Уже было поздно что-то ломать в жизни, его мечта ушла в прошлое, осталась в далеком, как добрая сказка, детстве. Впереди ждала трудная дорога — дорога в глубь земли, и по ней придется ему теперь ходить изо дня в день. Разве когда-нибудь — хотя бы случайно или в обрывочном сне — привиделось ему подобное? Вот оно, его fatum fati.

Остается одно: вгрызаться в науки, постигать настойчиво то, что до этого дня, до поступления в институт, он в глубине души считал еще временным, ненадежным.

Быстро прошли пять студенческих лет. Это были годы счастья и удачи: он узнавал мир, и мир постепенно раздвигал перед ним свои горизонты. Но это были и годы большого горя: умерла мать, его милая, нежная мама. Не встретит она его на пороге дома, не вскрикнет радостно: «Павлуша, сыночек мой!», не прижмется к плечу, не закинет на спину ему худые, длинные руки, не прикоснется к щекам мягкими, но уже сморщенными губами, не увидит он ее детски доверчивых глаз.

Остались младшие братья, и хоть большими выросли — кто на работу уже поступил, кто школу заканчивает, — а все же поддержка старшего брата нужна. С четвертого курса перевелся Зацепин на заочный и вернулся на шахту. Два года работал горным мастером, и только после того, как получил диплом, перевели его на пятый участок помощником начальника, а через полгода он стал и начальником участка.

— Если и дальше так пойдет, то лет через пяток в большие руководители выбьешься, — шутили друзья.

И сам Зацепин думал: «Что ж, пусть будет так, возражать не стану». Но видать, черная кошка перебежала дорогу. Осел он на одном участке все в той же должности. Перемены, конечно, были: женился, жена родила ему двух детей — сына и дочь, определил к месту всех своих братьев. И в общем Зацепин считал, что в жизни ему повезло. А то, что к своим сорока пяти годам он все тот же бессменный начальник участка, так в этом плохого нет.

Но время от времени червь сомнения все же точил его душу: все, выдохся, ни на что большее не способен.

После той злополучной встречи с Венькой Муравьевым Зацепина крепко обидели: не доверяли внедрить и освоить на его участке комбайн «Донбасс». А ведь обещали. На совещании у директора шахты Кучерова главный маркшейдер высказал мысль, что лучше всего, исходя из геологических условий, испытание комбайна провести на пятом участке. Все начальники остальных добычных участков живо повернулись в сторону Зацепина: неужели правда?

— Здорово, Павел, здорово! — радовались друзья Зацепина после совещания. — Ты им всем покажешь, на что способен! Утрешь нос.

И Зацепин с нетерпением ждал дня, когда он сможет увидеть новый комбайн в действии. Ему не доказать хотелось, а убедить себя в том, что ему еще можно доверить серьезное дело. Не доверили...

Комбайн «Донбасс» решено было освоить на соседнем, четвертом, участке. Тут — это было ясно Зацепину — перестраховался директор шахты, человек осторожный, не любящий риска. Конечно, нашлись оправдания — законные, убедительные, на бумаге с печатями.

Зацепин сник, даже написал заявление об уходе по собственному желанию. В общем пережил тогда трудное, горькое время. Но вот постепенно все обиды и горести отошли в прошлое, забылись, и хотя остался неприятный осадок, не так уж саднило сердце.

И вдруг его вызвал к себе в партбюро Алексей Иванович. И то, что он сам не пришел в раскомандировку, и то, что говорил по телефону взволнованно и был краток и строг, могло значить только одно: Зацепина ожидает что-то важное, особое. К секретарю парторганизации Зацепин относился всегда уважительно, с доброй завистью думал: «Вот это сто́ящий мужик!»

С первого же вопроса, который задал ему Жильцов, осторожно, вежливо, Зацепин понял: он не ошибся. Разговор зашел о новом механизированном комплексе и конкретно о том, что наступила пора освоить его и здесь, в южноуральском угольном бассейне, который по своим геологическим условиям был гораздо сложнее, чем, к примеру, Донбасс.

Зацепин внимательно слушал Жильцова, согласно кивал, но при одном лишь упоминании о том, что этот комплекс будут осваивать на их шахте, у Зацепина заныло под ложечкой и ему захотелось как можно быстрее закончить затянувшийся разговор. Но Алексей Иванович продолжал настойчиво расспрашивать, и никуда нельзя было деться от его пронзительного острого взгляда.

— Значит, желание поработать на комбайне «Донбасс» у вас было? — задал Жильцов самый неприятный вопрос.

Ответить хотелось грубо, резко: «Было, да сплыло», но сдержался, сухо сказал:

— У каждого оно есть.

— Похвально, — улыбнулся Жильцов. Неожиданно признался: — А я ведь вас не зря пытаю. Догадываетесь, почему?

Зацепин пожал плечами, но уже почувствовал, как все в нем напряглось, и невольно подался вперед, будто боялся, что сможет не расслышать последующих слов секретаря.

— Мы тут посоветовались с руководством шахты и решили, что новый комплекс придется осваивать вам, Павел Ксенофонтович. Главное — желание есть, опыт большой, так что вам и карты в руки. Готовьтесь в командировку. Поедете в Донбасс, там в деле посмотрите, как работает комплекс. Недели две хватит?

— Хватит.

— Вот и отлично. — И крепко пожал руку. — Значит, так и звоним в горком: есть кандидатура, и, по нашему мнению, самая надежная. Как вы сами считаете?

— Не знаю, — смутился Зацепин.

Жильцов обнял за плечи Зацепина, доверительно проговорил:

— А надо знать. Обязательно надо.

Вот уж действительно fatum fati. Зацепин уже и приговор себе вынес: ходить до самой пенсии в середнячках. Ни особых успехов, ни громких рекордов. Иной участи ему не дождаться. И вдруг — крутой поворот. Но почему крутой? Он все-таки ждал, все-таки, несмотря ни на что, надеялся. Ведь не отнес же он заявление Кучерову, не высказал свое возмущение главному маркшейдеру, не отправился с жалобой в партбюро!

Через день он уже подъезжал к Донбассу. Встретили его даже лучше, чем он ожидал. Знаменитый на всю страну бригадир Мамаев неотступно находился при нем. Был он сравнительно молод, в праздничном костюме выглядел мальчишкой, и поначалу отнесся к нему Зацепин с недоверием: «Не могли найти человека постарше, поопытнее?» Но после первой же встречи на шахте был приятно удивлен: Мамаев оказался парнем не только общительным, но знающим и любящим свое шахтерское дело. «Вот бы мне такого к себе на участок!» — размечтался Зацепин и, наверно, в ту минуту вспомнил про Леонтия Ушакова. И не потому вспомнил, что оба они, и Мамаев, и Ушаков, были молоды, что даже внешне походили друг на друга — оба крепки, сухощавы, а потому, что они были преданы своей любимой работе. О Леонтии Ушакове Зацепин впервые услышал на том роковом для него совещании, на котором стало известно, что комбайн «Донбасс» поручили освоить четвертому участку, а конкретно — бригаде Ушакова. Тогда он и увидел Леонтия, и как ему ни было горько, он не мог не отметить, что именно этому молодому бригадиру удастся освоить комбайн «Донбасс». С того дня Зацепин постоянно следил за работой бригадира соседнего участка и радовался, что в мыслях своих не ошибся.

«А что, если мне попросить на свой участок Леонтия Ушакова? — подумал Зацепин и в тот же вечер твердо решил: — Обязательно попрошу!»

И первое, что он сделал по возвращении, — он прямо с поезда поехал на шахту. С единственной просьбой вошел в кабинет партбюро.

— Для этого ты только и ездил? — улыбаясь, спросил Жильцов.

— Может быть, — неожиданно сознался Зацепин.

— Что ж, я «за». Думаю, что и у директора шахты возражений не будет. — И заинтересованно, живо стал расспрашивать о комплексе, о трудностях его освоения. Зацепин, обычно скупой на слова, подробно и обстоятельно заговорил о преимуществах и недостатках механизированного комплекса.

Да, Зацепина поразила эта новая техника. Почти полная механизация труда. Лава похожа на автоматизированный цех. Каждый процесс продуман. Во всех звеньях полная согласованность. Конечно, добиться такого четкого ритма не просто. Тут особенно важно, чтоб каждый рабочий был ответствен как никогда. Только при твердой дисциплине возможен успех. А еще — при доверии и уважении друг к другу.