Вдруг на бугре появился Дергачев. Крича, побежал, смешно вскидывая ноги и размахивая руками. Иван медленно поднялся — уже в предчувствии тревоги.

— Беда! — услышал он. — Федор убился!

Остановился возле побледневшего Ивана, поднял испуганное лицо:

— Насмерть убился!

— Как Федор? — прошептал Иван.

— Да, Федор Мельник! — испуганно закричал Дергачев. — Насмерть! — У Ивана помутилось в глазах. Он зашатался, раскинул в сторону руки, ища опоры, валился на землю.

А Дергачев, не дожидаясь Ивана, небрежно схватив свой аккуратно сложенный пиджак, побежал обратно. Иван шел за ним, едва передвигая свинцом налитые ноги.

У конторы густо толпился народ. Как на наряде или тогда, когда приезжал Першин. Иван подошел ближе, услышал сдавленный, переходящий в хрипот голос Шарова:

— Он же такой был — горячий. Все по борту вагона ходил. Циркача из себя выказывал. Вот и сорвался... и прямо виском о бревна. Что я мог сделать? Что? Вы ведь знаете его...

Перед Иваном Кузьминым все расступились. Замолчал Шаров, увидев его. В полной тишине Иван прошел по узкому людскому коридору к столу. На лавке лежал прикрытый до пояса красной скатертью Федор. Лежал на спине, повернув набок голову. Русые волосы спадали на лоб. Глаза были закрыты. Казалось, он спал. Казалось, поднимется, скажет:

— Ну, старики, что же вы смотрите? Не видели, что ли, как человек отдыхает?

Но не поднимался Федор Мельник, а Иван ждал, минуты две не отрываясь смотрел в застывшее лицо парня.

Снова заговорил Шаров:

— Или устал, или загляделся, но вот — не удержался, прямо виском... Вот беда-то... Кто мог ожидать-то... Надо же, а?..

Возродился шепоток, он все нарастал:

— Точно, шустрый был. Тут ничего не скажешь.

— Шутить умел. А теперь — отшутился.

— Веселого нрава был парень.

— Как там старушка его... Одна останется.

Каждое слово иголкой впивалось в тело, отзывалось резкой болью. Закричать хотелось: «Перестаньте, зачем вы! Послушайте, что я скажу, и поймете тогда, все поймете!» Но не крикнул Иван, а, сильно ссутулясь, опустив безжизненные руки, повернулся, пошел по проходу, провожаемый не то любопытными, не то сочувствующими взглядами, остановился, наткнувшись на забор. Забор был новый, высокий, без щелей, крепко пах смолистой сосной. Прислонился холодным лбом, закрыл глаза. Слез не было, мыслей — тоже, но чувствовал Иван Кузьмин, что придут еще слезы и придут еще мысли...