Наша подготовка закончена.

На берегу маленького бухты, у грубо сколоченных плотов, на которых мы попали в Забытое, качаются лодки; они похожи на маленькую флотилию. Это крепкие лодки-однодеревки, которые тут называют осиновками, без киля, длиной от трех до пяти и шириной от полутора до двух метров, над центром лодок дугой натянуты прочные железные пруты, на которых крепиться тент, чтобы дать людям укрытие от дождя и спасти от промокания вещи.

Осенний туман лежит над окрестностями. На каждую лодку осторожно садятся четыре человека. Двое из них хватают короткие, крепкие весла, и осиновки отчаливают одна за другой, пока оставшиеся на берегу машут нам рукой.

Быстро и беззвучно лодки скользят вниз по течению. Туман, лежащий над рекой, разделяется, растекается, укутывает нас и тянется потом все больше и больше к лесистым берегам, чтобы исчезнуть там полностью. Холодно и влажно, трубка дымит и согревает озябшие руки. У носа лодки шумит вода. Еще долго тявкавшие собаки, «лайки», успокоились. Они лежат рядом с нами, с тонким слухом и напряженными глазами внимательно смотрят с лодок на лес.

Мы плывем со средней скоростью примерно пятнадцать километров в час. После шести часов поездки устраивается первый привал. Быстро собраны сухие дрова, огонь горит, мы едим простой, но сытный обед. Наша трубка дымит, мы отдыхаем, ходим туда-сюда, чтобы оживить занемевшие ноги, и вскоре плывем дальше.

Нам предстоит долгий путь и придется убить много дичи, так как нас ждут женщины и дети, о которых мы должны позаботиться.

Еще один привал, и снова в путь.

Река резко поворачивает, делится на две больших протоки, из которых мы выбираем правую, потому что там должно быть больше дичи.

Темнеет, и, наконец, мы устраиваем наш ночной привал. Наш костер ярко горит в черной темноте. Мы сидим вокруг огня, и, как будто мы люди не из этого мира, бросаем такие гигантские тени на окружающую нас, заросшую, дикую тайгу. Вокруг нас устроились наши собаки, «лайки». Вскоре мужчины лежат и спят, закутанными в незаменимые бурки, точно так же, как они только что сидели или лежали. Одинокий караульный ходит вверх и вниз, охраняя нас, так как тайга ночью часто бывает опасна. Рыча и лая, то одна то другая собака иногда вскакивает, всматривается яростными, сверкающими глазами в мрак леса, где слышится треск, шипение, ворчание. Может, это медведь, лось, олень, а, может быть, и человек.

«Все в порядке!... Все хорошо! – бормочет тогда бродящий часовой протяжным басом себе в бороду, чтобы снова успокоить животных. Вдали умолкают шумы ночного, непроницаемо-черного леса, собаки садятся на кострец, несколько раз взвоют протяжно, задремлют; только их всегда бодрствующие уши шевелятся и воспринимают любой самый незначительный звук.

Совы шмыгают совсем близко у костра, улетают прочь, и в лесу слышен тогда их растянутый крик «Угууу.. угууу... ууу».

Пелена тумана обвивается от реки вверх к берегу, качается туда-сюда, окружает нас со всех сторон. Лес исчезает, и становится так тихо, что нам кажется, будто слышен шум тумана. Так проходит ночь, пока постепенно не рассветает, туман уходит и лес просыпается.

Снова разжигаем костер, мы едим, кормим собак, потом продолжаем путь. К полудню за лодкой опускается удочка с приманкой. Удивительно быстро на ней трепыхается огромная щука. Она тянет на все пятнадцать русских фунтов. Удочка снова разматывается, и опять на ней висит большая рыба. Прошло лишь несколько минут, и у нас в лодке уже тридцать фунтов рыбы.

Речное русло становится шире, теперь на берегах взъерошенный лес, видно множество берез, большие заросли ивняка, и это становится все однообразнее. Проходит час за часом.

- Стооой! Стооой! – звучит протяжный голос деревенского старосты. Гребцы замедляют ход, и наши осиновки подходят совсем близко к берегу, чтобы ощупывать длинным багром густой ивняк на берегу. Илье не понадобилось много времени, чтобы найти там дорогу, ветки раздвигаются, и продолжается изнурительная поездка. Мы тянемся вперед сквозь густой кустарник. Продолжительное время проходит, пока перед нами не раскрывается полностью поросший сверху деревьями и кустами водный путь, а потом... перед нами лежит озеро. Оно необозримо велико. Я смотрю в воду: она светлая и прозрачная, но увидеть дно нельзя, так как под водой находится непроницаемый тесно переплетенный лес водорослей. Над верхушками этого леса скользит наша лодка. Возле нас и перед нами плывут рыбы прямо-таки невероятной величины.

- Здесь еще никто не ловил рыбу сетями. Кроме нас, никто не знает этих мест.

И как к подтверждению наших слов за двадцать шагов перед нами поднимаются сотни, если не тысячи водоплавающих птиц из камыша.

Свет дня гаснет. Приходит зловещая тишина. Ночь.

Молчаливые гребцы, между тем, все дальше ведут свои осиновки. Когда они поднимают свои весла из воды, я отчетливо слышу, как капли воды падают в неподвижный поток, но не слышу, как они опускают весла в воду, только тихое, слабое плескание маленькой волны у носа, и как она поспешно уходит в невидимое.

Мы пересекли озеро. Ночь становится светлее. Тонкий, едва ли проходимый водный путь, который может найти только сведущий глаз охотника, ведет наружу. Другое большое озеро в далекой дали, еще окруженное клубами тумана, на берегу возвышение, остров, густо поросший березами.

Ярко сверкая, лежит вокруг нас озеро, солнце стоит в зените. Теперь мы недалеко от этого острова, направляем наши лодки как раз к камышу у берега.

Староста достает длинный багор и, опираясь на примитивный, но крепкий причал, ловко спрыгивает из осиновки и вытаскивает ее полностью на причал. Перед нами лежит маленький залив, расширенный людскими руками.

За это время подплыли и другие лодки. Самые разные водоплавающие птицы прерывают наши разговоры таким громким кряканьем, что мы едва понимаем наши собственные слова. Мы выгружаемся. Поднимаемся по едва заметной, поросшей дикой травой тропинке во внутреннюю часть острова. Собаки следуют за нами, невольно время от времени, почуяв дичь, они тянут веревку и хотят бежать в разные стороны.

Свободная площадка величиной примерно пятьдесят квадратных метров, окруженная чащей – в центре ее большая землянка с широкой, тяжелой дверью, петли которой страшно скрипят. Вся землянка снаружи покрыта мхом и маленьким густым кустарником. Странно выглядит поставленный рядом с ней крепкий неуклюжий стол, засыпанный опавшей листвой, который как будто хочет сказать нам всем, что его сделали действительно живые люди и когда-то поставили здесь для определенной цели. Мы заходим в землянку. Помещение величиной шесть на восемь метров и высотой два метра, рядом с ним кладовая, чисто сработанные, крепкие кровати, очень хорошо сделанные стулья, скамьи и столы поставлены в угол.

Первое, что делают охотники, – это наполняют маленькую лампаду перед образом; это вменяется в обязанность деревенскому старосте в качестве священника. С любовью и тщательной преданностью от фитиля осторожно отрезается кусочек, продевается через сделанный в форме креста из тонкого листа жести поплавок, открывается бутылка с маслом, и красный стакан лампады наполняется доверху. Теперь ее осторожно ставят на подставку, укрепленную прямо под иконой, и зажигают фитиль. Мужчины, которые спокойно и смело смотрят в глаза любой таежной опасности, стоят вокруг слабого святого света, обнажают головы и крестятся с поистине благоговейными, преображенными лицами.

Затем разжигается железная печь, и мгновенно приятное тепло распространяется вокруг нас. После этого начинается подготовка к завтрашнему утру, снаряжают патроны, съедают ужин, курят одну трубку за другой. Потом все мы спим, люди и собаки, во время сна на наших лицах лежит нежный свет лампады, и лицо Богоматери с младенцем Христом на руках улыбается нам сверху.

Следующим утром, едва наступает рассвет, мы выезжаем, только один остается в землянке, он должен позаботиться о еде, дровах и собаках. Быстро скользят осиновки над озером, потом они разделяются. Одни будут целыми днями ловить рыбу сетями, другие будут стрелять птиц.