Первым беду заметил Федор Мельник. Бросился к конторе, раскидал запчасти: откуда только сила нашлась. Но дубки спасти не удалось, хотя аккуратно срезали поломанные ветви, вбили колышки, привязали к ним надтреснутые стволы. Дубки начали чахнуть, листья сжухлись, ветки опали и зябко поникли.

Все пожалели, что случилась с дубками такая беда, даже Коротков признался: была бы изгородь — деревца сохранились бы. Лишь один человек ничего не высказал: ни жалости, ни вздоха. Он сам вырубил ссохшиеся дубки, бросил в костер, который разожгли мальчишки в овраге, и никогда больше не упоминал о деревцах, будто не он их принес, не он посадил, не он больше всех остальных ухаживал за ними. Этим человеком был Иван Кузьмин.

Ольга Краснова, красивая, крепкая девушка, была бойка и остра на язычок. За короткое время работы на лесном складе в должности секретаря-машинистки она сыскала себе славу беспечной девушки, хотя никогда не видели, чтоб она с кем-нибудь из мужчин гуляла. И было непонятно, почему о ней говорили только плохое.

Потом неожиданно прокатился слушок: в Ольгу Краснову влюбился Кузьмин. Никто, разумеется, не поверил, но слушок обрастал и фактами: при виде Ольги Кузьмин терялся, краснел, все чаще заходил в контору, в которой раньше совсем не любил бывать; и Ольга охотно с ним разговаривала, а однажды — это уже все видели — прошлась с ним под руку от ворот склада до крыльца конторы.

И все же в такую странную любовь не верили. Говорили даже вслух при самом Кузьмине:

— Помучает да бросит. Знаем мы таких, красивых...

Так оно почти и вышло. Ольгу часто видели с Коротковым, и не только в конторе и на территории склада, а в поселке на тихой окраинной улице.

Кузьмин помрачнел, ходил молчаливый, злой. Вместе с ним работал в эти дни Федор Мельник. Когда у него спрашивали: «Ну, как он там?» — он отвечал, вздыхая: «Переживает... трудно ему...»

— А как? — интересовались дальше. — Поподробнее расскажи.

— Подите да сами узнайте, — сердился Федор, но потом признавался по секрету, что Кузьмин по-прежнему считает Ольгу чистой, справедливой и честной девушкой.

Федора слушали, пожимали плечами:

— Он что, не видит... слепой, что ли?..

— Отстаньте... Поживем — увидим.

А Ольга по-прежнему была веселой и много шутила. Она все время была на людях, никто не видел ее одну. Кузьмин — тоже. И он чувствовал, что Ольга боится одиночества, и это было то, что не чувствовали остальные.

Как-то в обеденный перерыв он зашел в лесопилку попить. Бак с водой стоял в дальнем темном углу у разнарядки. Кузьмин взял кружку, наклонился над краном и, заглянув в приоткрытую дверь разнарядки, увидел Ольгу. Ему показалось, что она не случайно зашла сюда, и он, забыв закрыть кран, шагнул ей навстречу.

— Пить хочу, — тихо сказала Ольга, увидев его.

Кузьмин налил в кружку воды, плотно закрыл кран. Вернулся в разнарядку. Ольга сделала несколько жадных, судорожных глотков и, не поднимая головы, прошла мимо Кузьмина. Он не остановил ее, не оглянулся. Он слышал, как жалобно скрипят под ее ногами половицы. Скрип стал глуше — он оглянулся. Ольга стояла и внимательно смотрела на него. Кузьмин, будто не решаясь, медленно направился к ней. Она не уходила, ждала. Он, подойдя вплотную, хрипло сказал:

— Оля...

Она вдруг резко вскинула голову, крикнула:

— Все ходишь, подглядываешь, а потом смеяться будешь... проклинать...

Она опустилась на пол и, закрыв лицо руками, зарыдала. Он смотрел, как вздрагивают ее тонкие плечи, молчал. Потом она поднялась, заглядывая ему в глаза, зашептала:

— Не говори... прошу... умоляю...

Она подалась к нему, он неловко обнял ее, сказал:

— Хорошо, Оля...

И никто бы не узнал, но увидел их вместе Нургалеев, и в тот же день все рабочие склада узнали, что Ольга и Кузьмин по-настоящему любят друг друга. Но сомневаться продолжали, уже с затаенным интересом выжидали, чем же все это закончится. А закончилось тем, что вскоре после этой истории Кузьмин и Ольга Краснова поженились.

Ольга рассчиталась, устроилась учеником повара в столовую. Говорили, что она просила уйти со склада и Кузьмина. Но он не ушел: свою работу он любил и на другую менять не желал. А что там до разных нехороших слухов о его жене, то верил, что они со временем поутихнут. И верно — разговоры постепенно утихли.

В это июльское утро Коротков настиг Кузьмина на полпути к лесному складу. Пытавшийся догнать длинноногого Кузьмина Федор Мельник был метрах в пятидесяти, когда остановился рядом с Кузьминым начальник склада. Федор пошел тише: оказывается, зря догонял. Сядет сейчас на мотоцикл, только пыль взовьется. Уже несколько раз так было.

Но сейчас почему-то не садился Кузьмин. Федор обрадовался, подумал: «Молодец, Иван, не желает унижаться». Шаг прибавил, уже голос начальника склада услышал. Слов не разобрал, но понял: уговаривает Коротков. Вот он оглянулся, заметил Федора, ногу перекинул через седло. И тут Федор остановился. Сзади Короткова сел Кузьмин. Мотоцикл сорвался с места, и Федор перешел на другую сторону дороги, чтобы пыль не глотать. Он шел и думал, почему так странно ведет себя в эти последние дни Кузьмин, и какая связь наметилась между начальником и простым рабочим, и чем вызвана она, и еще он думал о том, не является ли причиной всему этому Ольга?

А Коротков уже подкатил к конторе. У крыльца, под окном, — две широких скамейки и столик. За столиком сидели рабочие, играли в домино и о чем-то, как всегда, шумно спорили. Мотоцикл фыркнул — замолк. Затих и разговор, все рабочие, как один, посмотрели на Короткова и Кузьмина. Слез Кузьмин и медленно, не оглядываясь на Короткова, подошел к рабочим, поздоровался. Ответили негромко, вразнобой — кто «здорово», кто «доброе утро», кто «привет».

Присел Кузьмин на краешек скамейки, поправил запылившиеся усы. А Коротков прислонил мотоцикл к стене и, уже взбежав на крыльцо, громко приветствовал всех, подняв вверх правую руку. Ему также ответили вразнобой.

Стукнула дверь — скрылся в конторе начальник склада. Рабочие переглянулись между собой, и Максимов, машинист башенного крана, крикнул, усаживаясь поудобнее:

— Братцы, внимание, мой ход!..

А вот и машина подъехала — одна, другая, третья... Сейчас наряд будут объявлять. Так и есть, только подумал — на крыльцо, вразвалочку, руки в карманы, вышел Коротков, за ним проскользнул Шаров, в тени остановился.

— Кончай базар! — зычным голосом пробасил начальник склада.

Все разом отхлынули от столика, забыли про домино.

Коротков прислонился грудью к высоким перильцам крыльца, терпеливо оглядел столпившихся тесно рабочих, развернул лист бумаги, стал медленно, четко выговаривая каждое слово, читать. Назовет фамилию, скажет, куда идти, если кому что непонятно — пояснит. Пререканий обычно не любит, нахмурит узкий лоб, тихо спросит:

— А куда бы желал? В лесной санаторий? В дом отдыха «Березка»?

Если бы Коротков поступал несправедливо — тогда другое было бы дело, но начальник склада — и это было замечено всеми — отличался справедливостью. За это его уважали, и редко кто во время наряда перебивал Короткова. А в последнее время эту привычку совсем забыли.

— Иван Кузьмин...

Здесь Коротков сделал долгую паузу, потом, будто не решаясь еще, добавил: — С Шаровым на старое место пойдешь, — и быстро выкрикнул дальше: — Курочкин...

— Я не пойду! — вдруг громко, отчетливо сказал Кузьмин.

Сразу стало тихо. Кто-то кашлянул, кто-то зашуршал бумагой, под чьей-то ногой хрустнула щепка. Коротков нахмурил узкий лоб, спросил:

— А куда бы желал? В лесной санаторий? В дом отдыха «Березка»?

Вокруг засмеялись, послышались шутки:

— Опять чудит...

— Не протрезвился, поди...

— Да он память заспал с молодой-то женой...