на меньшее.

Какая-то женщина прыснула от смеха. Малкольм нахмурился сильнее.

— Три минуты без поддержки вашей прелестной аудитории.

— Наслаждайтесь, леди Карнэч, — сказала Элли, указывая на дверь. — Можете воспользоваться салоном напротив. Обед подождет три минуты.

Эмили чувствовала атмосферу гостиной и подозревала, что зрители готовы ждать куда дольше, поскольку обед обещал им внезапное развлечение. Она поморщилась:

— Что ж, хорошо. Три минуты. И если я не вернусь, посылайте отряд спасателей.

Она зашагала вперед. Пять футов, разделявшие их, казались ей непреодолимыми, но внезапно его рука обняла ее плечи и Малкольм пошел рядом с ней. Рука не была тяжелой, не чувствовалось злости и требовательности.

Для толпы он был лордом, который воспользовался своим правом. Но Эмили ощущала, что это прикосновение почти трепетное, словно он боится сломать ее плечи.

Ее решимость дала первые трещины. Начни он с напора Эмили хватило бы жесткости. Но мягкое поглаживание его пальцев угрожало ей сильнее любых нападок.

Салон оказался куда меньше гостиной, но не настолько уютным, как личная гостиная Элли, в которой встречались Музы Мейфэра. Комната была пуста, но в камине тепло перемигивались зажженные свечи. Элли не считалась с расходами на празднества и готовила все комнаты, даже когда не собиралась их использовать.

Эмили хотелось шагать, но она заставила себя замереть. Ей нужно было хранить рассудительность — и не позволить себе мольбы, — чтобы услышать от Малкольма нужные ей слова.

— Присядешь? — спросил он.

— Нет. Так что ты хотел сказать?

Он пробежался пальцами по волосам. Если на нем и была шляпа, Малкольм давно ее потерял, и темные пряди намокли во время дневного дождя. Он сцепил руки за головой, словно пытался ее не касаться. Эта поза, напряженные линии его рук и груди, его взгляд, который не отрывался от нее, лишь подчеркивали варварские страдания.

— Я сожалею, Эмили. Обо всем.

Эти слова ему пришлось протискивать сквозь сжатые зубы.

Она ждала.

И он ждал.

Она вздохнула.

— Это твое извинение?

Он уронил руки и скрестил их на груди.

— А разве не этого ты хотела? Не извинений?

— Так вот почему ты это сказал? Ты решил, что этого я и хочу?

— Я понятия не имею, чего ты хочешь, — ответил он. — Я думал, что знаю, когда мы были в Шотландии. Но ты изменилась.

Она рассмеялась, почти так же резко, как прозвучали его слова.

— Я не изменилась. Ты просто увидел во мне только то, что хотел увидеть.

— А ты разве не сделала то же? Увидела во мне забавную ручную собачонку, которая тебе приглянулась?

Смех Эмили был фальшивым, а вот фырканье вполне искренним.

— Ты не похож на собачку. С чего ты подобное взял?

— С того, что ты предпочла бы во мне увидеть. Я ждал у твоих ног, радуясь любому объедку, когда ты решала отвлечься от своей «переписки».