— Мой отец тоже мастером был, настоящим, — сказал Саша, вдруг подумав о том, что, возможно, именно этот дом строил его отец.

— Все может быть, — согласился Борис. — Таких домов тут много. — Вздохнул. — Такое красивое место — и вот... Сам-то я живу постоянно в сторожке рядом с линией электропередачи, но в иные дни сюда захожу...

Они шли вдоль берега речки, и Саша, поглядывая то вправо, то влево, видел повсюду одно и то же: покосившиеся дома с черными провалами окон, с оторванными дверями, с повалившимися заборами, почерневшие штабеля бревен, серые горки опилок, разбросанные запчасти от машин.

— Я все здесь исходил, обошел, — продолжал говорить Борис, — а вот могилы никакой не заметил. Где она может быть? Скорее всего не здесь, а в лесу, по ту сторону речки. Туда и надо идти. Как вы думаете, Сергей Михайлович?

— Наверно, так, — согласился учитель, и оба они взглянули на Сашу: что скажет он? Может, его детская память на какой-то миг прорвется, что-нибудь напомнит? Ведь здесь, в одном из этих домов, Саша жил. Здесь он научился ходить...

— Да, конечно, — сказал Саша.

По шатким мосткам, придерживаясь за легкие перильца, перешли они на другой берег реки и, цепляясь за кустарники малины, стали подниматься вверх по крутому обрыву. С веток сочными брызгами рассыпалась роса, холодила разогревшиеся от ходьбы лица и руки.

На бугре Борис остановился, подождал Сергея Михайловича и Сашу.

— Значит, сделаем так, — сказал он. — Пойдем сначала прямо, до бывших лесозаготовок, а потом уж будем ходить кругами.

Ступив на лесную тропу, Саша сразу же почуял, как у него гулко забилось сердце и все тело обдало мелкой ознобной дрожью. До рези в глазах всматривался он в солнечные просветы деревьев, в сетчатые извилины кустарников, в светло-зеленые пятна полян, вздрагивал при виде всякого бугорка и отводил глаза, убеждаясь, что перед ним не что иное, как муравьиная куча или земляной нарост, оставшийся в лесу бог знает от каких времен.

Все чаще стали попадаться покрытые лишайником пни и полусгнившие деревья. Тропа расширилась, и появились широкие залысины твердой, каменистой земли, ломаные колеи и глубокие следы гусениц.

— Вот и дошли, — сказал Борис. — Теперь отдохнем и станем ходить кругами. Пойдем по направлению реки, параллельно друг другу. Углубляться дальше в лес нет смысла, там уже начинается топь.

Немного отдохнув, разошлись в стороны и медленно пошли вперед, стараясь идти по одной линии. И снова до рези в глазах всматривался Саша в каждый бугорок, разгребал сухие листья, будто искал грибы.

К реке они вышли одновременно. Сойдясь, молча переглянулись.

— Вот и река, — сказал Борис, будто сам еще не верил, что это и есть река и что они пришли на то место, откуда начинали свой путь.

Солнце, стоявшее в зените, растекалось по обесцвеченному небу. Воздух был густо напитан влажно-горячим маревом. Тихо, не пискнет полевая мышь, не вспорхнет птица, не ударит напряженно-тугим клювом дятел. Только внизу, под обрывом, как и ранним утром, беспокойно журчит вода по камням, напевает все ту же невнятно-говорливую песню.

В тот же день после полудня, как только спала жара, отряд покинул поселок. Борис, пожимая на прощанье руку Саши, повторял:

— Не волнуйся, Саша, я буду искать. Как найду, напишу. Договорились?

— Спасибо, — ответил Саша, стараясь выглядеть спокойным, но это ему не удавалось.

То, что ему не пришлось найти могилу отца, мучило его, и он видел, что и Борис, и Сергей Михайлович, и ребята — все они сочувственно поглядывали на него. Особенно трудно было старому учителю. Ребята просили его:

— Давайте поищем, вон нас сколько!

Но пришлось ответить им:

— Нельзя, ребята. Времени нет... Нас будут искать на базе. Если уже не ищут... На целый день задержались. Нельзя...

Когда поселок остался позади, Сергей Михайлович, который все это время держался поодаль от Саши, подошел к нему, твердо проговорил:

— Ничего, Саша, все будет хорошо. И ты еще вернешься сюда, обязательно вернешься. — Помолчав, добавил: — Славный парень этот Борис! Он поможет. А пока подождем. Может быть, до отъезда в Москву ты еще придешь сюда...

Но письмо от Бориса так и не пришло, и Сергей Михайлович, провожая Сашу в Москву, успокоил:

— Подождем еще. Он должен ответить в любом случае... Я тебе сам напишу.

За эти полгода Саша каждый месяц получал от учителя небольшую весточку, но желанных строк о том, что Борис откликнулся, в этих письмах не было, и все чаще и все настойчивее приходила мысль о том, что Борис забыл о своем обещании и теперь придется ждать снова летних каникул, чтоб самому еще раз побывать в том далеком таежном поселке.

Утром на следующий день после своего приезда из Москвы Саша отправился к Сергею Михайловичу с надеждой, что учитель подскажет ему, как быть дальше. О поисках могилы отца в своей семье он пока твердо решил не говорить. Конечно, было бы легче всего подойти к матери, рассказать ей о том, как побывал он в Большом Киалиме и как вместе с учителем искал могилу отца и не нашел, или к кому-нибудь из братьев или сестер поделиться своими мыслями, но он не сделал этого еще тогда, когда вернулся из похода, и тем более не решился сделать это ни в одном из писем домой, да и сейчас он не скажет. Зачем? Не лучше ли пока самому обо всем разузнать, еще раз посоветоваться со старым учителем.

Сергей Михайлович отдыхал. Жена его, Елизавета Петровна, приветливо встретив Сашу, направилась к застекленной двери комнаты, сквозь которую Саша увидел прилегшего на диван старого учителя.

— Может, не надо, я потом? — застеснялся Саша.

— Никаких потом, — решительно ответила Елизавета Петровна и быстро вошла в комнату. — Вставай, Сергей Михайлович, к тебе гость из Москвы.

Учитель поднялся, близоруко прищурился. Он был в домашней пижаме, длинный, худой, и Саша улыбнулся, вспомнив, что называли в школе учителя за его высокий рост Дон-Кихотом шахтерским.

— Здравствуйте, Сергей Михайлович.

— А-а, Заболотнев Саша? Очень рад. Очень. — Он крепко пожал Саше руку. — Лиза, ты только взгляни — прямо-таки парень совсем столичный.

— Да хватит тебе его смущать! Переоделся бы.

— Разумеется. Ты подожди, Саша, я сейчас.

Елизавета Петровна убрала с дивана подушку и одеяло, пригласила присесть и вышла вслед за мужем в коридор. Время как-то мало повлияло на обстановку квартиры, не изменило характер ее обитателей. Здесь прошлое даже не вспоминалось, оно было рядом, стоило только оглянуться. На стене висели все те же фотографии и портреты, все те же стояли старинные стулья и старинный шкаф, до отказа набитый книгами, над диваном висел все тот же бархатный, уже основательно вытертый ковер.

— Скучаем? — В комнату вошел Сергей Михайлович, одетый в костюм и белую, еще пахнущую утюгом рубашку. — Ну как, по Москве еще можно пройтись?

— Вполне, Сергей Михайлович.

— Ты льстишь старику... Ах ты боже мой, сколько же мы не виделись?

— Полгода.

— Полгода! Подумать только... И ничего, как будто так и положено. А раньше и за один пропущенный урок наказывал... Ну, рассказывай.

И Саша легко и просто стал говорить, как он прожил эти полгода. Рассказал и про историю с машинами. Сергей Михайлович вздохнул.

— Леониду учиться надо, а он, видите ли, машину захотел. На себя наговаривает. Зачем? Парень способный, на шахте такой активный. Нет, зря он так, зря. Так и передай: не согласен, мол, Сергей Михайлович, не согласен.

— А люди сейчас хотят и на машинах ездить. Разве плохо? — вмешалась в разговор Елизавета Петровна, которая зашла пригласить гостя и мужа к столу.

— Ты, как всегда, права, — усмехнулся учитель.

За столом он налил Саше вина, выждал, когда тот выпьет, похвастался:

— Сам приготовил, по собственному рецепту. Ну как?

— Хорошее вино, настоящее.

— Ты опять льстишь старику.

— Да нет, Сергей Михайлович, зачем?

— Ну, раз похвалил, выпей еще.

— Вот, Саша, отведайте теперь и мою стряпню. — Елизавета Петровна подвинула тарелку с пирожками.